Воентур 4 (СИ) - А_з_к
Всех делов, прорваться к нужной батарее, которая находится не известно где. При этом героически накрошить кучу доблестных германских солдат, вежливо уговорить Яшку и парадным строем на виду у всех уйти к своим, заодно еще не раз нахлобучить вермахт с абвером… Угу, вот прямо счаззз! Как два пальца! Негромко фыркнув под нос, я честно был вынужден был признать правоту своего второго «я». Так, ладно, хватит мыло по тазику гонять.
НШ об этом знать пока не обязательно, а вот с Маркони нужно перетереть. Не скрывать же? Он вообще, умный мужик, должен понять, с чего это я так возбудился. Подозвав бойца, послал его за Маркони. Тот видимо крепко спал, потому что пришел качаясь и виляя во все стороны. Зная эту его особенность, из трофейных запасов сварил ему настоящий бразильский кофе, который уже не раз прочищал мне мозги в подобных ситуациях.
Подождав пока он не выпьет все кофе, спросил:
— Ну как?
— В норме, командир…
— Я тут кое что вспомнил…
И кратко пересказал, добавив в конце свои выводы.
— Картина ясна. Как я понимаю, моя первоочередная задача сейчас, перехватить радиграммы немецких разведгрупп и попытаться их прочитать. Прально?
— Абсолютно!
— Тогда мне нужно знать примерно район где они тусуются.
Я снова зашелестел листами карты.
Поглядев на предполагаемый район нахождения немецких групп, Маркони зевая произнес:
— Разрешите выполнять?
— Действуй!
Когда он ушел, я снова стал вспоминать все что помнил о Лепельском контрударе — все равно не уснуть уже. Поэтому решил покофейничать…
ЕМНИП в моем времени планировался удар двумя мехкорпусами — седьмым и пятым, против двух немецких танковых дивизий. Этот контрудар, насколько я помню развивался без особого успеха.
А проблема там была в том, что наши, как частенько случалось в первые месяцы войны, сдуру поперли на немецкую оборону, усиленную противотанковой артиллерией, да еще и расположенную за рекой с топкими берегами, что для танков, понятное дело, было непреодолимым препятствием.
Приказ о изменении направления удара пришел только вечером, когда танковая дивизия уже потеряла больше двух сотен кадровых танкистов и половину боевых машин.
Вот интересно, а как сейчас идет эта наступательная операция? По идее, должна быть эффективней… Опять таки, если меня не подводит память, то в моем времени на третий-четвертый день операции на помощь противнику подоспела какая-то танковая дивизия и контрудар захлебнулся окончательно.
Короче говоря, как уже не раз бывало до этого, изначально превосходя противостоящего противника в количестве танков, мы снова погорели на неумении установить нормальное взаимодействие не только между корпусами, но даже между дивизиями внутри корпуса. В результате чего, разрозненные и не скоординированные контрудары немалых наших сил остановить продвижение немецких панцердивизий, разумеется, не смогли. Потеряв больше восьми сотен единиц бронетехники, мы отступили, а гансы поперли, куда и собирались.
Гальдер, который сейчас занимает пост начальника Генштаба (если по нашему), в своих знаменитых «Дневниках» написал, что вермахту даже не пришлось менять первоначальные планы летнего наступления — ну, разве что немного их подкорректировать. Правда, при этом он же уточнил, а точнее, записывал в своем дневнике, — что при невысоких потерях в танках, потери в живой силе оказались достаточно серьезными. Тем не менее, результаты же нашего поражения оказались весьма печальными: танки Гота форсировали Западную Двину и вошли в Витебск.
Хорошо что преподаватель академии порекомендовал изучить этот вопрос по оригиналу издания на немецком, которое было в спецбиблиотеке.
Именно с этого эпизода моей учебы в бронетанковой академии началось мое увлечение военной историей Великой Отечественной войны. И именно тогда мной было замечено, что у высшего немецкого генералитета, да и у многих из политического руководства рейха был эдакий фетиш: обязательно вести, причем очень подробно личный дневник. Причем часто настолько подробный, типа типа сегодня на обед было то-то, а к ужину мы захватили такой-то стратегический мост или вошли в такой-то русский город.
Наши тоже таким баловались, но во-первых был жесткий приказ категорически запрещающий это, а во-вторых, политработники и особисты это дело жестко пресекали. И результат их деятельности бы на лицо — наши командиры подобной фигней практически не маялись.
После этого, дорога на Смоленск была практически открыта… Не знаю из какого уголка моей памяти всплыло, но сын Сталина, Яков Джугашвили, именно о Лепельском контрударе, уже будучи в плену сказал следующее: «Неудачи русских танковых войск объясняются не плохим качеством материала или вооружения, а неспособностью командования и отсутствием опыта маневрирования… Командиры бригад — дивизий — корпусов не в состоянии решать оперативные задачи. В особой степени это касается взаимодействия различных видов вооруженных сил».
А вот когда и где произошло пленение этого старлея я как ни старался, вспомнить не мог. Трудно вспомнить то, что никогда не знал. Не понятно, Яков Джугашвили то ли попал в плен во время боя, то ли был «сдан» кем-то из своих, то ли захвачен немецкой разведгруппой. Вообще, история с пленением сына Сталина донельзя темная и непонятная. Что еще удалось вспомнить, так это то, что немцы в своих агитационных листовках сообщали, что он добровольно сдался.
Короче говоря, поди разберись, как оно было на самом деле. Да и неважно оно, если уж честно.
Главное — под Лиозно он точно находился. И в плен попал, хоть и неясно, как именно. Вот от этого нужно и плясать… Как же сейчас, не помешали хоть какие конкретные данные! И желательно с привязкой к местности! «Окрестности Лиозно» — это, конечно, хорошо, но несколько, прямо скажем, расплывчато.
Итак… как говорится, «мы посоветовались, и я решил»: цель у нас — та самая артиллерийская батарея.
Поднявшись на ноги и стараясь двигаться как можно бесшумнее походил пару-тройку минут туда-сюда, разминая затекшие ноги.
После этого мысленно плюнул на свой командирский авторитет и вдумчиво оросил комель росшего на краю полянки дерева. Усевшись обратно, взглянул на часы — отлично, пока память насиловал да планы строил, больше двух часов прошло.
Ранним утром, еще не закончив завтрак, ко мне чуть ли не рысью примчался Маркони.
«Есть! Клюнула рыбка!». Предчувствие меня не обмануло. Прочитав радиоперехват, «вот оно!», подумал я про себя, и еле сдержал себя чтобы не пуститься в пляс.
А Маркони так просто светился от радости. Ему также не терпелось в подробностях поведать о своей удаче — он тоже уже понимал, что ночное бдение его оказалось не напрасным.
Ты его смог перехватить и провести дешифровку! Это же просто чудо какое-то… Как смог⁈ — спросил я. — Маркони улыбнулся: «Это не я смог!»
«Бл#…! Вот в чем наша сила!»
Шедевр немецких шифровальщиков расколол неодушевленный комп, который настроил Маркони, использую свой опыт и знания, которые по моему мнению были безграничны!
Не откладывая в долгий ящик, тут же на косом капоте «кюбеля» наметил маршрут движения в интересующий меня район, который был не так уж и далеко. Наскоро позавтракав выдвинулись с места ночевки, правда далеко не уехали.
Километров через двадцать пять, в свой иновременной бинокль обнаружил, как километрах в двух-трех вперед по намеченному маршруту, прямо посреди поля, перегородив дорогу окапывалась наша пехота, численностью примерно с роту.
Место для обороны они конечно выбрали (а может им выбрали…) препаршивое, — прямо посреди сжатого поля и без малейшего укрытия, хотя в паре километров позади них начинался лес, причем с правой стороны судя по карте изгибалась речка, а с левой болото и получалось, что дорога шла как раз по середине не широкой, где-то с километр всего, опушки леса.
Обнаружив нас, пехотинцы быстро заняли оборону, но учитывая что та техника, на которой мы ехали плюс проселочная дорога, то ехали не выше двадцати километров в час, так что к позиции пехотинцев мы добирались минут семь-восемь. За это время нас успели как следует разглядеть и хотя наскоро занятых полуотрытых окопов они не покинули, но было видно что махра немного расслабилась.
