Андрей Стерхов - Последний рубеж
Но Старик откашлялся и успокоил:
– Все нормально, дружище. Со мной все в порядке.
– Может, врача вызвать?
– К черту врача! – отмахнулся Старик. И тут же, лукаво прищурившись, спросил: – Вот кстати, Вилли, ты знаешь, что говорит о толерантности медицина?
Харднетт ответил неопределенным пожатием плеч. Он прекрасно знал, что такое толерантность с точки зрения традиционной науки. Как не знать? В свое время окончил медицинский. Но он также знал, что никакая сила не в состоянии помешать Верховному Комиссару в стотысячный раз высказаться на этот счет. И тот действительно не преминул.
– Толерантность, – назидательным тоном начал Старик, – есть полное или частичное отсутствие иммунологической реактивности. Что означает… Что это, Вилли, кстати, означает?
– Потерю организмом человека способности к выработке антител в ответ на антигенное раздражение, – по-военному четко доложил Харднетт.
– Правильно, – похвалил его Старик. – Толерантность – это смерть. Вот так вот. Вот так… Но мы смерти организма по имени Большая Земля не допустим. Верно, Вилли?
– Верно, – согласился Харднетт.
– Потому что кто мы с тобой?
– Антитела.
– Точно, дружище! Мы – антитела. Антитела, сражающиеся за здоровье организма. Так что иди, Вилли! Иди и сделай все как надо.
– Единое из многого! – коснувшись рукой правого виска, официальным девизом попрощался Харднетт. По-молодецки щелкнул каблуками и чуть ли не строевым пошел в сторону леса, от которого с каждым шагом все больше тянуло сырым мхом и жухлой листвой.
Но ступить на тропу Харднетт не успел.
– Подожди, Вилли! – остановил его Старик.
Полковник замер и обернулся. Верховный, близоруко щурясь, произнес с неожиданным смущением:
– Я тебе сказал, Вилли, насчет заседания Ассамблеи. Так я вот что… Я собираюсь выступить с докладом и набросал тут кое-чего. Ты послушай. Две минуты, не больше. Добро?
Харднетт кивнул, дескать, я весь – внимание.
Старик нацепил очки и, придавая голосу максимум пафоса, будто уже стоял на виртуальной трибуне главного законодательного органа Федерации, зачитал с листа следующее:
– «Стало общим местом, что Федерацию Большая Земля называют империей. Мне представляется, что это не презрительное название. Я думаю, что это даже и не название. Это судьба. Нравится это кому-то или нет. Во многом мировая история – это история расширяющихся империй, основной закон для которых – достижение естественных границ. А естественная граница для империи – когда она упирается в Над-Пространство или выходит к границе другой империи.
Но в последние годы возникла дурная тенденция к построению противоестественных границ. Имя им – декларации о примате “многонационального” характера развития Федерации.
Понятно, что бесчисленные разговоры о необходимости так называемой “толерантности” к другим народам и культурам служат, прежде всего, цели ограждения иноплеменников от критики.
А между тем Большая Земля многие годы существовала как многоплеменное государственное образование – в ней шли процессы ассимиляции и естественной натурализации, и все это время вопрос о ее “многонациональности” не ставился. Все понимали, что Федерация Большая Земля – это государство землян, что при всей разноплеменности – это единый, национальный и политический организм. И вопрос о том или ином племени и его особенностях решался на основе равноправия, а не признания “исключительных прав” иноплеменников. Единственным исключением была Даппайя, автономия которой охранялась именно на основе признания политических прав даппайцев. Как и следовало ожидать, эта исключительность привела лишь к постоянной “даппайской крамоле”, терзавшей Федерацию более полувека и разрешившейся Известным Инцидентом.
Я считаю, что высказывание отдельными политическими деятелями требования “многонациональности” – это отнюдь не требования соблюдения прав входящих в Федерацию народов, а либо прикрытие сепаратизма, либо оправдание разрушительной работы во вред землянам и на пользу исключительно своему “избранному” племени. Я убежден, что так называемая “многонациональность Федерации Большая Земля” – есть не что иное, как псевдоним господства иных племен над землянами…»
Верховный прервался:
– Ну и так далее. Как тебе спич, Вилли?
– Самое оно, – оценил Харднетт, который хотя и слушал Старика не слишком внимательно (прошли те времена, когда он с жадностью ловил каждое слово шефа), но суть схватил. И в подтверждение того, что все прекрасно понял, обобщил: – Пришел в Рим – считай себя римлянином, но и веди себя как римлянин.
– Вот именно, – кивнул Старик. – Ну а дальше я там развиваю тему и подвожу к мысли, что в мировой системе, которую мы создаем, единственный путь к безопасности – это путь активных упреждающих действий. Мне помнится, Вилли, ты с этой доктриной был согласен. Ведь так?
Харднетт прижал руку к сердцу:
– Шеф, полностью.
Полковник не кривил душой, он на самом деле разделял идею, с которой Верховный Комиссар носился все последние годы. Смысл ее заключался в том, что на смену пассивной концепции устрашения времен «первоначального освоения космического пространства» должна прийти более динамичная стратегия. Стратегия, которая строилась бы на упреждающих операциях. Тому, кто по эту сторону невидимого фронта, трудно с этой идеей не согласиться. Она актуальна. В период нарастающей угрозы войны с империей тморпов – актуальна вдвойне. Ганнибал у ворот! К черту сантименты!
– Ну так чего тогда стоишь, раз согласен?! – воскликнул Старик и хлопнул Харднетта по плечу: – Иди, Вилли. Иди и твори дела божьи!
И Харднетт пошел творить. Как всегда – со звероподобным усердием.
Едва он вышел в открытую дверь «веранды» и ступил на несуществующую тропу несуществующего леса, тут же услышал встревоженный птичий гомон, шум ручья и шорох листьев под ногами. Увернувшись от собравшейся хлестнуть его по лицу несуществующей ветки, полковник оказался в служебном коридоре и уже не мог видеть, как лес внутри виртуальной стены охватило верховое пламя.
В коридоре Харднетт сразу направился к лифту для персонала высшего звена.
Пока поднимался к себе на девятнадцатый, елозил взглядом по накарябанным записными умниками надписям («Территориальный императив – сила центробежная», «Ответственность – сила центростремительная», «Информативность сообщения обратно пропорциональна его предсказуемости», «Абсолютная безопасность одного означает абсолютную незащищенность остальных») и размышлял о Старике.
Думал, что таких людей, как шеф, и раньше-то делали штучно, а сейчас вообще не делают. Из тех более-менее серьезных политических лидеров, которых можно вспомнить навскидку, нет таких, кто был бы способен вот так же, выдерживая мощное давление со стороны многочисленных радетелей терпимости, нести бремя ответственности за безопасность всей федерации. Старик способен. Выдерживает и несет. Железный человек! Ему глубоко наплевать на то, что думают и говорят о нем другие. «Мы – первый и последний рубеж на пути диких иноплеменных орд, – повторяет он на каждой коллегии. – Сломаемся, настанет мировое варварство».
«И он прав, тысячу раз прав», – в который уже раз согласился со Стариком Харднетт.
Когда лифт остановился, полковник, вытащив из кармана синий маркер, старательно вывел справа от пульта: «Сказанное исчезает – написанное остается». Полюбовался результатом секунду-другую, спрятал маркер и вышел из лифта.
2В личном кабинете начальника Особого отдела не было ничего, помимо длинного металлического стола и жесткого крутящегося стула. Таков тщательно культивируемый в подразделениях Комиссии строгий стиль. Почти аскеза.
Единственным нефункциональным элементом скромного, похожего на пенал помещения являлось чахлое растение в керамическом напольном горшке – давно (а быть может, и никогда) не видавшая солнца дизиготека Вейча.
Ну еще, вероятно, по разряду излишеств мог бы пройти агитационный плакат, приклеенный к поверхности бронированной двери. На плакате – боец Особой Бригады Возмездия в экипировке и при полной выкладке: многослойный бронежилет, шлем с приборами индикации, генератор силовой защиты, сенсорный компенсатор, визор системы спутниковой поддержки, шанцевый комплект, все прочие армейские штучки-дрючки, а в руках – штатная лазерная винтовка, ствол которой направлен на зрителя. Обычная мобилизационная агитка. Только поверх стандартного лозунга: «ХОЧЕШЬ СТАТЬ ГЕРОЕМ? СТАНЬ ИМ!» шутники из аналитического отдела присобачили другой: «ОТКРОЙТЕ! ДОКТОР ПРИШЕЛ».
Добравшись до рабочего места, Харднетт оседлал стул и, несколько раз крутанувшись, сначала по часовой стрелке, а затем против, стал прикидывать, с чего начать прежде всего. Решил, что с уточнения некоторых деталей по принятому к производству делу.
