Дарья Иволгина - Проклятая книга
— Никто не намерен подвергать вас унижению допроса, — возразил Андрей. Он даже покраснел слегка. — Мы возьмем Феллин и без ваших сообщений. Все, что для этого требуется, нам известно. Я хочу сказать вам одну вещь… Мы послали государю Иоанну Васильевичу новое послание. Мы просим царя сохранить вам жизнь.
Филипп вздрогнул всем телом. Краска медленно схлынула с его лица, когда он поднял взгляд на Андрея Курбского. Странный свет загорелся в глубине его глаз. Как всякий нормальный человек, Филипп Бель не хотел умирать, и надежда на жизнь вселила в его сердце неожиданную радость.
— Я — ваш друг, — сказал в заключение Курбский и сильно пожал ему руку, после чего быстро вышел.
* * *Филипп Бель был отправлен вместе с прочими ливонскими пленниками в Москву и там предстал перед царем Иваном.
Грозный государь прочитал письмо Курбского, где тот заступался за ландграфа ливонского ордена и просил сохранить ему жизнь. «Это человек прямой, добродетельный и честный, — писал Андрей. — Если ты, государь, проявишь к нему милосердие, он поможет нам склонить магистра к покорности и тем самым остановит лишнее кровопролитие в Ливонии».
Двое юношей, Севастьян Глебов и с ним Иона, добрались из Новгорода до царского двора и как раз находились в Москве, когда ливонцев, в цепях, привезли в белокаменную, Это зрелище поразило их. Они стояли на краю площади, пропуская мимо себя телеги, в которых сидели и стояли немцы. Как это обычно случается, попав в плен, они утратили и величавость осанки, и ясность взора. Мутные глаза блуждали по сторонам, без всякой надежды отыскать знакомое или родное лицо. Губы безвольно отвисли, одежда выглядела грязной и неряшливой. И только один человек держался прямо и смотрел твердо — последний ландмаршал.
Его представили царю Ивану. Грозный тискал в пальцах послание Курбского. Подозрения копошились в душе Ивана Васильевича, как черви в гнилом хлебе. Наверняка все это — по наущению Адашева! Подбирает себе сторонников, чтобы ловчее свить гнездо в самом центре Москвы и потом нанести удар! О, Иоанн ничего не забыл. Ни того, как не хотел Адашев присягать малолетнему царевичу во время болезни царя, ни того, как выступал Адашев против славной войны в Ливонии… Под личиной друга скрывается враг и завистник, думал царь, и нашлись «доброжелатели», которые усиленно поддерживали в нем это мнение. Особенно теперь, когда Сильвестр сложил с себя обязанности протопопа и смиренно удалился в монастырь.
Ландмаршал Бель держался прямо и говорил спокойно. «Наверняка это Курбский его уверил, что бояться, мол, нечего, — со злостью думал Иоанн, глядя в открытое лицо Беля. — Мол, он, Курбский с Адашевым вертят царем, как хотят. Попросят его сохранить жизнь немцу — и живи себе, немец, не тужи, ни о чем не заботься! Нет, Филипп Бель, увидишь ты, каков русский царь!»
И Грозный гневно заговорил с Филиппом.
— Как ты посмел нарушить перемирие и напасть на русские войска?
— Твои войска шли на Дерпт, — возразил Бель. — Разве не ты первым нарушил перемирие?
Этого оказалось достаточно. Иван Васильевич закричал, затопал ногами и принялся изрыгать страшнейшие проклятия. Филипп возвысил голос — а голос его, закаленный ветрами, привыкший перекрикивать шум сражения, — звучал, как труба и заполнил весь Огромный тронный зал:
— Ливония стоит за честь рыцарскую! — орал Филипп Бель да так оглушительно, что фрески потрескались на стенах. — Мы сражаемся за нашу свободу! Мы гнушаемся рабством! А русские ведут войну как лютые варвары и кровопийцы!..
— Довольно! — взвизгнул Иван.
И тотчас на Беля наложили руки и потащили его прочь, на лобное место, где уже ждал палач.
Филипп не сопротивлялся. Он только бросил на царя взгляд, полный презрения и горечи, — и ушел вместе со своими убийцами.
Иван Грозный остался один. Твердость пленника поразила его. Неожиданно бес, терзавший подозрительностью государево сердце, отступил, и Иоанн закричал:
— Остановите! Не надо! Пусть живет! Верните его!
С громким топотом побежали трое стрельцов к лобному месту, чтобы остановить палача. Но поздно — казнь уже совершилась. Подданные Иоанна Грозного не медлили с исполнением приказов.
Глава четвертая. Поручение
— Разыскать в Англии астролога и книжника Джона Ди и выкрасть у него книгу? — удивленно переспросил Флор. — Но почему ты выбрал именно нас для такого странного поручения?
Тенебрикус выглядел человеком, которого Бог, природа и воспитание наградили терпением скалы. Он был готов растолковывать и объяснять до бесконечности. Он никогда не повышал голоса и не сетовал на непонятливость своих собеседников. Тенебрикус принадлежал к той школе руководителей, которые полагали: лучше десяток раз повторить одно и то же, чем потом расхлебывать последствия ошибок, допущенных по глупости или недостаточной осведомленности подчиненных.
— Я прошу вас поступить в мое распоряжение до тех пор, пока это задание не будет выполнено, — сказал Тенебрикус ровным, глухим голосом. Его глаза, лишенные ресниц, смотрели на Флора в упор, не мигая. — О вас известно, что вы — люди верные и твердые. Вас невозможно сбить с пути посулами, подкупами или вероятной политической выгодой. Вы твердо знаете, чего хотите.
— Мы, может быть, и знаем, — сказал Флор упрямо, — но вот откуда это известно вашему братству Белого Меча?
Ответ оказался ожидаемым — и, как и предполагалось, очень неприятным.
— Наш Орден следит за многими, — сказал Тенебрикус. — И знает о некоторых людях такое, о чем ближайшие соседи и родственники даже не догадываются. Поймите, наша организация — тайная.
— А вы не боитесь, что мы завтра разболтаем ваши секреты? — брякнул Сергей.
Тенебрикус повернул лицо к нему, и Харузина пробрала дрожь. Лич! Мертвый колдун! Сухие губы шевельнулись, голос прошелестел:
— Нет.
И больше — ничего, но Харузину этого оказалось довольно. Он покраснел и опустил глаза. Хватит испытывать судьбу. Если кто-нибудь из посвященных в часть тайны сболтнет лишнее, в Новгороде начнут происходить несчастные случаи. И скоро не будет ни того, кто говорил, ни того, кто слышал. И это не будет наказанием. Просто мерой предосторожности. Потому что цели Ордена гораздо важнее жизни и счастья одного человека. Даже если этот человек — Единственный и Неповторимый Сереженька Харузин.
— Вы подходите для выполнения этого задания, вот и все, — сказал Тенебрикус. — Если вы откажетесь, мы найдем кого-нибудь другого. Но я бы вам посоветовал не отказываться. Нет, это не угроза! — быстрый взгляд в сторону Харузина, который как-то мгновенно испугался: вдруг Флор скажет сейчас «нет», и все они из-за флоровой принципиальности будут истреблены невидимыми и вездесущими адептами ордена!
— У меня еще один вопрос, — сказал Флор. — Дело в том, что моя жена…
— Твоя жена — одна из причин, по которым мы предлагаем это поручение вам. Да, нам известно, что она была арестована за колдовство, — добавил Тенебрикус, предупреждая желание Флора высказаться и по этому поводу. — Она не была виновна в том, в чем ее обвиняли, и блестяще доказала это. Можешь не говорить. Нет, твоя жена привлекла наше внимание тем, что она на самом деле является знатоком многих ритуалов и лжеучений.
— Она давно оставила это, — быстро проговорил Флор.
— Неважно, — отмахнулся Тенебрикус. — В нашем случае имеет значение только ее знание. Мы бы советовали тебе взять ее с собой. Если понадобится, пусть переоденется мальчиком. Кажется, у нее это неплохо получалось… Впрочем, я никогда ее не видел. Она толстая?
Флор покачал головой. Гвэрлум оставалась худой, как щепка, несмотря на рождение ребенка. Может быть, чуть раздалась в бедрах, но самую малость. И грудь оставалась плоской. Впрочем, это было неважно.
— Хорошо, — сказал Тенебрикус невозмутимо. — Итак, решено. Ди сейчас возвращается в Англию, Он намерен поселиться в предместье Лондона, в доме своей матери. Книга — с ним. Вам запрещено брать с собой солдат или посвящать в цель своего плавания кого бы то ни было, даже близких друзей.
— У меня в Англии есть хороший приятель и деловой партнер, — сказал Флор. — Я объявлю, что отправляюсь к нему, чтобы участвовать в совместном деле.
— Хорошо, — одобрил Тенебрикус и вдруг зевнул во весь рот. Сергей с ужасом увидел, что у пришельца почти нет зубов, а те, которые остались, — черные и гнилые. К чему было по-настоящему трудно привыкнуть здесь, в средневековой России, так это к отсутствию дантистов. Только теперь он осознал, как много пломбировочного материала носят во рту его соотечественники. При том, что Россия — даже в ядерный двадцатый век — не самая белозубая страна в мире.
— Я приготовлю тебе ночлег, — сказал Флор, обращаясь к Тенебрикусу. — Прости, что не уложил тебя в постель раньше.
