Андрей Круз - Ветер над островами

– Это почему? – не понял я такой логики.

– Потому что если во всем этом Десница Господня, то это власть, которая выше отцовской. А значит, если бы отец был рядом, то волей Божией он так бы и поступил. Верно?

– Во как! – поразился я такому заключению. – Ничего себе.

– А вот так, – сказала она. – И вообще я не хочу, чтобы дядя всем командовал. Он хоть отцу и брат, но я его не люблю. А так он становится старшим, а у него трое детей от двух жен. Зачем я там?

– Ну а я что смогу сделать?

– Если я поклянусь, что отец сделал тебя ответственным за меня, то тогда ты сможешь говорить за меня, если надо.

– И что это даст? – не понял я.

– Мне нет шестнадцати, – пояснила она. – Дядя обязан взять меня под опеку, и он может решать за меня, что мне делать и как мне жить, у него родительская власть будет. А за тот год, что ему останется править делом, он что угодно может сотворить.

Хм… тут грех спорить. Если там дядя такой живчик и у него своих «семеро по лавкам», то лучше способа перетащить одеяло на себя у него и не будет. «Иди, милочка, погуляй, пока тут дядя бухгалтерией занимается». Я на таких родственников-партнеров насмотрелся. Они мне по работе часто попадались. И хрен что потом из них вытащишь обратно.

– И что ты можешь сделать? – уточнил я.

– Если отец последней волей поручил тебе за мной присматривать, то ты можешь говорить от моего имени и в моем интересе. И никто тебе ничего не скажет.

– Но отец-то этого не поручал мне, – сказал я. – Я его даже не знал – и сразу попадусь на вопросах.

– А я тебе все расскажу о нем, – ответила Вера, скрестив руки на груди.

Куртку она сняла, оставшись в чем-то вроде майки без рукавов из тонкого полотна, и я удивился, обратив внимание, какие у нее мускулистые руки. Интересно, тут все подростки такие крепкие? Может, мы чего-то там в своей действительности не понимаем?

– Ну хорошо, расскажешь, – кивнул я. – Но ведь это неправда, и ты совсем не знаешь меня. А если я сам хочу тебя ограбить или обокрасть? А ты зовешь меня с собой.

– А я в это не верю, – ответила она. – Нас и так ограбили и почти всех убили. Не стал бы Господь посылать туда еще одного злодея. Не сделаешь ты этого.

– Не сделаю, верно, – кивнул я. – И за приглашение спасибо. Тех денег, что ты мне заплатила, хватит на новую одежду?

– Одежду? – не поняла она.

– А что, никто не узнает вещей твоего отца? И как мы объясним то, что они на мне, – он поручил тебя моей заботе и снял с себя все?

– А… ну да… – сообразила она. – Хватит. Мы же еще лошадей продадим и поделим деньги: лошади все равно на шхуну не влезут. Они дорогие – там тебе на все хватит. – Затем подумала и добавила: – И все равно ты не имеешь права меня бросать. У меня никого не осталось, а еще я встретила тебя, да еще с такой тайной, какую не знает никто во всем мире. И ты хочешь теперь от меня уйти? Это даже нечестно!

– Ладно, ладно, не уйду… – отболтался я, укорив себя за то, что забыл про такой банальный фактор, как детское любопытство. Так она просто и отстанет, держи карман шире.

На этом разговор и закончился. Доели в молчании, затянули подпруги лошадям да и поехали дальше. Поскольку в седле я держался все лучше, Вера перевела коней на легкую рысь, резко ускорив скорость нашего продвижения. Говорить стали мало – больше по сторонам смотрели, чтобы неприятностей не проспать, но все было спокойно и тихо. Из-под копыт, равномерно шлепающих по влажной земле, летели комья глины, поскрипывало седло у меня под задницей, орали птицы в джунглях. А я погрузился в размышления на тему «И куда я все же влип?». Но почему-то, против всех законов логики, в результате решил, что если какой-то дядя решит ребенка ограбить, то я ему, козлу, матку выверну, независимо от наличия на то воли Божьей. И если он подумает, что в таких делах я ничего не понимаю, то тут он глубоко ошибется. Я его еще и поучить могу… премудростям корпоративного передела.

Еще одну ночевку в пути мы устроили – все же медленно двигались, со всеми предосторожностями. Но никого не встретили, разве что я впервые увидел упомянутого лесного кота – любителя рычать по ночам. К моему удивлению, это оказалась могучая зверюга, размерами и комплекцией напоминающая ягуара, только расцветкой – вылитый наш дворовый полосатый Васька, любитель поурчать и погоняться за птицами. Зверь сидел на дереве, выросшем на высокой скале, и оттуда презрительно наблюдал за нами, щуря желтые глаза с вертикальным зрачком и свесив полосатый хвост.

– Стрельнешь? – спросила Вера, оживившись.

– Зачем? – удивился я.

– Шкура дорого стоит, – пояснила она. – В Новой Фактории продашь.

– Ну ты, купеческа дочь… – усмехнулся я. – Практичная какая. Привыкай, что не все на продажу. Вон он какой, величественный. Пусть живет и тут порядок наводит, как ему нравится.

– Как хочешь, – пожала плечами девчонка. – Вон объездчики, кстати.

Действительно, навстречу нам шагом ехали три всадника на таких же низкорослых крепких лошадках, какими мы у негров разжились. Все одеты разномастно, но у каждого на рукаве красная повязка, как у дружинника или у дежурного по части, к примеру. И у каждого же поперек седла был ловко и привычно уложен карабин.

– Куда путь держим и откуда? – спросил один из всадников, крепыш с бородой от самых глаз, почти скрытых широкими прямыми полями серой шляпы.

Все трое с неким оттенком сомнения уставились на меня, и я даже не понял поначалу, чем вызвал такое внимание к себе. Но потом сообразил: борода! К счастью моему, щетина из меня вообще лезет быстро – когда служил, то подчас дважды в день бриться приходилось, так что моя уже трехдневная небритость, подправленная «для контурности» опасной бритвой, все же некое подобие бороды представляла. Но недостаточное, раз они так уставились.

– С «Закатной чайки», что у второго пирса стоит, остатки обоза, – ответила Вера. – Негры нас ограбили, только мы двое остались.

Внимание перескочило с меня на нее.

– Какие негры? – спросил второй, с короткой бородкой на одном лишь подбородке.

– Племя Горы, – ответила Вера.

– Я помню тебя, – кивнул бородатый крепыш. – Ты – дочь Павла-купца, вы обозом на Торг пошли, за соком. Так?

– Верно, – кивнула девочка.

– Совсем сдурели негры, – вздохнул третий всадник. – Пора браться за них. Нарочно мутят их турки, крест им в гробину, чтобы нам жизнь портить.

Он был светловолосым и тощим, с бородой, напоминающей клок мочала, растрепанной и всклокоченной, а обвисшие поля его соломенной шляпы словно мыши погрызли. Зато патронные ленты пересекали его худое туловище во всех направлениях, как у революционного матроса или анархиста, на которого он был больше похож.