Константин Калбазов - Рубикон

Продолжай он ладить блоки самана и ничего не заметил бы. Он конечно взял себе за правило держаться все время поблизости от Ларисы, но ведь и так не далеко, и сотни метров нет, так что считай все время на виду. Он занимается одним, она другим, к тому же научилась удить рыбу, что здесь не было сложным, а потому спускалась со снастью к озеру, опять же помыться, привести себя в порядок, не делать же это на виду у постороннего мужчины. А что вы хотите? Все именно так, они просто товарищи по несчастью, вот и все.

Когда он нашел ее взглядом, кстати заметить, специально не искал, так, по заведенной привычке, не более, она уже стояла на пенечке с петлей из палаточной расчалки на шее и с выражением полного отчаяния смотрела в голубое небо, ничего не замечая вокруг. Скорее всего даже закричи он, то она и не услышала бы, а может и наоборот, дернулась бы и тогда точно повисла бы на этом проклятом шнуре.

Его словно ледяной водой обдали, причем немалое количество залили и вовнутрь, отчего все сжалось и опустилось. Не проронив ни звука, он рванул вперед, куда там олимпийским спринтерам. Нож сам собой скакнул из ножен в руку, с ним он не расставался никогда, как и с ружьем, которое тут же брякнулось оземь.

Она все же его заметила, грустно улыбнулась и дернула ногами, чтобы опрокинуть чурбак. Хорошо хоть она выбрала тот, который он собирался использовать под установку наковальни, а потому подобрал самый массивный, пока они использовали его под рубку мяса, не до кузницы. Колода только качнулась, но устояла не упала. Девушка с недоумением глянула себе под ноги, потом разозлилась и толкнула сильнее.

Все это Дмитрий наблюдал, как в замедленной съемке, видя и отмечая каждую деталь, каждое движение. Он словно видел самого себя, бегущего со всех ног с зажатым в руке ножом, как будто душа покинула тело и наблюдала за происходящим со стороны. Еще мгновение, еще самая малость, и ее ноги соскользнут с колоды и задергаются, не дотягиваясь до земли.

Он успел. Обхватив ее за ноги, удержал не давая веревке натянуться, а потом дотянувшись ножом до ярко желтого шнура перерезал его одним махом. Только убедившись, в этом, он опустил девушку и посмотрел в ее глаза.

— Ты что творишь, Ларчик? Девочка моя, ты что вытворяешь?

Нет, он не кричал. Он настолько испугался, что просто не мог кричать, он едва выталкивал слова, сквозь сковавший горло твердый комок, это был скорее даже шепот, исторгаемый трясущимися губами.

— Дим, зачем ты это сделал?

Если бы она кричала, билась в истерике, то он воспринял бы это куда легче, чем вот этот спокойный, практически замогильный голос, полный разочарования от того, что ей помешали и в тоже время равнодушный ко всему вокруг.

— Глупая. Ну, ушла бы ты. А как же я? Мне тогда зачем жить?

— А давай вместе.

— Что вместе?

— Ну, вместе.

— Ларчик и думать больше не смей. Мы выкарабкаемся. Обязательно выкарабкаемся. Если есть дверь в одну сторону, то непременно есть и в другую. Только нужно подождать немного, верить и искать.

— Дим, ты дурак? Ну сколько прошло с того момента как мы провалились в тот дурацкий портал, минуты три или пять, а когда глянули его и след простыл. Может он всего минуту держится, а может и несколько секунд, да еще и в несколько лет раз. А может, еще и открывается не в одном и том же месте, а в разных. Ну, сколько раз мы были на том месте за последнее время, три, четыре, а сколько мы уже здесь. Нет Дима, мы получили билет в один конец и это навсегда. Понимаешь, навсегда.

Она говорила абсолютно спокойно, рассудительно и в тоже время, как-то отстраненно, что было страшнее всего. Дмитрий воочию увидел человека, который просто потерял смысл жизни, не видел причины, зачем ему следует продолжать бренное существование, человека дошедшего до последней черты, за которой только пустота. Нет, она прошла эту черту и сама стала пустой оболочкой. Ну не знал он как это объяснить, вот чувствовал и все тут.

— Ларчик, глупенькая, я ведь тебя люблю, люблю так, что ни за что не отпущу от себя.

— Ты меня любишь?

— С первого дня, как только увидел. Но Семен мой друг, а потом и ты любишь его, вот я и таился.

Конечно он врал. Врал настолько самозабвенно, что готов был сам поверить в свою ложь. Нет, не все было ложью. Она ему нравилась и бывало такое, что несмотря на то, что она жена его друга, его порой посещали нехорошие мысли, вот только это было просто влечением и ничем иным. Да, оказавшись здесь он все чаще задумывался над тем парадоксом, что они здесь вдвоем, ситуация очень подходящая, но он ничего не предпринимал.

Поначалу, он ни на минуту не забывал, чья она женщина. Потом, когда пришло осознание сложившейся ситуации, было просто не до того, потому как они за день изрядно изматывались, тут уж не до грез. Даже во время ночных дежурств эти мысли не возвращались, лишь налетали легким ветерком, когда он видел, как она вытирается после купания, а футболка или платьице соблазнительно облегает ее тело. В особенности, если это происходило на фоне солнечного света, просвечивающего ее легкое одеяние и соблазнительно выставляя напоказ ее фигуру. Но это было простым влечением мужчины к женщине.

Да, он врал. А что ему еще оставалось делать? Он не психолог и понятия не имеет, как бороться с тем состоянием, которое ее охватило. Он отчетливо понимал только одно, нужно как-то вернуть ее обратно за черту, заставить вдохнуть жизнь полной грудью. Найти в себе силы, чтобы жить дальше, снова обрести смысл.

Плохо представляя, что нужно предпринять, он неожиданно для самого себя потянулся к ее губам и поцеловал, едва их касаясь. Она не дернулась и даже не попыталась отстраниться. Просто стояла, внимательно глядя ему в глаза. Губы плотно сжаты, твердые и сухие. Несмотря на то, что она не отстранилась, от нее веяло холодом и равнодушием.

— Что, очень хочется?

— …

Он только и смог, что нервно сглотнуть, вот только твердый ком никак не хотел покидать горло и даже наоборот, казалось стал тверже и больше, напрочь лишая возможности говорить, а по телу прошла дрожь. Лариса, все так же спокойно, стянула с шеи обрывок шнура и грустно улыбнулась.

— Ну, если хочется, то не стоит сдерживать своих желаний.

Как не равнодушна она была, но после долгих стараний, ему все же удалось распалить ее, заставить чувствовать. Он приложил все свои старания и умения. Потом вдруг ощутил, что его самого охватил такой восторг, что попытайся она сейчас его остановить, то он не станет ничего слушать, хотя теперь это уже будет самым настоящим насилием. Но она не остановила, мало того, загорелась сама.

Потом она плакала, но не отвернувшись от него, а наоборот прижавшись к его груди, словно маленькая испуганная девочка. Он же боялся пошевелиться, чтобы не дай Бог, не помешать. Она возвращалась. Он чувствовал это, и от этого его грудь расправлялась. Нет, он чувствовал себя мега мужиком, который сумел своими талантами заставить девушку вновь ощутить вкус жизни. Он просто понял, что вот сейчас, он сам вновь обрел смысл в жизни, а ее он любил. Вот эта девушка, рыдающая на его груди, именно она его смысл и не потому что он ее любит, нет. Она была единственной, ради кого должен был жить, потому что без него ей верный конец. Удайся ее попытка и он, скорее всего, повис бы рядом, на том же суку. Так что он радовался не только ее возрождению, но и своему. Жизнь, как она не трудна, чертовски хорошая штука.