Тимофей Калашников - Изнанка мира
— Петя! Петя! Сынок! Ну как же так?! Почему?!
Лыков-старший, крепко сжимая руками колени, монотонно раскачивался, непонимающим взглядом обводя стены камеры одиночного заключения, куда его посадили ганзейцы.
— Зачем ты оставил меня и сестру? Зачем ты умер, сынок? Сыно-ок… сыно-о-ок… — по щекам недавнего диктатора катились мелкие соленые капли.
— Как же так, Петя? Как же так, а?! — Анатолий сделал короткую паузу. — И все из-за меня… ИЗ-ЗА МЕНЯ! Как же я тебя не остановил? Как же позволил эту дуэль? Не-ет… Сомов, Сомов! Это Сомов во всем виноват! Сомов!
Слезы перестали щекотать лицо коммуниста. Лоб, щеки, глаза — все лицо Лыкова начало гореть, а руки бывшего секретаря бессильно сжались в кулаки. Он принялся мерить комнатку шагами, яростно шепча:
— Сомов… Сомов… СОМОВ!!! Я тебя уничтожу! Раздавлю, как крысу подземную! Пущу пулю в лоб! Нет! Не-е-ет, — страшный шепот наполнил камеру беглого коммуниста. — Тебя надо скормить мутантам… небыстро… постепенно, отрывая фалангу за фалангой, сустав за суставом, позвонок за позвонком… ЧЕТВЕРТОВАТЬ ГАДА!!! Нет, этого ему мало будет… нет… нет… Где-то я читал, как в древней Японии поступали. Это называлось «сделать свинью», да…
Глаза бывшего секретаря забегали с невероятной скоростью.
— Руки, ноги отрубить… кровотечение остановить, прижечь железом… глаза выколоть, язык отрезать и отпустить… Да, да, да! Отпустить. Пускай дальше живет… — Лыков с удовольствием потер руки. — Пускай помучается… Хех!
Тут взгляд Анатолия уперся в маленькую решетку на двери, и кровь отхлынула от его лица.
— Но как? Как же мне его поймать?! Как казнить Сомова, если я сам теперь заперт?! КАК???
Полная тишина на какое-то мгновение поглотила его. Погасив ярость и безумие, Анатолий взял с пола кружку. Подошел вплотную к решетке, и скрежещущий, гулкий звук разрушил тишину тюремного блока.
— Чего тебе, сука красная?! — шум привлек внимание только одного охранника, да и тот откликнулся как-то лениво. — В карцер захотел?
— Позовите главного! — Анатолий повторно провел пустой тарой по прутьям и прислонился к решетке лицом. — Я — Лыков, секретарь северной части Красной Линии, и я хочу говорить с вашим начальством!..
Ответа не последовало, однако ругательства тюремщиков тоже стихли. Стражи о чем-то шептались. Потом один из солдат снял трубку, крутанул тапик, пробасил что-то вполголоса и вернул нехитрое устройство на место.
Анатолий отошел от двери. Руки его больше не сжимали прутья тюремной камеры. Алюминиевая кружка валялась возле стены. Лыков медленно опустился на ящик и закрыл лицо руками. Он устал… он ОЧЕНЬ устал…
* * *— Итак, Анатолий… — говоривший запнулся.
— Тимофеевич, — помог Лыков.
— Да, именно… Тимофеевич… — продолжил хозяин маленького, аскетично обставленного кабинетика. — Чего вы от нас хотите?
— Помощи, — бывший секретарь поднял брови. — От вас мне нужна лишь боевая мощь. Я верну себе лидерство на севере Красной ветки. Займу свой пост. Пост секретаря… Сопротивления не будет, у меня еще достаточно там сторонников. Стоит только уничтожить Сомова… Обезглавить новую власть.
— Нет, это понятно. А что мы будем иметь с этого? За что будут гибнуть наши люди?
— Ваши люди гибнуть не будут. Вы просто пойдете и присоедините к Ганзе Комсомольскую-радиальную. Я же, восстановившись на своем посту, гарантирую лояльность Ганзе в любых вопросах. Думаю, выгоды этого перечислять не надо.
— Да, пожалуй… И как же мы это сделаем? Штурмовать в лоб столь укрепленную станцию означает послать людей на верную смерть.
— Есть там одна лазейка… — Анатолий хитро улыбнулся. — Только решайте быстрее, а то пароль сменят.
* * *Дозорный почувствовал, что начинает задыхаться. Кислород с трудом проходил в агонизирующие легкие. Забыв о радиоактивной пыли, он сорвал маску респиратора. Запоздалый приступ паники не замедлил проявиться во всей красе. Оставалось лишь судорожно хватать ртом воздух, точно выброшенная из воды рыба. Через несколько минут, окончательно придя в себя, человек громко и от души выругался. Нет, в следующий раз его затащат на этот пост разве что связанным или мертвым!
Принюхавшись, дозорный узнал запах мочи. С опаской потрогав промежность и нащупав мокрое пятно, разразился очередной матерной тирадой. Узнав, что он обмочился на посту, острословы не замедлят пустить в ход обширный арсенал язвительных шуточек. Им плевать, что причина более чем весома и уважительна. Надо признать, до этого дежурства Семен тоже скептически относился к слухам о неком чудовище, чей мистический зов иногда пеленгуют по радио. Это казалось таким же бредом, как россказни сталкеров о кровавых звездах на башнях Кремля, якобы заманивающих в ад. На Красной ветке считалось, что это злобная клевета, распространяемая идеологами Полиса и Ганзы, и коммунисты без устали призывали своих граждан не верить в эти глупости. Вот он и не верил, пока на собственной шкуре не убедился в правдивости одной из бесчисленных страшилок подземелья, которыми так любят делиться у костра. А если байка о «Зове Ктулху» оказалась правдой, то, может, и сталкеры не врут?
На секунду дозорному показалось, что он вновь различает тяжелое дыхание жуткого монстра. Оно внезапно зазвучало в ушах так явственно, будто существо находилось прямиком за дверью. Человек вздрогнул и быстро забился в угол. От резкого движения обломки рации еще глубже впились в ладонь. Боль привела в чувство. Морок пропал. Семен посмотрел на торчавшие из кулака провода и микросхемы раздавленной рации. Похоже, Зов родился исключительно в его голове. Что ж, галлюцинации станут отличным завершающим штрихом этой кошмарной ночи. А если пережитый ужас будет преследовать его до конца жизни? Впрочем, отделаться лишь ночными кошмарами — это уже можно считать за везение. Очень некстати в памяти возник печальный рассказ об одном из сменщиков: несчастный дежурил на этом же посту, а когда напарник поднялся по лестнице проверить, почему тот не отзывается, молодой парень уже был седым, как глубокий старик, и не мог связать двух слов. Сидел, забившись в угол, и трясся от ужаса. Видать, также повезло услышать Ктулху. Когда бедолагу попытались спустить вниз по лестнице, он начал вырываться и орать. Панически боялся даже подойти к черной дыре в полу, не говоря о том, чтобы спуститься в темную шахту. Оказаться в темноте стало для него страшнее смерти. Пришлось связать и заткнуть рот кляпом.
Дозорный покосился на колодец вентиляции. Ржавые поручни лестницы походили на клыки, а сама шахта напоминала раскрытую пасть. Мысль о том, что через пару часов придется залезть в это черное жерло, едва не вызвала новый приступ паники. Мужчина крепко зажмурился и зашептал, как молитву: «Тебя нет… Ты не существуешь… Я просто схожу с ума…». Однако с закрытыми глазами стало еще хуже. Появилась абсолютная уверенность, что из тьмы вентиляционного отверстия высунулось щупальце и сейчас тянется к нему через всю комнату.
Боец распахнул глаза. Пустота помещения развеяла навалившийся было ужас. Ничего кошмарного из дыры в полу не появилось. Только свет тусклого пламени колыхался по стенам. Мужчина скрипнул зубами. Никак не получалось отделаться от подозрения, что стоит закрыть глаза, и щупальце непременно вернется. Безумное поведение несчастного парня становилось все понятнее. Бедолага тоже боялся оставаться один, даже очутившись на станции. Сидел под фонарем, отказываясь покидать освещенный участок. Гадил в штаны, лишь бы не заходить в темноту. Почти не спал, а если и отключался, то через несколько минут вскакивал с дикими воплями. Теперь Семен догадывался, какие кошмары терзали разум бедняги после сеанса связи с неведомым чудовищем. Несколько суток седой парень пугал жителей станции, а потом вырвал автомат из рук проходящего мимо часового, сунул ствол в рот и спустил курок. Старуха-уборщица потом долго материлась, отмывая стены.
На душе стало совсем тоскливо. Дозорный уже трижды проклял момент, когда включил рацию. Неужели и его теперь ожидает подобная судьба? Неужели потусторонний голос дьявольского отродья станет преследовать до конца жизни?
Гремучая смесь отчаяния и безысходности вытеснила из головы все прочие эмоции. Дозорный даже перестал замечать зловещий вой ветра за дверью. Сознание тонуло в мрачных мыслях, точно в омуте. Постепенно опасение потерять рассудок сменили размышления о судьбе и жизни. Семен отмотал в памяти два десятка лет заточения в гигантском бункере Московского метро. Он с красным дипломом закончил биофак МГУ и имел весьма реальные перспективы в том же году защитить дисер по размножению ленточных червей. Задача была интереснейшая: выяснить, какие дозы гамма-облучения приводили червей к потере способности деторождения… Господи, за какие только глупости в те времена не платили деньги?! Но как бы то ни было, черви, вот, выжили и размножаются, так же как и другие, зачастую весьма жуткие твари, а человек… Как биолог, Семен не мог понять, как и почему расплодились все эти свирепые кошмары. Да, конечно, радиация должна была привести к некоторому увеличению размеров, к мутациям типа двухголовости, даже к увеличению числа конечностей или внутренних органов. Это он еще понимал и соглашался с такой вероятностью. Но откуда, по какому капризу природы появились, например, птеродактили? Их просто не могло существовать! Не могло! И тем не менее, они были, как и многие другие чудовища вроде гигантских плотоядных слизней, один рассказ о которых леденил кровь. Так какой смысл жить в страхе и безнадежности? Зачем цепляться за существование, которое не приносит ничего, кроме страданий? Стоит ли призрачная надежда тех лет, что прожиты во мраке? Если смотреть правде в глаза, будущее давно превратилось в детскую сказку, которую рассказывают на ночь всем, кто слишком мал для осознания страшной действительности. Лишь наивные глупцы продолжают верить в шанс когда-нибудь выбраться из подземелья метрополитена и возродить радиоактивные руины. Вера — единственное, что помогает бороться дальше. Костыль, без которого калека не сможет передвигаться. Потеряв его, остается лишь упасть и сдохнуть, потому что подняться нет сил, а помочь некому. Факт — самая упрямая вещь в мире, как любил говорить персонаж из старой книжки. А за двадцать лет, прошедших с момента падения ядерных боеголовок, этих фактов набралось достаточно, чтобы не питать иллюзий относительно дальнейшей судьбы человечества. Дальше будет только хуже. Зачем тогда ломать комедию и корчиться, как раздавленный тапком таракан? Для людей не осталось места в мире, где есть существа подобные тому, чей голос звучал по рации. Если впереди гибель, зачем откладывать мучительное неизбежное?
