Максим Бондарчук - Вой Фенрира (СИ)
- То есть, вы просто забыли. Так я понимаю.
- Да – еле выдавив, я признался.
Доктор подняла вверх небольшой шприц, наполненный какой-то странной голубоватой жидкостью. Держа его в руке, она вернулась к моему креслу и тихонько наклонилась.
- Что это? – с опаской поглядывая на шприц, спросил я.
- Надеюсь, вы не собираетесь сопротивляться, мистер Марлоу? Вы ведь пришли за помощью, так что сидите смирно. Это антиген – он входит в состав многих препаратов на наркотической основе. Его задача снижать негативный эффект от наркотических составляющих. – она поднесла шприц к моей руке и сделала укол. - За время вашего отсутствия я смогла навести кое-какие справки и узнала, что это за коктейль «шива». Честно признаюсь, я очень удивлена, что вы до сих пор стоите на ногах и можете разговаривать. По шкале потенциальной опасности для организма этот препарат стоит в самом верху медреестра, уступая лишь откровенно смертельным, чье изготовление и применение строго контролируется государственными органами. В состав этого так называемого коктейля входят более тридцати компонентов разной степени опасности и концентрации. Все они подобраны таким образом, что положительные эффекты одного компонента нейтрализуют негативные эффекты другого, образуя почти идеальное соотношение. Однако не обошлось и без проблем. Комиссией, которая занималась в свое время разработкой этого препарата, было выявлено множество мелких отрицательных эффектов, вызываемых при его применении: индивидуальная непереносимость, способность некоторых компонентов вклиниваться в метаболизм и нарушать работу всего организма, точность в дозировке, которую нельзя было контролировать во время настоящего боя, и еще много чего. Но учитывая то, что солдат становился в несколько раз сильнее и был способен выполнить задачу даже в самом безнадежном бою, на эти недостатки решили закрыть глаза, а «шиву» пустить в массовое производство.
- Все это, конечно, хорошо, но как это поможет мне избавиться от приступов.
Она на секунду отвела глаза и легонько выдохнула.
- Никак, мистер Марлоу. Вам с этим придется жить и, скорее всего, умереть. Продукты распада этих наркотических компонентов практически не выводятся из организма человека, а в вашем конкретном случае они стали его частью. Если говорить проще – ваше тело больше не способно жить и нормально работать без них. Вы либо умрете после очередного приступа, либо будете всю жизнь обречены на постоянные инъекции. Весь вопрос лишь во времени: сказать, когда и где ваш организм потребует своей дозы, невозможно. Это может произойти хоть сейчас, здесь в кабинете, или в разгар боя, когда помочь вам никто не сможет. Неутешительно, но, увы, это реальность, с которой вам придется смириться.
Дальше я уже не слушал. Да и был ли смысл. Все самое важное было уже сказано, а остальное были только слова утешения и призывы не сдаваться и бороться до конца как это положено настоящему солдату. Но сейчас все было по-другому. Там, на поле боя жизнь была другой – проще. Ты видел противника, он видел тебя, а дальше побеждал сильнейший. Теперь же, когда мой собственный организм был способен прикончить меня в любой момент, мне показалось, что жизнь поступила со мной несправедливо, ведь она отняла у меня моего самого верного союзника – мое тело. Оно было настроено против меня, и совладать с ним я уже не мог.
- Мне не хотелось огорчать вас, мистер Марлоу, но меня учили всегда говорить правду, какой бы плохой она не была.
Я слегка усмехнулся.
- Огорчили? Нет. Просто вы подвели черту под той жизнью, которую я вел последнее время, отделив то, что было, от того, что будет. Сегодня погибло очень много моих бойцов. Погибло очень плохой смертью, которой не должен умирать солдат: кто-то сгорел заживо, кто-то замерз насмерть, лежа на снегу и не дождавшись долгожданного спасения. У нас работа такая - ходить, держась за руку со смертью и ждать, когда ей это надоест. Огорчаться я перестал уже очень давно. Наверное, сразу, когда впервые оказался в самом центре боя. Когда обувь начинает липнуть к земле от разлившейся крови, когда солдаты замертво падают возле тебя не успев сделать и одного выстрела, тогда перестаешь огорчаться. Просто привыкаешь. Ко всем этим смертям, к этой войне, которая никогда не закончиться. Я уже давно не завожу друзей, у меня даже семьи нет, потому что все это обязывает, а значит мешает.
- А женщина у вас есть?
Этот вопрос оказался очень неожиданным, ведь никто никогда меня об этом не спрашивал и от волнения, я несколько опешил.
- Почему вы спрашиваете?
- Мне интересно. Должен же ведь мужчина иметь женщину. Хотя бы на стороне, ведь без этого просто невозможно.
- Была. Очень давно, когда я еще служил в регулярной армии. Но это не имеет отношение к моей ситуации.
Но она не отступала.
- И все же, мистер Марлоу, я настаиваю. Я ваш лечащий врач и это может помочь мне разобраться в некоторых ваших проблемах. Заодно расскажите мне о себе: где родились, учились, как формировалось ваше мировоззрение к окружающему миру и почему пришли в наемники.
- Хм… очень похоже на допрос с пристрастием… ну раз настаиваете.
Я сделал глубокий вдох и погрузился в воспоминания.
- В моей жизни не было ничего такого, что могло бы вас удивить. Родился я в обычной семье. Отец был инструктор по плаванию, а мать всю жизнь преподавала музыку в школе. С самого детства, начиная с шести лет, каждый из моих родителей старался привить мне любовь к своей профессии. Отец на выходные брал меня в бассейн и старательно, по несколько часов, тренировал, заставляя проплывать одно и то же расстояние, постепенно улучшая свой результат, а когда мы возвращались домой, мать сразу усаживала меня за пианино и мы начинали играть. Потом наступали новые выходные, и все опять начиналось сначала. Так продолжалось несколько лет. В двенадцать я уже выступал за молодежную сборную по плаванию, и даже смог выиграть несколько мелких турниров, отчего мой отец чуть не плакал на радостях. В семнадцать лет я прошел отбор на главные соревнования в жизни любого спортсмена. Олимпиада была для меня настоящим вызовом и мои родители подошли к этому очень ответственно. Каждый день меня настраивали, твердили о необходимости победы в этих соревнованиях. Я буквально жил этим, пока в один прекрасный день все не пошло прахом. Это случилось совершенно неожиданно. Произошел спазм мышц обеих рук в тот момент, когда я находился в самом центре бассейна и тогда, когда там никого не было из посторонних. Руки скрутило так, что я не мог ими пошевелить и постепенно, сам того не осознавая, стал погружаться под воду. Страх, который испытал в тот момент я запомнил на всю жизнь. Не помню как меня достали оттуда, но когда я смог открыть глаза и сделать вдох, скорая помощь уже увозила меня в больницу. То, что сказали врачи, просто убило моих родителей. Они поставили крест на моей карьере пловца: мышцы и сухожилия были как резина, с трудом растягивались и были способны порваться от любой маломальской нагрузки. Поначалу, я думал, что за время лечения меня поставят на ноги и я смогу попасть на олимпиаду, но чем дальше шло лечение, тем печальнее становились выводы врачей. Один старый доктор так прямо и сказал моему отцу: «Забудьте, мистер Марлоу. Плавать как раньше он больше не будет». Сказать, что это был шок, было ничего не сказать. Отец проклял все. Уволившись с работы в тот же день, он больше никогда не возвращался к тренерской деятельности. Мать была огорчена не меньше – тот спазм привел мои пальцы в никудышнее состояние. Они были как бы сами по себе, жесткие, неподатливые.
«С такими только на курок нажимать» - сказал один из преподавателей музыкальной школы увидев мои руки. И ведь действительно, только указательный палец правой руки был полностью дееспособный. Ирония судьбы…. Но именно эти слова предопределили мое будущее. Все к чему меня готовили всю сознательную жизнь, рухнуло в один день. Но это была не катастрофа, скорее вынужденное обстоятельство, которое освободило мне путь в настоящее мое предназначение. Никто из них меня не поддержал, ни отец, ни, тем более, мать. Они все были люди другого толка, другого теста, и считали военное дело уделом бездарных и отсталых людишек, отбросов, на которых природа даже не отдыхала, а просто не обратила внимания, но для меня это был единственный шанс. Такой, который судьба подносит только раз в жизни, и я ухватился за него обеими руками. Я собрал все свои вещи и, попрощавшись, ушел. Отец не вышел проводить меня. Мое решение он так и не принял. Дальше была «учебка» и несколько лет в военной академии. Постоянные тренировки и физические нагрузки всего за несколько лет вернули моим мышцам былую эластичность и подвижность. Я снова начал плавать и даже играть на пианино, но теперь все это было просто хобби. Мною были выиграны все соревнования в академии. На выпускном моими руками была сыграна главная партия – мне рукоплескали, жалко, что мать не видела этого, она была бы рада…. Потом была война. Десятки планет, сотни боев, в которых мне пришлось побывать, тысячи убитых. Мне было двадцать лет, когда я впервые увидел настоящую гору трупов, сложенную возле развороченного взрывом блиндажа. Я видел, как огромный бульдозер сгребал их в большую яму, а затем, зарывал, оставляя гнить в сырой земле. Их даже не хоронили. Людьми разменивались как пешками. Порой, из боя не возвращалось больше половины личного состава и это считалось нормой. Нас бросали в такое пекло, что земля горела под ногами, оружие клинило от перегрева, а люди сходили с ума прямо во время боя. И так год за годом, пока судьба вновь не решила все поменять.
