Михаил Белозеров - Эпоха Пятизонья
Костя оторвался от стереотрубы и встал.
– Ты не особенно-то мелькай, – предупредил генерал с отеческими нотками в голосе, – а то «они» нас вычислят. Может, пройдешь под землей? Как бы безопаснее.
– А кто-нибудь ходил? – спросил Костя.
Осторожный Берлинский стал действовать ему на нервы. Перед смертью не надышишься, подумал он, цепенея от злости. Была не была. Все эти страхи ему уже надоели.
– Ходили… – вздохнул генерал, – только на поверхность не выходили. Но это еще ничего не значит, – поспешил он успокоить Костю, – вчера нельзя – сегодня можно. С Зоной всегда так.
Изучали, с удовлетворением подумал Костя, систематизировали материалы. Только все эти теории коту под хвост. А на практике сам черт ногу сломит. Зона, она на то и Зона, чтобы нельзя было привыкнуть.
– Ну, значит, не пойдем, – согласился он, – нечего рисковать.
Он еще несколько минут посмотрел для приличия в стереотрубу и сказал как можно тверже:
– Ну что, пора?
– Пора… – поднялся генерал, посмотрел на Костю, как на покойника, и вдруг перекрестил его. – Ты уж прости меня, старика, и будь осторожен, как бог. Ты наша последняя надежда. Если не вернешься, после тебя крах на Руси настанет. Вот так там наверху мыслят, – генерал потыкал пальцем в потолок, – а они, поверь, знают больше нас с тобой. Положение хуже некуда. Может быть, даже Россия упадет. Все пережила: коммунизм, войны, катастрофы, а здесь упадет.
Да, эпоха Пятизонья. Кто бы мог подумать? Об этой эпохе на каждом углу твердят. Аж противно. Может, она и действительно наступила, кто знает? Как вообще эти эпохи возникают? Задним числом, наверное, когда у ученых время думать появится. Сейчас они не думают, сейчас они в шоке.
– Вернусь… – твердо пообещал он и опустил взгляд, потому что глаза у генерала были на мокром месте.
Черт знает что… подумал он, у меня у самого кошки на душе скребут, и, поправив на плече дробовик АА-24, вышел, не оглянувшись, чтобы спуститься по винтовой лестнице на первый этаж.
И сразу стал одиноким, как перст, и чувства у него обострились до предела. Где-то что-то попискивало, как голодная мышь, да вроде бы еще и скрипело, словно флюгер на ветру. Через дверь аптеки можно было беспрепятственно выйти наружу. Впрочем, разглядывать на Лубянском проспекте и Маросейке, кроме пыльного асфальта, было нечего. Костя толкнул от себя дверь, сделал шаг наружу и постоял на ступеньках. Где-то шумел город, а здесь было тихо, как на окраине. Ветер шелестел в проводах и гнал пыль в сторону плешки. А скрипела, оказывается, аптечная вывеска над входом, да еще вдоль бордюра перекатывался стаканчик из-под кока-колы. От Зоны Костю отделяло каких-нибудь десять шагов. Как странно, думал он, два мира, а границы не видно.
Из каких соображений генерал выбрал именно это место, Костя не знал. Должно быть, просто ткнул пальцем в карту, попал в Старую-Новую площади, и дело завертелось со всеми вытекающими: планами, разработками и утверждениями высокого начальства. А может, путем научного анализа вычислил и, не говоря никому ничего, привез, и вперед, и с песнями! А я исполняй. Как-то просто, без проводов, без оркестра, без пирогов с водкой: кинули щенка в речку – плыви себе на волю!
Ничего не выйдет, решил он обреченно, что-нибудь да случится. Со мной в жизни всегда так: какая-нибудь маленькая деталь, нестыковка рушит все, даже самые выверенные планы. Вот и тогда, в Чернобыльской Зоне, так готовились, так тщательно все продумали, выверяли, но даже не доехали до КПП. Он вспомнил эту истории, когда всю телевизионную группу убили, кроме него, и не кто-нибудь, а странные немцы, пришедшие из другого времени. Так что не будем ничего планировать, подумал он, за этими планами обязательно кто-нибудь наблюдает, и не дай бог, в них вмешается.
Костя, как всегда, впал в рассуждения: все мгновенно стало прошлым, очень далеким прошлым, словно сто лет прошло. Есть только настоящее, думал он. Момент. Время, отпущенное на размышления. Надо полагаться только на ощущения. Но ощущения ему ничего не подсказывали. Он вздохнул. Ну где ты, «анцитаур»? Пропал что ли? Костя сделал шаг на тротуар. Его край был близко – там, где начинался пешеходный переход через Лубянку к плешке. Если бы не пыльная полоска поперек зебры, можно было подумать, что сегодня воскресенье без машин, решил он и осекся. «Грозный ветер» вдруг пришел со стороны Славянской площади, быть может, даже от высотки на Устьинской набережной. Он сдул пыль с зебры, и Костя замер. Это было предупреждение, как тогда на мосту в Чернобыльской Зоне, когда «Великая тень» сделала его стотонным и неподъемным. Должно быть, «грозный ветер» не распознал, с кем имеет дело, а может, спал, и ему что-то почудилось, вот он и дунул, но не нашел врага. Может, я для него невидим? Шлем беззвучно закрыл голову, и Костя стал слышать то, чего не слышал раньше. Например, голос словно в наушниках: «Ну что же ты?.. Не бойся…» А-а-а… ну да, решил Костя, это же генерал следит за мной. Надо будет ему сказать, что «они» уже там, на набережной. Фигушки! Не пойду здесь. Не пойду! Однако голос, совсем не похожий на генеральский, прошептал: «Пять шагов вперед, три налево, потом вдоль поребрика и прямиком к ступе». Только после этого в наушника раздался напряженный голос генерала: «Костя… где ты? Я тебя не вижу…»
Костя сделал шаг вперед, и связь не то чтобы оборвалась, а сделалась глуше с каждым шагом сразу за разделительной полосой Лубянского проспекта. Это был проход – тот единственный, который все искали, но не могли найти. Поди его вычисли, если у тебя нет «анцитаура». Голос генерала еще пробивался: «Главное, дойти! Христом Богом прошу!» – но словно через пустыню Сахара: «Костя… молодец… Костя… я в тебя верю…» Другой же голос внутри головы сказал: «Все нормально, все нормально…» Эдак меня лишат воли и свободы выбора, усмехнулся про себя Костя и внаглую перешел дорогу, сделал три шага к поребрику и двинулся вдоль него. На стекле шлема зеленым высвечивалась информация: в правом нижнем углу карта – углы Ильинских ворот и ступа. Зеленая точка над картой говорила о том, что опасности нет, то есть Костю не облучали, и на него не смотрели с помощью современной техники, и опасных магнитный полей вокруг не наличествовало. Только одно было удивительно: деревья вблизи оказались зелеными и листочки на них были вовсе не крохотными весенними, а большими, яркими, летними. Лето! Костю это поразило больше всего. Над Кремлем по-прежнему висели мрачные тучи и был заметен край белого кольца. Его завихрения вблизи, большие, неровные, внушали непонятный страх, поэтому Костя на небо старался не смотреть. Мало ли чего?
У ступы он остановился и отметил, что прошел ровно половину расстояния до другого края Старой площади. Но дальше по поверхности идти было нельзя. Костя не видел опасности, но почувствовал ее, как живую реку. Она текла здесь, рядом, стоило протянуть руку. Костя словно стоял на дне ее, а начиналась она сразу за ступой.
А еще из резных окошек Политехнического музея кто-то наблюдал за ним – не человек и не животное. Костя не знал, кто именно, но то, что наблюдал, было совершенно очевидно. Разведчик, должно быть. Следит, гадая, почему меня не убило. Напоследок он услышал голос генерала: «Все, Костя, почти не вижу тебя… все двоится… пелена… удачи…»
Осталась ерунда – миновать половину сквера-плешки, две полосы проезжей части и приблизиться к скособоченному танку. Танк действительно замер перед зданием-башней, уткнувшись в него пушкой. Угол здания на уровне второго этажа был снесен снарядом. В разбитом окне сиротливо колыхались белые шторы. Обойти танк и сразу за зданием свернуть в сквер. А в сквере – нырнуть в вентиляционный колодец. Ход вел аж в самый Кремль. Таков был гениальный план генерала. Через оптику все выглядело просто. Ни тебе привычных ловушек, ни преград, и воздух не колышется, как над «аттрактом», который всегда и везде теплее окружающей местности и действовал, как микроволновка, так что попавший в него варился в собственном соку. Только вот посреди Ильинских ворот появился «светлячок». Это был продолговатый огонек с овальными краями. Он висел точно над перекрестком, словно зрачок невидимого глаза. Стоило Косте сделать шаг вправо, как «светлячок» повернулся в его сторону. Бдит, понял Костя. Значит, путь через перекресток заказан. Рисковать не стоит. Остается одно – лезть под землю. Ох как не хотелось ему этого делать. Не лежала у него душа к подземному миру. Что там, в метро, одному Богу известно. О метро генерал ничего не говорил. Известно было, что все те люди, которые находились под землей в момент образования Кремлевской Зоны, на поверхность не вышли. Судьба их так и осталась загадкой. «Считается, что они пропали без вести» – это все, что сохранилось в памяти у Кости из того, чем его накачали. Станции, попавшие в Бульварное кольцо, были закрыты, как, впрочем, и станции, попавшие в Полосу отчуждения. Можно сказать, что работа метро с тех пор была парализована.
