Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович
Раненых загрузили в еще дымящий кузов. Лавренко забрался на сиденье – крови тут хватало, но шаровары, наверное, все равно уже никак не отстираются.
Иван – щуплый, но ловкий ефрейтор – сразу газанул.
– Тимка, где санбат, знаешь?
– Чего там не знать? По дороге, а у двух столбов – направо к роще.
– Ну, покажешь. А ты, брат, отчаянный: мы только глядь – а ты уже в кузове, тент рвешь. Вообще страху нет, а?
– Ума нет. Был бы умный, с рукавицами бы ходил, – пробурчал Тимофей, баюкая руку. – Не гони так, раненые все ж в машине.
– Так пусть потерпят, а то догонит нас снарядом, враз все отмучаемся. – Но водитель все же сбавил скорость. – А мне еще вернуться нужно, сам слышал.
– А что за срочность?
– Так приказ. Отходим на левый берег.
– Вот тебе раз. И чего вдруг? – Тимофею стало неуютно.
– Немец поднапер, уже слишком близко. Батареям работать несподручно, мы все же дальнобойные. Не боись, с того берега поддержим, нашу работу еще услышишь. Твою ж…
Машина выкатила ближе к берегу, и с высоты стало видно переправу. Сначала показалось, что там вообще все сплошь горит. Нет, конечно, не все. Черные клубы дыма поднимались от двух бензовозов, разбитых прямо на понтонном мосту. И на левом берегу что-то горело, сквозь дым сверкали вспышки разрывов. В толкучке и дымах пытались разъехаться машины и повозки, мелькали пригнувшиеся крошечные фигурки людей.
Снова замигало, донесся стук зениток – орудия, уже не особо замаскированные среди скопища воронок и развороченных обрывков масксети, открыли огонь.
– Летят, Ваня, не стой, – призвал Тимофей.
Машина покатила дальше. Лавренко показал, где сворачивать.
– И где тут столбы? – удивился, крутя баранку, водитель.
– Раньше были столбы. Вон воронка, а вон щепки. Но для меня все равно примета.
– Верно, ты же местный.
Благополучно скатились под защиту деревьев. Раненых в санбате было много, трудились медики изо всех сил. Бойцы сдали своих, а сам Тимофей догадался, что со своим пустяковым ожогом будет ждать до морковкина заговенья. Но удалось поймать сведущего легкораненого, тот вынес целую склянку с мазью и два бинта.
– Большой у тебя план на награды, – отметил Иван, кивая на банку. – Не иначе целый автопарк намереваешься затушить.
– Раз дают, нужно брать, – ответил опытный боец Лавренко. – А что до награды, я же не ваш солдат, позабудет старлей.
– Этот не позабудет. Каждую цифру помнит! Знаешь, как корректирует: враз в уме считает и на таблицы едва смотрит. Мгновенный он, понял?
– Я пехота, в таком не разбираюсь. Да я и не за медаль тушить лез.
– Это понятно. Но геройство проявил. Если что, я начальству насчет твоей медали напомню, – великодушно пообещал Иван.
Тут вновь показалась переправа, и бойцы враз забыли о наградах. На мосту лучше не стало. Горевшие бензовозы удалось столкнуть в воду, но теперь сами понтоны оказались разбиты, их растаскивало течением по Днестру. Было видно, как лодки саперов пытаются свести края разбитого моста.
– Этак мы тут и останемся, на этих высотах, – озабоченно сказал Иван. – Точно бомбит, ты смотри, как взялся, паразит фашистский!
– Стянут вам мост, саперы у нас упертые, – заверил Лавренко.
Руку смазал и замотал сам, уже неспешно. Вновь бомбили где-то рядом, катушки кабеля постукивали от сотрясения. После мази стало легче, и Тимофей подумал, что завтрак точно проскочил мимо, а с ужином и вообще неизвестно как сложится.
До ужина дело не дошло. На склад КНН случайные люди приходили снова и снова, по большей части искали санбат: часть водителей и ездовых были на плацдарме первые дни, а налеты и непрекращающийся обстрел нормальной ориентировке не способствовали. Тимофей подозревал, что ходоков к нему направляют артразведчики, но что ж поделать, нужно помогать.
В сумерках боец Лавренко оказался у поворота к санбату, махал подпаленной рукой, белая повязка указывала направление. Раненых везли в рощу, после первой помощи – на переправу. Все путались, одуревший Тимофей орал, куда ехать, столь же одуревшим водителям, вновь пережидал обстрелы, в перерывах, для успокоения нервов, копал ровик надежной сержантской лопаткой.
Бой на южном фланге гремел вовсю. Потом там так взвыло, что Тимофей бухнулся в малость недорытый окопчик. Рядом залег водитель, тщетно пытавшийся оживить свою заглохшую колымагу. Дальше по берегу, у дороги Шерпены – Пугачены, мгновенно вспыхнул и ревел небывалый бой. В сумеречном воздухе сияли оранжевые хвосты, мчались над самой землей, вспыхивали клубами разрывов.
– «Катюши». Кажется, прямой наводкой по дороге лупят. Не видал такого? – прокричал водитель.
– Не. А если по дороге, то значит…
– Значит, фрицы прорываются. Ох, попали мы!
Стемнело. Водителя с его рухлядью утащил на буксире «студебекер». На дороге у Пугачен стало потише, зато в селе и западнее стоял сплошной гром разрывов. Тимофей догадался, что это работает наша артиллерия. Видимо, из-за реки, со стороны Григориополя лупят. В темноте и без бомбежки стало легче, начали активно перебрасываться части. К мосту непрерывно шла тяжелая артиллерия, от реки, наоборот – пехота и противотанкисты.
Пост внезапного регулировщика бойца Лавренко облюбовала батарея 76-миллиметровых орудий. В темноте застучали лопаты и ломы – артиллеристы спешно окапывались. Тимофей поговорил с бойцами, обрисовал обстановку, предупредил насчет санбата и блудливых санитаров. Бойцы поделились хлебом и селедкой.
Канонада потихоньку стихала, еще доносились трескотня пулеметов и разрывы мин, но это было уже не то. Тимофей ехал на попутной санитарной бричке и доедал селедку.
– Кажись, отбились на сегодня, – молвил пожилой ездовой. – Танков у немцев видимо-невидимо. Говорят, прямо сотнями прутся. И самоходок тьма. Все эти… «фирдинаты».
Про «фирдинаты» Тимофей ничего не знал, потому спросил о волнующем:
– А что Пугачены? Держат наши?
– Это у реки-то? Уцепились, да. А то село, что повыше, отдали. Днем, говорят, просто спасу не было, как жал фриц. Да еще налет за налетом, прям даже не помню, когда такое было.
Боец Лавренко тоже ничего подобного не помнил. И вообще, силы кончились. Если бы не селедка противотанковая, так бы и рухнул. Опять спасла артиллерия, хорошие люди.
Тимофей забрел к себе на склад КНН. Импровизированная печать была сорвана, но катушки вроде бы все на месте. Считать и проверять все равно никаких сил не оставалось. Лавренко допил воду из фляги и рухнул на «нары». От телогрейки несло жженой ватой, кровью, мазью и конским потом. Или не конским. С запахами был полный разброд. Рука болела зверски, надо бы заново помазать. Тимофей хотел достать склянку, но заснул.
Разок пришлось проснуться: жажда мучила. Тимофей добрел до соседнего блиндажа и осознал, что тот опустел. Съехали артразведчики. Но вода нашлась в большой банке из-под ленд-лизовской ветчины. Во рту остался привкус сала, но на то было наплевать. Тимофей вернулся к себе, положил автомат на место и вновь провалился в сон.
* * *Очнулся боец Лавренко на земляном полу: катушки рассыпались. От нового близкого разрыва заложило уши. Казалось, прямое попадание в блиндаж. Не, тогда бы точно убило.
Тимофей поковырял в ухе, послушал. Бой шел у Шерпен.
Да, плохо. Боец Лавренко натянул сапоги. Вот что годно в охране складов – в ночную смену можно разуваться и просушиваться. Все остальное плохо. Ничего не знаешь и все непонятно, команды нет. А что вообще надлежит делать в случае отступления наших? Видимо, в случае невозможности эвакуации, кабель нужно уничтожить. Но, судя по виду, он негорючий. Взрывать кабели Тимофей не умел, да, собственно, одной гранатой это и вряд ли сделаешь.
Схватив оружие, Лавренко выскочил из блиндажа. Немцы вновь били по дороге чем-то тяжелым, гулкие разрывы заглушали звуки у села. Похоже, дело там шло жестко: пулеметы, автоматы, выстрелы орудий – все вперемешку.
