Время жить - 2. Безжалостное небо - Мила и Виктор Тарнавские
– Ты предписываешь?
– Я рекомендую, – ворчит Мартин. – И если ты к этой рекомендации не прислушаешься, мне придется тебя на двухчасовой сеанс в цек отправить, а это для твоих мозгов не слишком полезно есть!
Мартин волнуется и поэтому начинает говорить по-русски по правилам немецкой грамматики.
– Можно подумать, дримстер полезнее!
– Константин, не учи профессионала! – на лице Мартина появляется зловещее выражение. – Ты стал слишком много думать не по делу, и я предписываю тебе усиленные физические упражнения, чтобы из тебя эту дурь выбить! Два с половиной часа занятий, и попробуй только не выполнить эту рекомендацию!
– Jawohl, Herr Hauptarzt! – я вытягиваюсь в струнку. – Разрешите приступить к физическим упражнениям?!
– Приступай, приступай, – Мартин, улыбаясь, снимает с моей головы «корону». – Ладно, попрыгай в зале, а я что-то придумаю для тебя с цеком. Не буду же я прописывать лекарство, которое вызывает отторжение у пациента!
Поддержанию экипажа в тонусе у нас уделяют очень много внимания. Достаточно сказать, что отсеки для физических упражнений занимают на корабле не меньше места, чем оранжерея, которая вообще-то предназначена не столько для пополнения нашего меню свежими овощами и фруктами, сколько для психологической релаксации.
Разнообразных тренажеров у нас так много, что даже двух-трехминутные занятия на каждом из них занимают больше часа – лично проверял, причем, два раза. Но больше всего времени мы проводим в соседнем зале для активных упражнений. Это помещение с мягкими стенами и полом и абсолютной звукоизоляцией с моей легкой руки прозвано «бесильней». Там и в самом деле можно вдоволь набегаться, напрыгаться, накричаться и наиграться в здешний вариант пейнтбола. Причем, как игровое поле, так и пролегающая по периметру полоса препятствий со всеми своими сюрпризами могут меняться хоть через каждые пять минут, что гарантирует свежесть и остроту ощущений.
Да уж, со скукой у нас бороться умеют. И, вообще, Мартин не прав, если считает, что меня утомляют вахты. Они, конечно, однообразные, но скучными, наверное, могут быть лишь с точки зрения уроженца двадцать третьего века, привыкшего постоянно пропускать через себя целые водопады информации. Мне всегда есть, что рассказать, и о чем поговорить с Хавьером и Цветаном, а хорошая беседа и интересные собеседники со скукой несовместимы.
Зато Мартин может быть прав в другом. Я уже три с половиной месяца живу в чужой шкуре, которая еще не полностью срослась с моей, так что напряжение, конечно, накапливается. Плюс учебные тревоги, неотличимые от настоящих, и какие-то мелкие, но все же немного цепляющие шероховатости наподобие неожиданного интереса к моим личным взаимоотношениям с дримстером. Ну, кому какое дело, пользуюсь я им или нет?!
Кстати, если разобраться, я, наверное, не смогу внятно объяснить, почему мне так не нравится этот аппарат. Может, это влияние исходной личности Константина, у которого могут быть свои, не известные мне резоны. Может, это так срабатывает интуиция, может...
– Костя, ты, никак, задумался?! – раздается у меня над ухом веселый голос Цветана. – У тебя до скольки физра, до двенадцати? Тут Джон с Серёгой, проведем дуэль двое на двое?!
– Конечно! – я хлопаю его по плечу, и мы вместе бежим в «бесильню».
Два с половиной часа физических упражнений по усиленной программе в итоге проходят очень быстро. Но ровно в двенадцать мы покидаем зал. Нам обоим очень любопытно, что все-таки находится за той дверью, которую обнаружил вчера вечером Цветан.
Я был, наверное, готов ко всему. Даже к тому, что таинственная дверь пропадет, исчезнет без следа, и мы увидим в ангаре одни лишь голые монолитные стены. Однако она никуда не делась, хотя, не зная Цветан точно, где она находится, ее было бы очень трудно найти. На фоне темно-серой ребристой переборки она была совершенно незаметной. Чтобы ее разглядеть, надо было подойти вплотную или взглянуть с определенного ракурса.
– Открывать? – с сомнением в голосе спросил Цветан.
– Открывай! – решительно сказал я. – Раз уж пришли сюда, не стоять же на пороге?! Надо разобраться.
– Добре.
Цветан деловито отщелкнул панель, которую я вообще сначала не заметил – настолько она сливалась со стеной, и немного покопался внутри инструментами, извлеченными из поясной сумочки. Раздался еле слышный щелчок, и дверь отошла в сторону.
С некоторой робостью я переступил через порог. Действительно, большое темное помещение, плотно заставленное какими-то ящиками и поэтому похожее на кладовку. Свет, проникавший снаружи, освещал только небольшое пространство у входа, а фонарик Цветана больше мешал, чем помогал, выхватывая из темноты какие-то детали, которые никак не складывались в общую картину.
Машинально пошарив рукой вдоль косяка, я нащупал выключатель. Под потолком загорелось несколько тусклых светильников.
– Ты что сделал?! – оторопело вытаращился на меня Цветан.
– Свет включил, – недоуменно пожал я плечами и вдруг вспомнил, что в нынешнем времени знакомые мне выключатели – это седая древность.
Все здешние жители привыкли, что свет загорается, как только ты входишь в комнату, и гасится, как только ты ее покидаешь.
К счастью, Цветан не стал дальше спрашивать. Его внимание, как и мое, было всецело поглощено содержимым этой странной кладовой. Большое вытянутое помещение – не более трех метров в глубину, но не меньше десяти-двенадцати вширь – было заставлено разнообразными ящиками, контейнерами и коробками, стоящими друг на друге, на больших пластиковых паллетах и просто на полу. Ближнюю к нам торцевую стену полностью занимали огромные раздвижные двери, как у шкафа-купе. У дальней за штабелями ящиков виднелись небольшой погрузчик и что-то вроде тележки.
На всех ящиках и коробках была проставлена маркировка в виде ничего не говорящих мне букв и цифр. И, что придавало всему особый сюр, на каждом ящике виднелись небольшие синие флажки с очертаниями континентов, наложенными на концентрические окружности, окаймленные венком. Флаг ООН – организации, которой уже больше ста пятидесяти лет не существовало в природе.
