Игорь Недозор - Гарнизон
Но это чушь, само собой, потому что именно люди Файзуллина были самыми частыми гостями у кабацких девочек. Но вот то, что там было не все ладно — факт.
Пожалуй, размышлял градоначальник, он все же сделал ошибку, после той дурацкой гибели Файзуллина не раскассировав взвод оперативного реагирования по оставшимся подразделениям сил самообороны. Во всяком случае, не назначив им нормального офицера. С другой стороны, уничтожать едва ли не лучшую штатную единицу из-за каких-то смутных подозрений и слухов? Да и прав был Лыков, рекомендовавший Шмакова. Эти люди не приняли бы чужака. А плодить конфликты на пустом месте внутри маленькой общины гарнизона…
Пусть уж живут, как знают. Не устроят же они бунт, в самом деле.
«Но все же некий неприятный душок от этого афганского кубла тянет», — размышлял Макеев, уже оставив далеко позади корчму.
Он вспомнил, как накануне своей командировки в Аргуэрлайл ехал в одном купе поезда Душанбе — Ленинград с майором из Минобороны, специалистом по военной психологии. Тот как раз направлялся в столицу с докладом о ситуации с личным составом в ограниченном контингенте и кое-чем поделился с попутчиком.
Выходило по его словам что-то невеселое.
Современный молодой человек вырос, как ни крути, в тихом благополучном мире, где худшая неприятность — разнос у директора или отсутствие повышения в должности; опять же — по большей части единственные сыновья у матерей. И сунуть такого вот вчерашнего школьника в самое пекло настоящей войны, со всеми ее прелестями — до этой самой анаши включительно, это с высокой вероятностью получить на выходе человека с большими проблемами в психике, да еще приобретшего неприятную привычку к убийствам.
Да и сам Александр уже начал приходить к подобным выводам.
Насмотрелся на всякие безобразия — от скандалов из-за немногочисленных женщин — служащих Советской армии с драками и чуть не дуэлями, и питья вроде как почтенными отцами-командирами, седыми полковниками жидкости из тормозной системы КамАЗов, и заканчивая особо зверской дедовщиной. А уж если заводится дедовщина в воюющих частях, то не зверской она быть не может. Он-то подобного у себя в роте не допускал, хотя приходилось воспитывать особенно обнаглевших кулаками, а у соседей бывало, что обиженный солдат расстреливал своих сослуживцев, по нескольку человек сразу, а родителям убитых сообщали: «Ваш сын геройски погиб, выполняя свой интернациональный долг».
Интересно, как там земляки в их бывшем мире, справляются ли они с ситуацией? А может, уже закончили все дела «за речкой».
Но вот в гарнизоне результат налицо — у них под носом завелось этакое специфическое «темное братство».
Геннадий Тупиков оправил белый застиранный халат. Швы угрожающе затрещали, и лейб-медик Октябрьска, как его иногда называли «господа офицеры», подумал, что, пожалуй, придется-таки скоро заказывать новый, уже у городского портного, из здешнего грубого полотна.
В этот час он был в горсанчасти почитай что один. Двое его помощников, Вася Ромов и Зиновий Сумской, отпросились на пару деньков отдохнуть, а третий, Саня Ермолаев, срочно укатил на горные пастбища, где начался падеж скота — по первой специальности он был ветеринар.
Во всем помещении оставалось только полдюжины больных и два медбрата — оба местные уроженцы из числа караванщиков, заболевших в дороге и, как тут водится, оставленных своими караван-баши на произвол судьбы. Исцелившись, они так и остались при больнице. И хотя так толком язык пришельцев и не выучили, но компенсировали свою воистину средневековую темноту редкостным трудолюбием и почти мистическим преклонением перед главврачом. То есть им, Тупиковым Гэ Рэ, который, видимо, казался им чем-то вроде жреца или мага.
Ну а раз вроде нет серьезных больных, новых пациентов тоже не ожидается, то можно вернуться к работе, порученной шефом (так Тупиков звал Макеева — не князем же, в самом деле, титуловать майора), — написанию учебника по медицине.
Гена разложил перед собой аккуратно нарезанные листы газетной бумаги, макнул перо в чернильницу, привычно пожалев об оставшихся в ином мире шариковых ручках, как вдруг услышал за спиной грубоватый смешок.
Признаться, первой, пришедшей в голову, была мысль о ПМ, давно валявшемся без толку в ящике стола.
— Ну, старшина, как, принимать страждущих больных будем?
Тупиков мысленно выругался.
Манера командира взвода быстрого реагирования являться в гости бесшумно и наслаждаться эффектом бесила не только его одного.
— Заходите, Виктор Петрович, присаживайтесь, — тем не менее вежливо предложил Тупиков, внутренне подавляя позыв вытянуться перед старшим лейтенантом по стойке «смирно». — На что жалуемся?
— На Аргуэрлайл, — коротко бросил Шмаков.
— Ну, это, увы, неизлечимо, — ответил бывший старшина шуткой на шутку пациента.
— Да понятное дело… — криво ухмыльнулся взводный. — Но от простых-то болезней медицина наша чем-то может помочь?
«Неужто венерологию поймал наш герой?» — с неожиданным злорадством подумал главврач.
— Голова что-то стала кружиться и болеть, приступы временами — как в тиски башку зажали! И в ушах не то чтобы звенит, а как будто… шепчется кто-то. Знаешь, как… ну, не знаю, вот мыши летучие так пищат, слыхал когда-нибудь? Еле-еле слышно, а как будто… И еще — чувство временами такое нехорошее, будто смотрит на тебя кто. Нехорошо так смотрит. Помню, так в Афгане бывало, когда «духи» тебя выцеливают из «зеленки»… Может, думаю, контузия разыгралась… А? Что посоветуешь, лепила?
— Что посоветую? — Гена сжал губы. — Посоветую, Виктор Петрович. Просто надо бросить курить ту дрянь, которой вы дымите как паровоз.
— Так и знал… — фыркнул старлей. — Дрянь у тебя в голове, а я анаши этой мешок уходил еще когда парился под Гератом — и ни в одном глазу. А анаша та была со здешней не сравнить — термоядерная! И вообще, ты, салага, этого не поймешь, потому что настоящей войны не нюхал. А я вот был в таких делах, что без травки бы точно свихнулся! Знаешь, как после боя трясет и корежит? Так что «мотор» твой вот-вот сдохнет. А затянулся пару раз — и отпустило.
Тупиков в ответ лишь молча развел руками, показывая всем видом, что, дескать, мое дело предупредить…
— Ладно, пан доктор, — вздохнул офицер, — видать, и в самом деле медицина наша только банки ставить умеет. Эх, не догадались наши начальники хоть одного нормального военврача в дивизион запихнуть, да кто ж знал…
— Раз вам медицина наша не нравится, то сходите к шаманам или в храм Грайни, — почему-то потупившись, ответил Гена. — Может, они чего посоветуют.
— Ага, посоветуют, — фыркнул спецназовец. — Шаманы завывать начнут да чертей своих гонять. А грайнитки эти зеленые посмотрят, как Ленин на буржуазию, да и скажут так, губки кривя: ты, дескать, много людей убил, а детей ни одного не сделал — оттого Хозяйка Жизни на тебя и сердится. И вообще, на тебе печать какая-то стоит… Детей, ха! Я, что ли, виноват, что ни одну здешнюю шлюшку не обрюхатил?
— Подательница, — механически поправил медик.
— Чего? — наклонился к нему Шмаков.
— Подательницей Жизни ковен Грайни зовет свою небесную покровительницу.
— Да по мне хоть подательницей, хоть продавщицей, хоть кладовщицей, — махнул рукой Шмаков. — Дел мне только все это запоминать…
— А что за печать-то? — переспросил вдруг Тупиков, потому как смутно припомнил что-то такое, связанное с печатью, что мелькало в разговорах грайниток.
— Я-то откуда знаю? — раздраженно передернул старлей плечами. — Ладно, медицина, уж если посоветовать толкового все равно не сможешь, так, может, хоть лекарства дашь?
— Это какого? — встревожился Гена, ибо лекарства были его настоящей головной болью — куда там выдуманной шмаковской.
— Какого-какого? Будто сам не знаешь? Того, которое вы, доктора, глушите почем зря, — осклабился гость. Ну, в соответствии с эмблемой. — Он довольно невежливо ткнул пальцем в ворот песчанки с латунными значками мед службы. — Знаешь, как ее называют? Змея в стакане, ха! Короче, спиртяшки не плеснешь?
И каким-то непонятным чутьем старший лейтенант выразительно посмотрел в сторону тяжелого резного шкафа, где бывший санинструктор как раз недавно поставил большую двухлитровую бутыль настоящего девяностоградусного спирта — тройной перегонки, дважды профильтрованного через толченый древесный уголь и вымороженного в больничном леднике. И не далее как завтра с утра он собирался приступить к приготовлению на этом спирте настоя специально подобранных им степных лечебных трав. Так что покушение на его сокровище вызвало неподдельное возмущение медика.
— Вам, Виктор Петрович, пить нельзя, — как можно тверже выговорил Тупиков, стараясь смотреть прямо в глаза.
