Алекс и Алекс (СИ) - Афанасьев Семен
— Ну, каторжно впахивать нужно всегда и везде, если хочешь быть успешным человеком, — многозначительно замечает Алекс, явно что-то обдумывая. — Вопрос в том, насколько справедлива отдача от твоего труда. И в правильном ли направлении ты прикладываешь силы.
— Кто бы спорил, — соглашаюсь. — Кто бы спорил. Примеров масса, лень перечислять. Хоть и та же соседка напротив со своей деревянной скрипкой. Которая десять с лишним лет училась на ней пиликать правильно, а в итоге, в этом своём оркестре зарабатывает меньше, чем хороший охранник в любом молле. Даже без искры, — уточняю на всякий случай.
Алекс неприкрыто ржёт.
— Получается, даже если бы в твоей жизни ничего не изменилось, всё равно вопросов к собственному будущему у тебя было бы больше, чем ответов? — резюмирует он, отсмеявшись. — И наиболее вероятные из имевшихся варианты тебя самого устраивали не сильно?
— Получается.
— А сейчас те варианты вообще перекрыты? Отсутствием средств к обеспечению и срезанным социальным рейтингом?
— Угу. Рейтинг, кстати, поправить можно, но пару-тройку лет пахать, где скажут. А там на работе все соки выжмут, шантажируя тем, что отметки рейтинга занизят. И будешь, в лучшем случае, три года пахать бесплатно, за еду.
— Почему бесплатно? — чуть напрягается Алекс.
— Ну а кто бесплатного батрака отпустит по доброй воле? — хмыкаю. — Слышал сказку про морковку, которую перед носом у осла повесили? Чтоб он весь день бежал, когда за ней тянется?
— Понятно… Сейчас серьёзный вопрос задам, только не горячись с ответом. Ты согласен, что твоя жизнь, хоть и в предыдущем, а не сегодняшнем виде, даже для самого тебя серьёзной ценности не представляет?
— Если разобраться, то да, — не вижу смысла отрицать очевидного. — Только вариантов как-то что-то радикально сменить я всё равно не наблюдал.
— А вот это по большей части твои закладки и навязанное мнение, не совсем твоё. — Возражает Алекс. — Кстати, есть правило. Если делаешь всё, как всегда, получаешь такой же результат; ну, плюс-минус. А если хочешь радикально другого результата, то и делать надо что-то радикально иное.
— Читал в сети, — ворчу в ответ. — Теория голая.
— Нет. Вот теперь давай обсудим наши изменившиеся планы и задачи на ближайшие два месяца. И начнём с перечня навыков и пунктов обучения, которые тебе раньше в голову не приходили. И в которых могу помочь лично я, пока меня отсюда не выдернули.
*********************
— Кол, погнали! Время! — тридцатилетний верзила, отбывающий последние дни срока за какое-то мелкое хулиганство, похлопал по плечу высокого нескладного старика, видом и движениями похожего на кузнечика. — Девять утра почти! Сейчас его выпустят!
— Опять, как всегда. Опять побежит, — чуть отстранённо почти что пропел тот, кого звали Колом, склонившись над простеньким дешёвым коммом самой примитивной модели, разрешённой к использованию в условиях официального ограничения свободы. — И каждый новый день похож на следующий… УВЕРЕН?! — неожиданно повысил голос старик.
— Ну, последние полста дней бегал же, — чуть обескуражено отступил назад более молодой, затем тут же воодушевился. — А что, тебе что-то известно?! Пошли ставку сделаем тогда?!
— Что ставить будешь? — всё так же, не отрываясь от комма, певуче уточнил Кол. — Или ты успел где-то разжиться за сутки? Чем? Жду долг, если да. Кстати, ты не забыл о сроках?
— Не забыл, — моментально потух тридцатилетний. — В крайнем случае, как выйду, с воли закину. Не переживай.
— Да я и не переживаю, — хмыкнул старик. — Тебе жить.
Недосказанное повисло в воздухе и было слишком осязаемым, чтоб продолжать беседу сразу. Но молодой, обуреваемый нахлынувшими эмоциями, снова, пританцовывая, подступил к товарищу:
— А что тебе известно? Ну хоть инфой заделись? Может, на той инфе приподнимусь?..
— На моей инфе не поднимешься. Информация суть жизнь и власть, — не оборачиваясь и не отрываясь от своего занятия, процитировал кого-то Кол. — А просто так никто ни тем, ни другим не делится. Да и ты, если б разинул глаза, тоже бы заметил, что не так.
Молодой заинтересовано насторожился, а старик продолжил:
— Ты заметил, что все три зама сегодня с той стороны гуляют почитай с рассвета? Ну, с семи утра точно, — поправился дед. — Ты помнишь, какой сегодня день по счёту?
— Замов видел, — закивал верзила. — День — ну, обычный день. А по счёту — это с какого момента считать?
— Вот потому вы, молодые, вечно всем должны, — недовольно проскрипел Кол, захлопывая чехол комма и разрывая соединение. — Фуф, закончил… Сегодня ровно пятьдесят восьмой день, как Спринтер первый раз побежал.
— И что? — не уловил подтекста более молодой.
— Первый день как он прибыл, его из больницы не выпускали. В суде помят был сильно потому что, — довольно заговорил дед, явно радуясь каким-то только что полученным новостям. — Громкий же шум был. На второй день он схлестнулся с кем-то из охраны, но тут можно только догадываться — никто ж ничего не скажет. Тогда же он «побежал» самый первый раз, но это не считается: во-первых, он был только-только снаружи. Во-вторых, он явно не имел ввиду ничего серьёзного, потому что не прошёл даже первой тройки.
— Может, разминался? — предположил верзила.
— Пойди спроси, — пожал плечами Кол. — А вот уже со следующего дня, — старик многозначительно поднял палец, — он стал бегать конкретно, каждый день. Сразу после выхода из карцера.
— Так а пятьдесят восьмой день при чём? — не дал себя сбить с толку собеседник.
— А лет Спринтеру сколько? — задушевной улыбкой акулы осклабился дед.
— Да я откуда знаю! — на всякий случай истерично взвился в воздух тридцатилетний. — Молодой на вид…
— Во-о-о-от. Значит, что? Значит, шестьдесят суток — это максимум, который его тут могут держать. — Завершил логическую конструкцию старик. — Его пятьдесят восьмой забег — это последний день, когда его тут могут держать. Потому что забег номер пятьдесят восемь равно сутки номер шестьдесят.
— А ну как его всё равно не выпустят? — предположил на пробу верзила. — Ну, ты ж сам понимаешь, какие у нас законы и правила. Что и кто кому сделает, если его по новому кругу на карцер упекут?
— Вот тут уже не прокатит, — серьёзно и собрано парировал Кол, быстро шагая в сторону «сетки», от которой планировалось вести наблюдение за намечающимся спектаклем (повторявшимся изо дня в день). — Спринтер, конечно, тот ещё… коржик, м-да, и малолетка вдобавок; но он — п р а в и л ь н ы й. Если его сегодня не выпустят, причём прилюдно и вовремя, я не завидую ни замам, ни начальнику.
— Вы будете меры принимать? — попытался изобразить такую же серьёзность более молодой, но у него это плохо получилось.
Между строк в воздухе повисло явно недостаточное понимание «хулиганом» последствий того, что Кол, помимо прочего, был официальным мультимиллионером. И, при желании (ещё и принадлежа к весьма определённой касте), вполне мог испортить жизнь кому угодно из охраны или режима даже самостоятельно (не говоря уже о «мохнатых ушах» и не говоря о том, что каста за Кола бы моментально вписалась за пределами заведения, всеми доступными средствами — пожелай он того).
Также, между строк осталось недосказанным то, что неподъёмный по меркам хулигана штраф для Кола был хорошо если дневным доходом. А то и того меньше. Почему старик не заплатил смехотворный (для него) штраф — для верзилы было неясно. А сам Кол отшучивался в стиле «да это у меня с психикой что-то не то. Вот, посижу тут, поправлю мозги», ударение делалось на первом слоге.
— Меры уже приняты, — холодно уронил старик, опираясь на решётку и внимательно глядя по сторонам. — О-о-о, вон и замы… сейчас через пару минут пойдут двери отпирать, видимо…
