Чёрное лето - Антон Панарин
Иван заорал! Какая-то эйфория меня накрыла в этот момент. Ахаха мразь! Думал мы тут на курорте? Так вот тебе кусочек рая! Я уже прокусил до кости, но увы моему бульдожьему оскалу не хватило сил что бы перегрызть кость!
Иван со всей силы рванул на себя руку. Кусок мяса остался у меня во рту. Я окровавлено ухмыльнулся ему.
— Ах ты! Убью нахрен! — Иван схватился за невесть от куда взявшийся молоток. Отлично! Мои мучения окончены.
Распахнулась дверь и в нашей темнице стало немного светлее.
— Отставить! Твою Мать! Ты чё тут устроил? Фашист хренов! Я тебя под трибунал отправлю! Сука! Всех званий лишу! Будешь баланду на зоне жрать и радоваться, что по закону военного времени пулю в лоб не получил!
— Пётр Евгеньевич так я же…
— Что так я же? Развязать! Быстро! Костя, медиков сюда позови и пусть поторопятся. А ты тварь, в комендатуру беги, и жди, закончу тут и приду по твою душу.
— Так точно. — Иван нелепо козырнул и скрылся за дверью.
Меня сняли с крюка, и я свалился безжизненной куклой на пол. Нет сил даже пошевелиться, нервное напряжение ушло, осталась только слабость. Пришли два медика, недолго думая ширнули в нас обезболивающих видимо вперемешку с успокоительными. Боль медленно отступала, а сознание следом за болью потухло.
Глава № 7
— Новое начало
Очнулся в темноте. По телу тут же пробежали мурашки. Неужели мне всё приснилось и сейчас снова придет Иван? Но нет, Иван не пришел. За то пришел рассвет. Алые лучи больно ударили по глазам. Осмотрелся вокруг. Лежу на больничной койке, слева тумбочка, рядом еще две кровати. Над кроватями вздымались два вороха тряпья, по-другому больничные одеяла не назвать.
— Доброе утро соседи — сказал я и закашлялся, оказалось, что мой корпус туго забинтована и дышать полной грудью не получалось — эээ страдальцы, подъем.
— Иди нахрен мил человек, дай поспать — пробухтел близлежащий сосед и повернулся в мою сторону не открывая глаз.
В принципе и открывать то не чего, сплошная гематома. Длинные слипшиеся волосы, лоснящаяся борода и бодрый аромат, который ни с чем не перепутать. Бомж. Я встал и поковылял к третьей койке. Каждый шаг отдавался болью, а самое отвратное то, что от каждого вдоха приходилось кашлять. Дойдя до середины палаты меня скрутил спазм кашля, и я присел на корточки. Да уж, ноги синюшные, не хуже распухшей рожи бомжа. С трудом удалось встать. Потянул за одеяло последнего соседа. Рожа заклеена пластырями, но черты лица узнаваемы. Пашка. Сопит как ни в чем не бывало.
Пока я возвращался обратно к своему лежбищу, в палату вошла медсестра и чуть ли не с матами пояснила мне что я идиот. Оказалось, что у меня сломано три ребра, лицевые кости, вырвано три зуба и четыре раскрошены, а вишенкой на торте стало воспаление легких. Восхитительно.
Пару часов спустя проснулся бомж, начали общаться и по голосу я понял, что это Степаныч. Обрадовались, но обниматься не стали. У него оказалась сломана ключица, закрытая черепномозговая травма и сломаны все пальцы на руках. Степаныч поведал о том, как оказался в больнице. Через сутки после того, как он передал мне велик, их принял патруль, забрал в отдел до выяснения обстоятельств, так сказать. А там уже он вместе с Егорычем и Альбертычем попал всё к тому же Ивану. Избиения, вырывание плоскогубцами зубов, ломание этими же плоскогубцами пальцев. После первых двух дней пребывания в подвале у Егорыча остановилось сердце. Альбертыча Иван просто забил до смерти, когда тот сознался что это он убил брата Ивана. Но на этом пытки не закончил. Сказал, что не верит, что такой доходяга мог его брату навредить и продолжил работать со Степанычем.
Через неделю выписали Пашку, а мы со Степанычем валялись в больнице еще три недели. Каждый день мне кололи антибиотики, меняли повязки и заставляли ходить по палате. Наружу не выпускали. Еду приносили в палату. А двери караулила парочка с автоматами. По ночам мне снилось как Иван вырывает мне зубы и как больно его кулаки прилетают мне в череп. Часто просыпался и кричал.
Степаныча выписали на три дня раньше меня. Уходя, он сказал, что будет перебираться в Отрожку, местной власти он больше не доверяет. Да и не удивительно, ели остался живым. Мой день выписки тоже не заставил себя ждать. Мне вернули всё что было в карманах. А это фактически ничего. Шеврон, который дал мне Пашка, больше в карманах ничего нет. Нож и ружье не вернули разумеется. Твою мать! Ключи от квартиры в рюкзаке были, который вместе с великом в юго-западном остался… Выходит я официально бомж, как и Степаныч. Одежду нашу Иван пусти в расход, на замену выдали старый армейский бушлат из ватины и шапку ушанку. Теперь я самый модный дед в городе и не иначе. Но из больницы меня так и не выпустили, а взяли под белы рученьки и ничего не объяснив сопроводили в администрацию.
Служивые общались неохотно. Рожи недовольные как будто я им денег должен. На улице за время моего незапланированного отпуска значительно похолодало. На дорогах практически не осталось сгоревших автомобилей, во всяком из случаев на центральны улицах. Периодически проезжали телеги с запряженными лошадями, перевозя какие-то грузы. Эти мини караваны конвоировали силовики на велосипедах, а иногда и на лошадях. В текущих реалиях пускать повозку без сопровождения чистый идиотизмом.
Шли к администрации порядка двадцати минут. На входе патруль проверил документы у моих сопровождающих, после чего сказали: «Вас ожидают». Поднялись на второй этаж и в конце коридора остановились у увесистой дубовой двери. Один из сопровождающих постучал.
— Пётр Евгеньевич разрешите?
— Да, да. По какому вопросу?
— Привели к вам театрального пленника. Выписали сегодня.
— Пусть заходит, а вы свободны.
Меня подтолкнули внутрь просторного помещения. Внутри стоял отвратительный запах беломор канала. Не думал, что кто-то до сих пор курит эту мерзость. По середине комнаты стоял массивный стол, а за ним восседал мужик неопределенных лет. Из окна за его спиной по глазам нещадно бил свет и рассмотреть детали его внешности не удавалось.
— Присаживайся. Меня Пётр Евгеньевич зовут, я местный управленец так сказать.
— Приятно. Меня Максим зовут.
— Максим, стало быть. Вызвал я тебя
