Дмитрий Манасыпов - Район-55
А Семеныч, нисколько не задерживаясь, тут же всадил две пули в грудь Кирьеченко, который только и успел, что удивленно открыть рот. Тот захрипел, завалился назад, выпустив на грудь карминную струю, вздрогнул несколько раз и затих.
Со стороны «дежурки» раздался топот, прапорщик схватил ближайший к нему АКСУ, тот самый, который поставил к стене уже покойный сержант, перекатился в сторону и выпустил три короткие очереди в появившуюся из прохода фигуру в сером. Фигура повалилась назад, сбивая с ног второго мента. Громко лязгнул упавший автомат. И тут у прапорщика заклинило затвор. Патрон ли был с дефектом, затвор ли был изношенным или оружие неухоженным? Не в том суть. Мелькнула мысль, что можно успеть дотянуться до одного из карабинов, и потом…
Тело прапорщика сработало само, с места совершив пружинистый прыжок. Семеныч сам не понял, как это случилось, летя из «дежурки» в сторону узкого дверного проема. Как в замедленной съемке, он видел, как расширяются глаза того, который старался успеть поднять «ксюху». Не успевал. Семеныч, распластавшись в прыжке, зарычал, вытягивая вперед закостеневшие пальцы рук, подминая жертву под себя, вбивая кончики пальцев под нижнюю челюсть и сминая там внутри что-то хрустящее и подающееся. Фонтан крови ударил ему в лицо, на миг ослепив и заставив зажмуриться, обжег горячей соленой волной и тут же стал слабее.
Прапорщик откинул в сторону еще дергающееся тело, сел и уставился на собственную руку. Покачал головой, не веря глазам. Ногой пнул первого, слабо стонавшего и пытавшегося все же дотянуться до покрытого липкой красной кашей цевья автомата. Встал и пошел в комнату дежурного по ОВД, чтобы добить последнего живого мента.
Лежащий на полу сержант Филиппов уже умирал. Пули калибра «пять — сорок пять», выпущенные Семенычым, разворотили ему грудную клетку, пробив легкие. Одна, покувыркавшись по бешеной траектории, прострелила селезенку. Молодой парень, всего двадцати трех лет от роду, понимал, что ему осталось от силы минуты полторы. Но он, хрипя и булькая пробитыми легкими, продолжал тянуться к автомату, чтобы завалить прапора, убившего своих. Филиппов смог это сделать, из последних, быстро утекающих сил нажав на курок. АКСУ гулко громыхнул в тесном коридоре, прочертив поперек широкой спины в изодранном форменном кителе алый росчерк. Семенова кинуло на колени, он рыкнул, уперся ладонями в плитку пола и не упал…
Филиппов, теряя сознание и уходя в холодную темноту, озаряемую лишь багровыми стробоскопами, понял: прапорщик перестал быть человеком. И он хватал последние разрывающиеся мгновения, в которых видел и острые костистые шипы, торчащие через прорехи кителя, и на глазах затягивающиеся отверстия от пуль, которые незадолго до этого сами вышли из ран, звякнув об пол. И когда Семеныч обернулся, оскалив ставшие очень острыми зубы, Филиппов понял, что все было зря. И что все это сон, и надо проснуться. И умер.
Прапорщик, поморщившись от боли в затянувшихся дырках, одним прыжком оказался рядом с Филипповым. Ударил его ногой, ударил сильно, почти оторвав голову от тела. Добавил еще несколько раз, вминая кости лица, разбрызгивая кровавую слизь…
В «дежурке» лежал на топчане раненый молодой лейтенант. В сознание он так и не пришел, спеленутый поперек груди бинтами, намокшими от крови.
Прапорщик внимательно посмотрел на него, но не стал ничего делать. Пока летеха его не интересовал.
Нашел ключи от оружейки, халатно оставленные на столе дежурным. В груди бушевал адреналиновый пожар, заставляющий Семеныча чувствовать себя почти богом. А как же еще?! Семеныч не знал, что с ним сделала та зеленая волна, но был благодарен ей за подарки, которые она ему принесла. За выносливость, силу и то, что уберегло его от неминуемой смерти.
Для того чтобы попасть в комнату хранения оружия, нужно было пройти мимо «обезьянника». Первого и не очень большого, в котором чаще всего оказывались либо хулиганы, либо пьянчуги. Бомжей туда не помещали, чтобы не натаскать вшей. И вот возле «обезьянника» прапорщик задержался.
Трое парней в спортивном прикиде его не заинтересовали. Так же, как и парочка изрядно потрепанных, но все еще аппетитных дамочек. А вот явная малолетка с длинным рыжеватым хвостом волос, в короткой юбке, открывавшей ноги чуть не до аккуратной маленькой задницы, заставила его остановиться.
Семеныч облизнулся, ничуть не удивившись тому, что кончик языка, ставшего очень гибким, свободно прошелся по всей полосе кожи над верхней губой. Длинноногая «кобылка» вздрогнула, когда поняла, что он смотрит именно на нее, и постаралась отодвинуться подальше по нарам. При этом она старательно тянула юбку вниз, полагая, судя по всему, что тем самым спасет себя от неизбежного. Прапорщик коротко гоготнул:
— Потерпи, мой вишневый пирожок, я скоро.
Девчонка всхлипнула и прижала длинные и узкие ладони к лицу. Семеныч довольно мотнул головой и пошел в КХО.
* * *Валера осторожно крался через дворы. Да, ему хотелось добраться до дома как можно быстрее, но он уже понял, что делать это нужно очень аккуратно.
Чтобы это осознать, ему хватило того, что он видел на открытой асфальтовой площадке перед школой, где трое монстров окружили женщину.
Да, он струсил, он, борец-профессионал, пускай и бывший. Не попытался помочь женщине, несмотря на ее захлебывающийся крик, в какой-то момент перешедший в дикий вой, а затем в жалобное скуление. Потому что обычные люди не бывают такими изломанными, у них не святятся глаза, как у кошек. У них, у обычных людей, руки никак не могут быть по длине равными ногам. И они не перемещаются скачками, и не выплевывают из себя непонятные сгустки, которые мгновенно «склеили» конечности женщине. Что было дальше — видел только бюст несгибаемого Феликса Эдмундовича, который не сняли ни во времена разгула демократии, ни в более поздние времена. А он, тренер, постарался как можно быстрее пересечь сквер, через который необходимо было пройти.
Хватило вида нескольких быстрых четвероногих теней, которые с непонятными звуками (мяуканьем?!) загоняли двух мужчин, бежавших от них. Мужики так и не смогли убежать. Один-то точно. Его исполненный боли вопль Валера слышал, выбегая из сквера.
Хватило того, что прямо перед ним распахнулась дверь подъезда, выпуская маленького, лет шести, мальчишку. Тот вышел в одной пижамке со спайдерменом, глядя прямо перед собой громадными, в пол-лица, странно светящимися глазами без малейшего признака белка. Прошел мимо, не глядя на тренера, подошел к ограде поликлиники, лежавшей на его пути. Толстые металлические прутья, торчавшие прямо перед ним, почти мгновенно стали ярко-малинового цвета, зашипели и стекли вниз. А он, маленький, взъерошенный, шагнул в проем и пошел себе дальше.
Из-за этого-то всего Валере и приходилось красться, с трудом заставляя себя отлипать от стен низких, в два этажа, домов и выходить из тени. Ему везло, странно, но везло. В городе происходило что-то страшное и непонятное, но пока оно коснулось его лишь чуть-чуть, мазнув самым кончиком кисти, которую макнули в густую палитру ужаса и боли. Впрочем, и этого хватило, чтобы он не узнавал самого себя. Валеру трясла крупная, позорная дрожь.
А в домах… в домах кричали. В домах выли. Кое-где, судя по всему, у тех, кто владел оружием, слышались выстрелы. На первом этаже с громким треском вылетела рама окна. Кто-то, судя по силуэту, мужчина, грузный и одышливо пыхтящий, выпрыгнул наружу. Приземлился неловко, ударившись коленом об асфальт. Валера вжался в стену, желая так, как никогда не желал, чтобы его никто не заметил.
На мужчине была только белая, разодранная на спине футболка и широкие семейные трусы. На ногах ничего, он был босой. На белом пятне футболки, трещавшей на широченной спине, расплывались бурые потеки. Как будто его ударила лапой кошка, только очень большая кошка. Было видно в свете фонаря на козырьке подъездной двери, что на жирных волосатых ногах запеклись струйки крови.
Мужик, встав с колен, рванул вперед со скоростью, которой от него было трудно ожидать. И тут Валера его узнал. Один из завучей «каблухи», отвечавший за воспитание. То ли Бочонкин, то ли Корытов… И жил он вроде бы не здесь, хотя это к делу отношения не имело, но именно такая мысль мелькнула в голове тренера за считаные минуты.
А вслед за педагогом из окна вылетело длинное обнаженное тело. Приземлилось на асфальт и в несколько прыжков догнало завуча, скакнуло ему на спину и завалило набок. Мелькнула небольшая женская грудь, взвихрилась светлая грива волос, блеснули узкие щелочки глаз, и толстяк закричал…
Острые зубы мгновенно порвали заплывшую жиром шею, брызнули темные фонтанчики. Веером ударили длинные ногти на правой руке, разрывая кожу на мешке живота, вспарывая его, и Валера в очередной раз за последние полчаса побежал, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце.
