Сурен Цормудян - Отражение во мгле
Жуковский как бы невзначай вспомнил о существовании этого никому не известного хода. Хотя, похоже, знал о нем всегда. Трудно было судить, как давно пользовались коридором, в котором через равные промежутки встречались ниши со скамейками и разграбленными железными шкафчиками. Пол был покрыт осколками бетона, осыпавшегося, видимо, после сейсмических возмущений, вызванных серией термоядерных взрывов на поверхности. Что до назначения коридора, то оно и вовсе было непонятным. Вполне возможно, что его проложили на случай пожара. Иначе дым от кабельтрасс или синтетической отделки электропоездов не дал бы ни единого шанса находящимся в метро людям. В подобной чрезвычайной ситуации они, скорее всего, должны были спуститься чуть ниже задымляемых туннелей и найти здесь временное убежище либо пути к эвакуации. Возможно, это кажущееся единственно разумным объяснение существования данного коридора и было истинным.
— А ты откуда знаешь про лаз? — хмыкнул Селиверстов, когда они уже оставили позади последний пост Перекрестка Миров и находились на развилке двух туннелей, один из которых вел к «Гагаринской», а другой на поверхность, к электродепо.
— Да мы там крыс ловили поначалу. В коридоре много барахла осталось от беженцев, что неделю после бомбардировок прятались. Я и Сичкарь. Он работником метро был, ну и показал мне пару неприметных дверей, до того как богу душу отдал, — ответил Жуковский.
Волков осмотрел всех присутствующих на перепутье, чьи силуэты очерчивал, нервно подрагивая, свет факела.
— Мужики, я с вас фигею. Мы сейчас преступление совершили всей компанией, а вы тут толкуете черт знает о чем.
Его громкий голос неприятно вибрировал в туннелях.
— Ну а что, причитать нам теперь по поводу содеянного? — ухмыльнулся Андрей. — И не ори. А то сбегутся сейчас свидетели трындеца со своими развеселыми поясами смертников.
— Да я к тому речь веду, что любопытно мне. Дальше-то как быть? Ну, освободили мы парня. И что теперь?
Все время молчавший Костя угрюмо смотрел на рельсы, вспоминая недавнее заточение среди покрытых вот такой же ржавчиной прутьев. Его пугало предстоящее. Пока он находился в клетке, у него была единственная цель — освободиться. Словно одно это сделало бы спасение любимой задачей практически решенной. Но теперь, на свободе, он был напуган полным отсутствием четкого плана и понимания того, что делать дальше. И вера в вызволение Марины померкла, как свет догоревшей лучины. На поверхности он не был с тех самых пор, как всеобщий катаклизм загнал немногих выживших в недра. Костя понятия не имел, что там происходит сейчас; он совершенно забыл, что такое внешний мир и как в нем ориентироваться. В метро ведь все просто. Линейные маршруты и узкое, унылое однообразие; мгла не давит на душу только в сладостные минуты близости с женой. А как быть теперь? Как вернуть Марину? Как хотя бы напасть на ее след? Как выжить там?
Конечно, в свое время Константин, будучи парнем крепким и неглупым, проходил обучение на рыскуна. И учил его и некоторых других парней сам Селиверстов, а также его друзья-соратники, большинство из которых до сегодняшнего дня не дожили. Само собой, он сохранил навыки рукопашного боя. Также учил его выживанию в дикой природе и Жуковский, который в былые времена подолгу пропадал в сибирских лесах, увлекаясь экстремальными походами. Всю эту науку Костя не забывал. И нельзя было забывать, ведь он, как и большинство жителей Перекрестка Миров, был потенциальной добычей для охотников. Но вот искателем, а значит, человеком, знакомым не понаслышке с ядерной зимой, он не стал. И не по своей воле. Когда междоусобные войны утихли, унеся с собой львиную долю уцелевших в мировой трагедии людей, староста Едаков решил практически сразу, что содержать внушительный штат профессиональных воинов — дело затратное для общины. Искатели, конечно, добывали много полезных вещей на поверхности, но и гибли там часто. Они не работали на фермах и имели жетоны неприкосновенности, запрещавшие тварелюбам похищать таких людей. Посему староста решил максимально сократить количество тех, кто имеет право на оружие и не боится сезонов охоты. Остались в числе искателей лучшие из лучших. Те, кто мог выйти на стылую поверхность и вернуться живым с полезной добычей. В то время староста провозгласил «мирное сосуществование станций метро», «конструктивный диалог» и «стремление к единению ради всеобщей безопасности и развития». Примечательно, что личную охрану он при этом не сократил, хотя она была слишком многочисленна для того малого мирка, коим являлась не только центральная община, но и весь метрополитен.
— Вот сейчас патруль на дрезине покатит и увидит, что там ни меня, ни арестованного нет, — покачал головой Степан. — Тревогу поднимут. И что дальше?
— Не скоро они покатят по туннелю, — ухмыльнулся Жуковский.
— Почему? — Волк задержал на нем взгляд, приподняв факел, что был в его руке.
— Я им бутылочку «Массандры» презентовал. Сидят сейчас где-нибудь на тридцатом метре, в электрощитовой, и признаются друг другу в безграничном уважении.
— Ну хорошо, — кивнул Степан. — А что с замками делать? Будем сбивать — услышат на кордоне. Подумают, что это сектанты дверь открыть пытаются.
Жуковский оглядел всех, задумчиво покачивая головой. Затем извлек из кармана брюк массивную связку ключей. Он неторопливо перебирал один за другим, пока не выделил два.
— Это что, от двери? — Костя уставился на Жуковского, не скрывая удивления.
— Так, мужики, подождите тут. — Селиверстов нахмурился и, взяв Андрея за локоть, повел в соседний туннель, к завалу.
Они зашли за угол и остановились шагов через тридцать, у глухой стены из обвалившихся бетона и породы.
— А ты знаешь, что тут находиться опасно? — ухмыльнулся Жуковский, посветив вверх крохотным однодиодным фонариком.
— Не заговаривай мне зубы, Андрей. — Василий недобро смотрел на друга. — Объясни-ка, что тут, черт возьми, происходит.
— Тут происходит побег Ломаки. — Жуковский снисходительно улыбнулся Селиверстову. — А тебе что-то другое показалось?
— Да не валяй ты Ваньку! Пешеходный туннель внизу, про который ты вдруг вспомнил. «Массандра» для патруля. Ключи теперь откуда ни возьмись. Как понимать прикажешь? Ты что, загодя готовился ко всему этому?
— Я отвечу. Только позволь и мне вопрос задать. Почему ты сам ввязался в эту авантюру? Ты же пошел против закона, потворствуя побегу Кости. Ты это понимаешь?
— К чему этот вопрос? Мы же вместе ему изначально сочувствовали и помочь хотели.
— А я тебя не об очевидных вещах спрашиваю. Ты сам для себя не искал ответа, почему и зачем тебе это надо?
— Чего бы стоила моя совесть, если бы я задумывался о том, надо ли помогать парню и его жене, которые для меня не чужие?
— Твой ответ ответом не является, Василий. У тебя же иммунитет. Жетон. Чего тебе лезть в бутылку?
— Вообще-то я свой жетон недавно сдал. Я ведь больше не искатель. Не гожусь по здоровью.
— Так тебя это толкнуло? То, что ты стал таким, как все? И только теперь о совести вспомнил? А ведь уже много лет охотники забирают наших людей.
— У тебя тоже жетон! — разозлился Василий.
— Конечно, — кивнул Андрей. — Никто лучше меня не разбирается в насекомых. Только я намеревался для людей растить этих жучков, а не для нашего старосты, чтобы он торговал ими в целях личного обогащения. И не для того, чтобы откармливать людей, которых потом скормят твари. Понимаешь?
— А сам-то ты почему только сейчас об этом заговорил?
— Я всегда говорил об этом…
— Брось. Сам же сказал, что много лет идет охота на наших людей. Так чего ты раньше ждал?
— Я ждал реакции этих самых людей. Ждал, что хоть кто-то среди стада жертвенных овец окажется настоящим человеком. Даже всякую надежду потерял. Столько лет, а все одно и то же. Кого-нибудь выкрали, близкие погоревали, остальные вздохнули с облегчением. Ты же помнишь, сразу после каждого похищения резко взлетал спрос на мой самогон. Помнишь?
— Ну помню, — пожал плечами Селиверстов. — А к чему это вообще?
— А с чего вдруг так резко становилась необходимой бормотуха моя? Может, праздновали начало спокойного времени? А может, просто заливали свою совесть пойлом, чтоб эта совесть захлебнулась? Сколько раз ты сам ронял фразу, по пьяному делу, про того старика, который у тебя все перед глазами стоит, одинокий в туннеле? Толпа отдала его тварелюбам, выгнав из общины. А ты ничего не сделал, чтобы спасти его.
Селиверстов сплюнул и, повернувшись, молча пошел прочь. Однако Жуковский тут же загородил товарищу дорогу.
— Постой, Вася. И послушай. Да. Я готовился. И ждал. Однако я не буду ничего делать для овцы, мирящейся со своей участью и боящейся ее одновременно. Но для человека… Впервые кто-то бросил вызов такому положению вещей. Именно этого я и ждал. Сегодня Костя пошатнул устои. А завтра посыплются с престола староста и его подельники. Понимаешь?
