Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие
— Дальше, дальше… едрена-матрена. Тоже мне, таинства великие! Горда, но не заносчива — себя понимает. Не ломали ее… или не смогли. Страха умеет не показывать — телу воли не дает, держит в узде. Учили, видать, хорошо, да и наставник хорош был… очень хорош, едрена-матрена. Да, так вот… Руки… руками не суетится, голова, шея… Кхе! Ну прям, царица — умеет держать. Стоит… едре… Аристарх, да она же не стоит — струится, как воин! Вроде и неподвижна, а постоянно перетекает!
— Вот-вот… А ты: «грудь налитая»… Ты бы еще про лоно мне рассказал, вот бы я заслушался!
Теперь насмешка в голосе Аристарха была уже совершенно явственной.
«О чем это они? Ну да, бабка учила стоять и дышать правильно, да и батюшка с дядькой Путятой, когда науке охотничьей обучали… а перетекает-то что? И при чем здесь воины?»
— Ну и язва ты, Аристаша… А ну-ка, девка… Тьфу, баба… как тебя… Арина, ну-ка, глянь-ка на меня.
И не надо бы, но Аринка не удержалась и, глянув Корнею в глаза, попыталась «прочитать» его, как обычно делала это с незнакомыми. И… если и «перетекало» что-то в ней, как сказал сотник, то мгновенно заледенело: смерть в тех глазах была! Ужас и тоска умирающего… нет, умирающих — десятков поверженных воинов!
— Кхе! Ишь разбежалась курочка… Не ждала такого? Познать она меня собралась, едрена-матрена… — Корней неожиданно перешел на крик: — Дура!!! Девчонка безмозглая!!! Меня еще сопляком в глаза умирающим глядеть заставляли!!! Ну? Понравилось?!!
Мог бы и не рвать горло, по сравнению с увиденным (или почувствованным?) никакие слова страшными быть не могли.
— Гляди, стоит. — Корней снова заговорил нормальным голосом. — Аристаш, ты только глянь: себя не помнит, а не сомлела!
— Хм… А на меня? На меня глянь, вдовица Арина!
Не подчиниться было невозможно. Казалось бы, страшнее быть уже не может, но это только казалось. Из глаз Корнея Ужас на Арину кинулся, а через глаза Аристарха Ужас Арину к себе потянул. Не было там смерти, не было страданий умирающих, не было вообще ничего, и это НИЧТО тянуло, засасывало… Как удержалась, откуда взялись силы сопротивляться притягивающей бездне?..
И вдруг отпустило ее. И оказалось, что на месте той жути, от которой тянуло холодом и хищной пустотой ловчей ямы, сидит обычный немолодой муж и весело (ВЕСЕЛО!) подталкивает сотника Корнея локтем в бок.
— Поляница![2] Слышь, Кирюха: поляница!
— Кто? Она?
— Да не сама она, конечно, но в роду поляницы точно были! Давно, но были.
— Ну?.. Кхе! Вот оно, как, значит… То-то я гляжу… Слушай, а знак Лады?
— Да я тоже поначалу засомневался, а как ты сказал, что ее хороший наставник учил, так и дошло наконец. Учил ее кто-то от Лады. Как уж так получилось, сказать не возьмусь, но думаю, что жрицу Лады из нее делать и не собирались, нет в ней ведовства, даже не начинали учить. Другое тут. Понимаешь, Кирюша, это ж редкость по нынешним временам — наследственный дар поляницы. Пусть и слабый, неполный, но ведь от рождения же, в крови растворенный! Видать, узрела какая-то жрица цветок редкостный, да и решила не дать ему дичком вырасти — взлелеяла, хоть и не на ее стезе тот цветок проклюнулся.
— Кхе… значит, не ворожея. А Андрюха-то? Неужто сподобился наконец?
— Повезло, видать… поляница-то в ней не все время видна.
— Да-а, повезло, узрел Андрюха в ней богатырское начало. Был там случай один, Аристаша… потом расскажу.
Корней на краткое время замолк, словно что-то обдумывая, потом заговорил снова:
— Вот что, Арина. Какими мы можем быть, ты поняла. Вижу, что поняла. А потому стращать тебя не стану, но помни: за Андрея с тебя спрошу, как за родного сына. Молчи, не отвечай! М-да… Кхе! Ну а ежели сладится у вас… одним словом, если, в общем, хорошо пойдет…
— Одним словом, — перебил Корнея Аристарх, — если осчастливишь нам парня…
— Да, верно! Так вот: дочерью родной для меня станешь! Ни в чем тебе отказа не будет! И опять молчи! Не надо ни отвечать, ни обещать ничего. Не порти нам с Аристашей… Кхе! Трепалом бабьим… Короче, ступай и помни. Ступай, я сказал!
На негнущихся ногах, забыв поклониться на прощанье, Арина вышла из горницы, но соображения не притворять до конца за собой дверь у нее все же хватило. Остановилась и замерла, прислушиваясь.
— Кхе! Ну и на хрена тебе весь этот циркус понадобился? А, Аристаш?
— Так скучно же, Кирюха, в кои-то веки лицо новое увидишь, а тут такая жемчужина, едрена-матрена!
— Эй-эй! А ну не трожь чужого!
— Едрена, Кирюха, матрена! И никак иначе! Нет, ты понял? В самый раз баба для Андрюхи! Я уж и надеяться перестал…
— Кхе! Я тоже… По этому бы случаю… А?
— А что? Можно! Даже нужно!
Дальше слушать стало уже неинтересно, да и ледяной холод в груди, оставшийся после «разговора», оттаять можно было только возле НЕГО.
И только тут до Аринки дошло, что она услышала.
«Господи! Что это они сказали-то? Что я Андрею подхожу… Корней Агеич вроде даже и обрадовался… Зря я на него так-то — ведь он за Андрея, похоже, переживает, потому и со мной возился — разбирался; иначе, пожалуй, просто бы все решил… Дочкой, говорит, будешь, коли сладится… Да я и сама для того, чтобы сладилось, что угодно сделать готова… А Андрей? Он-то там как? Да он же тоже извелся, поди! Корней Агеич ему на дворе велел ждать».
Хотя сердце все еще колотилось от пережитого и ноги были словно чужие, но Аринка собрала все оставшиеся силы и взяла себя в руки, перед тем как выйти на крыльцо хозяйской избы. Негоже Андрею даже намек дать на то, что ей довелось пережить в горнице наедине с двумя этими мужами — не надо ему того знать.
Андрей, как и было велено, стоял во дворе возле самого крыльца. Увидел Аринку — к ней подался. И в глазах тревога такая, что ей жутко на миг стало: ко всему он готов. Но это напряжение почти мгновенно сменилось облегчением.
«Видно, и он понимал — если что, мне оттуда и не выйти живой… Господи, что бы он тогда сделал? Похоже, и сам не знает. Ой, слава богу, что Аристарх-то понял все правильно».
И опять не за себя — за него испугалась, хоть уже и задним числом. И ей бы не помог, и сам бы пропал.
Шагнула к нему навстречу, улыбнулась, отвечая на вопрос в его глазах:
— Хозяин-то ваш… строгий, но добрый. Расспрашивал меня самолично… Ну так и понятно, мы-то люди чужие, незнакомые, да с Гринькой он, наверное, уже побеседовал. Спасибо тебе, и впрямь как родных нас здесь принимают. — Увидела, что совсем Андрей от этих ее слов успокоился, и перевела разговор на другое: — А как девчонки?
Андрей коротко глаза прикрыл.
— Спят уже? — догадалась Аринка. — Поладили они с Елюшкой?
Андрей кивнул, и в глазах словно солнце отразилось — такими яркими они стали.
«Господи, и они из-за этого решили, что ворожба на нем? Аристарх сказал — томный… Думают — из-за меня… ой, если бы и из-за меня тоже… ну хоть чуточку…»
Ноги все еще плохо держали Аринку — и неудивительно после пережитого-то в горнице, но рядом с ним это тяжелое и страшное воспоминание отступало, отпускало, и приходило ему на смену осознание того, что приняли ее. Приняли!!!
«Корней Агеич и Аристарх этот… а ведь не попа позвали разбираться — сами. И Аристарх, кто он? Ну что староста — понятно, Илья про него поминал, а все же? Ой, мамочка… ведь не просто друга и соратника позвал сотник Корней, а того, кто действительно МОГ понять про меня и про Ладу… И ведь он в самом деле УВИДЕЛ, что нет во мне ведовской силы… Вот оно — то, чего так испугался тогда Илья. Ну про это и спрашивать не надо, и упаси, Господи, кому-то дать понять, что догадалась о чем-то. Ладно, хватит об этом, неважно оно уже. Главное — Андрей… вот он, тут, рядышком. Здесь его мир, а значит, и я его приму таким, как есть, со всеми его законами и обычаями».
И вроде все уже сказано, но она медлила, не хотела уходить — уж больно хорошо ей рядом с ним было.
«Ну возьми меня за руку, да уведи куда-нибудь… просто побыть с тобой еще чуть-чуть…»
И Андрей не уходил, смотрел на нее… И как смотрел! Не отпускали ее эти глаза… Но сам и шага навстречу не сделал.
«Да что же это: и не отпускает, и не зовет… И… тоже молчит. Если бы сказать что-то хотел, я бы поняла — нет, просто смотрит».
Она чувствовала, что слишком долго медлит, уже и неприлично оно — так-то вот стоять, а сделать не могла ничего. И не хотела!
«Кто из нас кого заворожил-то?»
Вдруг что-то с грохотом покатилось по двору. Аринка вздрогнула и невольно взглянула в ту сторону, да и Андрей тоже обернулся. Оказалось, девка-холопка какая-то, споткнувшись, упала и выронила ведро, которое несла, оно и загромыхало. Аринке показалось — это потому, что их увидела, не иначе, оттого, должно быть, и споткнулась. А с чего бы тогда холопка эта, стоя на четвереньках, пялилась в их сторону с открытым ртом и вытаращенными глазами, но под взглядом Немого тут же побледнела, ойкнула и поспешно кинулась поднимать свое добро.
