Потерявшийся - Александр Викторович Горохов
— Это все твои вещи, — барским жестом показал «караванбаши».
— Ты позвал меня отдать мне их? Спасибо!
— Нет. Вещи раба принадлежат рабу у гелонов, — оскалился караванщик. — А мы уже на землях, принадлежащих не гелонам, а кочевникам народа додо. Элг, скажи, кому по законам додо принадлежат вещи раба?
Это вопрос самому «старому» (лет тридцать пять) из охранников каравана.
— Хозяину раба, — кратко ответил тот, и собравшиеся около шатра дружно закивали.
— Но ты обещал мне их вернуть, — возмутился я.
— Я тебя обманул, — засмеялся «караванбаши».
Ну, ни хера себе кидок! Развели, как последнего лоха! У меня от такой наглости даже дыхание перехватило.
А двое с копьями, что стояли чуть позади меня, уже хватают меня под локти, один слева, второй справа.
Тут у меня снесло крышу. Удар локтём под дых тому, что справа, после чего, практически без остановки, сжатый кулак движется навстречу переносице сгибающегося от удара копейщика. Хрустит ломаемая кость, и тот с воплем бросает копьё, чтобы зажать руками сломанный нос. Перехватываю копьё, и его древком, чуть довернувшись, бью по кости под коленкой второму, от неожиданности выпустившему мой левый локоть. Тоже очень болезненно. Настолько, что и он, уронив «зубочистку», обхватывает руками ушибленное место и скачет на одной ножке.
Копьё мне больше нафиг не нужно, поэтому откидываю его в сторону, прыгаю вперёд и вправо, перекатываюсь и становлюсь на колено. А в руке у меня уже выхваченный из кобуры пистолет. Напомню: у которого, в силу конструктивных особенностей, для начала стрельбы вовсе не требуется передёргивать затвор, а достаточно лишь одновременно нажать на два предохранителя — один на тыльной стороне рукоятки, а второй на спусковом крючке.
«Караванбаши» уже вскочил на ноги и выдрал из рук ещё одного охранника копьё.
— Ты обещал не бунтовать, раб! — возмущённо заорал он, замахиваясь копьём.
— Ты обманул меня, я обманул тебя, — фыркнул я и нажал на спусковой крючок.
Останавливающее действие девятимиллиметровой экспансивной пули, головная часть которой прикрыта пластиковым обтекателем, просто лошадиное, так что «караванбаши» просто сбило с ног. Стрелял я навскидку, и пуля попала прямо в центр туловища, в грудину. Наверняка переломав там все кости.
В общем, пока я вертелся с пистолетом в руках, чтобы увидеть, кто ещё может представлять для меня опасность, купец уже лежал рядом с копьём, которое так и не успел бросить. Лежал с открытыми глазами, не шевелясь.
На удивление, эти средневековые «дикари» мгновенно сообразили, что странная «железяка», зажатая в моей руке, убивает куда быстрее, чем их копья. Да и, скорее всего, ещё и растерялись из-за того, что всё произошло так быстро: два копейщика, которые должны были скрутить меня, стонут от боли, а предводитель каравана мёртв. Стоят и тупо смотрят то на меня, то на свежий труп.
А я, убедившись в том, что сзади никого нет, торопливо набрасываю на себя «броник», в карманах которого ещё много чего насовано, и вешаю на грудь «Вереск». Ремень пока в свободной руке: одной рукой его пряжку не застегнуть, а пистолет я отпускать не намерен, пока не буду уверен в том, что не найдётся тех, кто попытается меня убить.
Немая сцена длилась с полминуты, но агрессии больше никто не проявил. Пора брать инициативу в свои руки.
— Элг, кому по законам кочевников народа додо принадлежит имущество раба убитого хозяина?
— Тому, кто убил его хозяина, — пробормотал «старик». — Не только имущество раба, но и сам раб, и всё имущество убитого.
Кивают. Кивают все. Кажется, я сейчас стал охрененным богачом в их глазах. Даже в глазах переставших выть от боли мужиков со сломанным носом и зашибленной косточкой на ноге. Новым «караванбаши» и их нанимателем.
— Значит, я теперь хозяин сам себе и моим вещам?
— Да, — кивнул Элг. — И рабов, принадлежавших господину Хон-су, и вьючных животных, и его прочего имущества.
— Мне не нужны ни рабы, ни товары, ни шатёр. Мне нужны только мои вещи. Делайте с имуществом своего Хон-су, что хотите, а я ухожу. Прямо сейчас.
У караванщиков на лицах написана задумчивая растерянность. Только Элг по-прежнему невозмутим.
— Тебе нельзя уходить. Мы на землях кочевников додо, а они либо убивают, либо берут в рабство всех, кто не платит им за проход по их землям. И всех одиночек-чужаков. Завтра утром здесь будет вождь додо с воинами. Им нужен будет один медный пруток за проход каравана. А когда они узнают, что ты ушёл один, они устроят за тобой погоню. Они знают степь лучше тебя, и поймают тебя, пока ты спишь. Тебе нужно идти с нами до земель нашего народа, если не хочешь стать рабом кочевников.
Шантаж? Кажется, нет. Мужик, судя по всему, без особой хитрожопости, говорит, как оно есть на самом деле. Но подстраховаться всё равно следует.
— Какие законы о рабах у других народов кочевников, через которые будет идти караван.
— Такие же, как у додо.
Снова многие кивают.
— А в ваших землях? Кому принадлежит имущество мёртвого хозяина каравана и его рабы?
— Родственникам хозяина. Но тому, кто спас это имущество от разграбления, отдаётся четверть спасённого. У господина Хон-су в караване было три раба. Ты — четвёртый.
Снова кивают, как китайские болванчики.
Намёк я понял: если я доставлю караван убитого мной мудака, то мне положена свобода. Как одной четверти его рабов.
— Похороните господина Хон-су по обычаям вашего народа!
* * *
Су-у-ука-а-а!
Тридцать дней по этой грёбанной саванне! Я думал, с ума сойду, пока мы доберёмся до Приморских гор. От скуки. Только представьте себе: изо дня в день одно и то же. И пейзажи, и, самое главное, занятия: свернуть лагерь, загрузить вьючный скот, проколыхаться несколько часов по степи, разбить лагерь, лечь спать. Одному. Поскольку баба на всю толпу единственная. Но…
Нет, взяли её в путь именно для той цели, о которой вы подумали: трахать.
