Сергей Снегов - Люди как боги (сборник)
– Желания всегда опережают возможности. Недаром Андре жалуется, что половина потребностей остается неудовлетворенной, – для острого словца он путает их с желаниями. Кстати, он все еще прощается – посмотрите.
Андре не отрывался от иллюминатора. Планета уменьшалась, по ее диску катились три солнца – издали они казались ярче, чем были в действительности.
Я отвернулся от Плутона. Впереди вырастал похожий на исполинскую чечевицу «Пожиратель пространства», в стороне, сохраняя дистанцию, висели остальные галактические корабли. Только издали можно было охватить одним взглядом эти громадины. В борту звездолета раскрылся туннель космодрома, и мы устремились на посадку.
21
На второй день полета я выбрался в командирский зал, откуда управляют движением звездолета, полую сферу с куполообразными экранами с боков, сверху и снизу – звездным пространством на всех координатных осях. Посреди зала в силовых полях – пять свободно, по мысленному приказу, вращающихся кресел. В центральном – Ольга, с боков ее помощники – Леонид и Осима, низенький, очень энергичный капитан. На боковине кресел – поворачивающийся бинокль с огромным увеличением.
В зале было темно. Пассажиров сюда не пускают, но для меня Ольга сделала исключение.
– Завтра в двенадцать переходим с фотонной тяги на аннигиляцию пространства, – сказала она вскоре после отлета. – Приходи в восемь ко входу в зал.
Без двух минут восемь я подошел к заветной двери. Никто меня не встретил, я постучал – ответа не было. На последней секунде восьмого часа дверь распахнулась, и что-то мощно всосало меня в темноту.
Ошеломленный, я вскрикнул – и тут же почувствовал, что сижу в кресле. Обычно мы приноравливаемся, чтобы разместиться поудобней, – но здесь линии поля сами выбрали для меня наилучшую позу. В этом я разобрался потом, а в первый момент меня охватил ужас. Я был словно выброшен вовне, в безмерность космоса, – звезды над головой и под ногами, справа и слева, передо мной и позади! Я услышал спокойный голос Ольги:
– Ты, кажется, застонал, Эли?
Я сделал усилие, чтобы голос не дрожал:
– Это от восторга. Никогда не чувствовал себя так хорошо. Рассказывай, что тут к чему?
Ольга объяснила, что в зале нет ни верха, ни низа, все направления равноправны. Она тут же хладнокровно перевернулась вниз головой. Я последовал за ней, и та часть неба, что была под ногами, встала над макушкой. Все совершалось так, как если бы верх и низ поменялись местами: тело мое по-прежнему плотно прижималось к креслу.
– Мы могли бы передвигать звездную сферу, – заметила Ольга. – Но тогда картина была бы одинаковой для всех наблюдателей. У нас каждый исследует свой участок неба, не мешая остальным. Силовое же поле создает ощущение, будто голова вверху.
– Как узнать направление полета? Здесь темно – и всюду звезды.
– Пожелай увидеть – и увидишь.
Кресло описало полуоборот. Теперь передо мной сияло созвездие Тельца, в нем дико посверкивал оранжевый бычий глаз – Альдебаран, призрачно, на границе видимости, светились Гиады. В сторонке, похожие на клубок сияющей шерсти, горели Плеяды, или Стожары. Я пока не находил изменений в рисунке созвездий. Я поискал Большую Медведицу – ковш как ковш, я тысячи раз видел его таким.
Ольга рассмеялась:
– Ты нетерпелив. Мы в полете меньше суток и идем на фотонной тяге. От Плутона нас отделяют миллиардов десять километров. Этого недостаточно, чтобы изменились созвездия.
Скорость звездолета определялась по параллаксу ярких звезд относительно шаровых скоплений на границах Галактики. В темноте призрачно засветились две шкалы. На одной были досветовые скорости, на другой – сверхсветовые, первая действовала при фотонной тяге, вторая – когда включались аннигиляторы Танева. На досветовой шкале колебался зайчик – мы шли на трети скорости света.
Я повернулся назад, чтоб поглядеть на другие звездолеты, но не нашел даже точек. Ольга показала, как пользоваться биноклем. Теперь я видел все восемь кораблей, веером идущих за нами на отдалении в миллиард километров. Это была дистанция безопасности: дальнейшее сближение могло затруднить маневрирование судов.
– А когда мы уйдем в сверхсветовую область, мы вообще перестанем их видеть, – сказала Ольга. – Там есть лишь одно средство координировать полет – заранее рассчитанный график движения.
– Лететь, не видя друг друга, не умея передать нужную информацию!.. Вслепую и вглухую!..
– Что поделаешь, Эли! Звездолеты в сотни раз обгоняют свет, а другого природного агента связи, движущегося со скоростью наших кораблей, мы не знаем.
На некоторое время я увлекся биноклем. Я мысленно задавал увеличение и тут же получал его. В такой прибор с Плутона можно было бы видеть на Земле все города и реки. Осима сказал, что фотонные умножители – так называются эти галактические бинокли – изобретены недавно и на звездолете опытный экземпляр.
Принцип действия прибора иной, чем у телескопов. Те лишь собирают звездный свет – этот его усиливает, умножая число уловленных фотонов. По существу, это не прибор, а оптико-квантовый завод, перерабатывающий полученную скудную информацию в удобную для наблюдения. Бинокль на ручке кресла – лишь ничтожный элемент умножителя, основные механизмы которого размещены в недрах звездолета.
До меня донесся глуховатый голос Осимы:
– Через минуту включаю аннигиляторы пространства.
Все совершалось буднично и невыразительно: ни толчков, ни грохота, ни вспышек, ни перегрузок. Кровь не бросилась мне в лицо, в ушах не зашумело. «Пожиратель пространства» уже не летел в пространстве, но уничтожал его перед собой. Ничто в зале не изменилось. Правда, звезды впереди как бы затянуло маревом, но и это продолжалось недолго.
– Повернись назад, – посоветовала Ольга. – Там будет новое.
Однако и позади я не обнаружил чего-либо поразительного. Лишь потом я заметил за кораблем ту же дымку, что впереди, но более плотную, – звезды сквозь нее казались тусклей и красноватей. Это было вещество, созданное самим звездолетом: космическая пустота, сжигаемая аннигиляторами Танева, становится пылевым облаком. На одном параллаксометре была все та же треть скорости света, быстрота нашего движения в пространстве, но на другом мерцающий зайчик перевалил за двадцать световых единиц – так бурно пожирали пространство аннигиляторы. Восемь точек, веером выстроившихся за нами, пропали. И сами мы стали невидимы для других звездолетов. «Нырнули в невидимость», – сказал я про себя.
Хоть я не ощущал перемен ни в окружающих предметах, ни в далеком звездном мире, в котором мы так ошалело неслись, мне стало страшно от сознания того, что я двигался с такой быстротой.
– До каких величин будет расти скорость? – спросил я.
– Она непрерывно увеличивается, – разъяснил Осима. – Сегодня мы ограничимся ста единицами, а потом доберемся до двухсот.
Ольга добавила:
– До Оры двадцать парсеков, шестьдесят светолет. Нам задано добраться туда за три месяца. Приходится торопиться, Эли.
Я поднимал и опускал умножитель. Пылевой туман позади сгущался. Пять-шесть полетов такой армады звездолетов, размышлял я, и из Галактики выхватится основательный кусок пространства, а взамен его образуется новое космическое тело – пылевое облако, «сотворенное из ничего», как сказали бы наши предки. Неудивительно, что запуск аннигиляторов Танева в окрестностях Солнечной системы запрещен.
Когда Ольге пришло время сдавать дежурство, меня высосало наружу тем же способом, что и втягивало внутрь. У входа я повстречался с Леонидом. Его сумрачные глаза недобро засветились.
– У меня было разрешение, – сказал я.
– Не сомневаюсь, – холодно ответил он. – Наш строгий адмирал очень добр к тебе.
Этот пустячок – встреча с Леонидом – порядочно попортил мне настроение. Для пассажиров устроен обсервационный зал, побольше командирского, но по тому же образцу: невесомость, силовое поле, вращающиеся кресла, бинокли умножителя. Оттуда, правда, нельзя распоряжаться механизмами корабля, но и в командирском зале я не командовал, а наблюдал.
«Буду ходить в обсервационный зал», – решил я.
22
Ору мы увидели на сорок восьмой день путешествия. Знаменитая искусственная планета предстала крохотным пятнышком в умножителе.
День уходил за днем, а она не увеличивалась. Так будет до конца полета. Ора вырастет вдруг, а до той поры останется точечкой в пространстве.
Единственное ощутимое свидетельство пройденного пути – изменение рисунка созвездий. Звездный мир становился незнакомым, и его незнакомость все увеличивалась.
Сперва преобразился Орион, от него оторвалось блестящее его окружение – Капелла, Поллукс, затем и само созвездие сжалось и переместилось. Большая Медведица особо не изменилась, зато Сириус бурно полетел влево от нас, потом повернул назад и стал уменьшаться. Через месяц путешествия мы удивлялись: неужели вон та скромная звездочка – красивая, конечно, красоты у нее и сейчас не отнять, – неужели это и есть прекраснейшее из светил земного неба? А за Сириусом пришла в движение торжественно-холодная Вега: она покинула созвездие Лиры и устремилась к Змееносцу и Скорпиону. Одни звезды стушевывались, другие выплывали, на небе разгоралась исполинская Капелла, явственней очерчивались Гиады, жарче пылал Альдебаран – мы мчались в их сторону. Лишь Плеяды, маленькое туманное пятно, клубок сияющей шерсти, не увеличивались: они были так далеко, что наше движение не сказывалось на них.
