Линейцы. Дилогия - Андрей Олегович Белянин
– Что вы себе позволяете?! – в стенах открылись невидимые до этого момента невысокие круглые люки, из которых горохом посыпались сестры. – Варвары, дикари, самцы! Вы не в курсе, что такое туалет, сортир, уборная, WC?!
Василий меж тем гордо выпрямился в седле и на пару с конем наслаждался общей суматохой. Не менее десяти членок экипажа, разных чинов, профессий и уровня доступа метались туда-сюда, убирая навоз, отмывая пол, вытирая буланого под хвостом гигиеническими салфетками и лихорадочно пытаясь проветрить помещение. Одну из таких старательниц второкурснику удалось поймать за шиворот служебного комбинезона:
– Прощу прощенья, мадам… или все еще мадемуазель?
– Я штурманка! Пусти, дурак!
– Отпардоньте меня и можете идти дальше, но где тут у вас командир корабля? Тьфу, я хотел сказать командирка! Где ее искать?
– Госпожа-Верховная-Владычица прямо по коридору и первый поворот налево. Стучать три раза, вползать на животе, глаз не поднимать, говорить быстро, просить мало. Если назовет «зайкой», это всё, ну и…
– И еще, как она насчет выпить?
– Не дура…
– Спасибо, – отпуская жертву, Василий от души чмокнул большую ящерицу в макушку и взялся за поводья.
По вонючему коридору пронесся вздох зависти и умиления, а поцелованная штурманка долго сидела на полу, растопырив лапки и не веря собственному счастью. Все-таки мужчин на корабле не хватало, любых. Когда все вокруг лишь сестры и надежд на другое нет, то разочарование идет к вам под ручку с депрессией. Как жить?
Но во-первых, как мы помним, для нунгалиан это уже общепланетарная проблема. А во-вторых, когда каждый день видишь наличие противоположного пола у других, то волей-неволей задумываешься, да так ли он хорош, этот самый партеногенез? Вон, у примитивных-то существ без него гораздо больше радостей в жизни…
– Что это было?
– В смысле что?
– В прямом! Ты видела, он же поцеловал нашу вторую штурамнку?!
– Я не смотрела. Должен же хоть кто-то заниматься своими прямыми служебными обязанностями. Например, уборкой отходов жизнедеятельности одомашненного животного.
– Он. Ее. Поцеловал. При всех!
– И?..
– Она думает, что теперь он на ней женится.
– Я тебя умоляю! Она что совсем?..
– Только между нами. Он же поцеловал ее прямо туда…
– Куда?
– Да в… в голову. В макушку! Понимаешь?
– Не может быть…
– Может! Всего один человеческий поцелуй, в точку, максимально близкую к мозгу и центру наслаждения, после чего у нее случился…
– Нет. Прямо… вот он?
– Да. Прямо он. При всех!
– Не может быть.
– Она сама потом сказала. Просто не смогла молчать, и когда ее отпустило, она рассказала всё! И где у нее было и как, и куда пошло тепло, и как ее колбасило, ломало, выгибало во всех позах, и как она стонала, словно озабоченная, потому что это…
– Заткнись! Нам запрещено произносить это слово. Да, нам даже думать о нем запрещено!
– А почему? Почему Верховной можно, а нам нельзя? Ты ведь помнишь, как она реагировала на рассказ Низшей о том самце?
– О да… Причем о том самом самце!
– Так это он?
– Да!
– Тогда я тоже хочу, чтоб он меня поцеловал!
– Ага, самая умная, да? А в очередь не хочешь?
…Татьяна с Зауром пробовали привести в чувства русский отряд. И кое-что в этом плане им удавалось, потому что трое лошадок все-таки встали на подгибающиеся ножки. С людьми гораздо сложнее, то ли им больше досталось, то ли на человека оружие инопланетян действует гораздо сильнее, то ли животные просто обладали большей массой и менее развитым интеллектом. В любом случае на помощь валяющегося отряда конвойцев нашей троице надеяться не приходилось. Как и на любую другую…
– Погодь, – старик остановил внучку и молодого черкеса. – Проку нет, помараковать[55] надоть. Чегой-то мы упустили, не разгадали загадку. Нас ведь Алексей Петрович зачем в Конвой отправил, чтоб мы великого князя сохраняли, доставили от его до Тифлису. Уж что там будет, нам неведомо. Может, вражью инопланетному туда ходу нет, может, в главном храме сама святая Нина за мальчонку заступится. А тока тут торчать нам и резону нет.
– Извините, но я Барлогу не брошу, – ответил Заур.
– Дак чем же мы ему поможем? Офицерик наш не дурак, поди и сам выберется.
– Не, дедуль, – Татьяна поддержала молодого человека. – Вчетвером сюда добрались, вчетвером и обратно выйдем. Своих бросать не можно.
– Ах ты, хвостобойка![56] Он, глянь, за той горой старый Тифлис стоит, уже и кресты православные да крыши издалека видно. Но коли мы мальца туда не доставим, так почитай не тока офицерик наш, а и весь Конвой государев зазря полег? А у нас так ить и приказ есть!
Студент и казачка молча стали плечом к плечу, всем видом показывая, что без друга Васи они с места не двинутся даже за десять великих князей царственного рода Романовых. Дед Ерошка демонстративно сплюнул и отошел в сторонку, делая вид, что жутко на всех разобиделся, а по сути улыбаясь в бороду, потому что самое главное для человека не быть послушным, а иметь бога в душе.
Приказ есть приказ, но его и отменить могут в связи с нецелесообразностью или новыми реалиями, а смерть брошенного тобой товарища навеки ляжет грязным пятном на твою же совесть. И никакие высокие начальственные мотивы тут оправданием не будут. Да и нет оправдания на небесах, на божьем суде все адвокаты только от дьявола. Поэтому с давних времен и до сегодняшнего дня – русские своих не бросают…
– Я не русский, я черкес, – неизвестно кому напомнил Заур Кочесоков, словно бы слышал все мысли старого казака. – А в остальном все верно. Мы пошли.
– Э-э, подожди, дорогой кунак Заурбек! – раздалось далеко позади. – Мы с фами!
Маленький князь бежал со всех ног, на ходу вытирая слезы, рядом с ним огромными прыжками несся черный пес. Михаил Николаевич и горный шайтан Ахметка нипочем не желали оставаться в стороне. Ничего, догонят быстро.
Татьяна улыбнулась, толкнула молодого человека в плечо, и они пошли, пробираясь между рядами павших, вот только, как оказалось, ушли очень недалеко. Буквально в полусотне шагов слева из белой палатки вышел красавец-мужчина в крымской форме офицера царского Конвоя, держа перед собой, как щит, безвольного мальчика, одетого в длинную ночную рубашку.
– От же сукин-то кот, иуда мазеповский…
Слова словами, а грозная казачка была вынуждена опустить ствол турецкого пистолета. Как бы хорошо она ни стреляла, но
