Владимир Поселягин - Я – танкист
– Ясно, товарищ майор. Вопросы имеются. Мои люди не кормлены с утра, только что закончились тяжёлые тренировки на спортплощадке.
– Меня радует, что вы заботитесь о своих подчинённых, так держать. Люди выдержат. Насчёт продовольствия. По прибытии на место отправьте обратно пять бойцов за сухпаем. Это всё, что я могу вам пообещать. Выступить вы должны через десять минут. Это ещё не всё. Постройте роту и опросите бойцов. Мне нужны плотники, водители, механики, техники. Если таковые найдутся, направите их в распоряжение штаба. Всё, на этом свободны.
Зацепин поспешил выйти, а я услышал несколько возмущённый вопрос политрука:
– Товарищ майор, вы уверены, что немцы будут тут?
Вздохнув – придётся много говорить и объяснять, нужно сразу расставить акценты, – я ответил:
– Я вас не сильно обрадую. Немцы уже здесь. Добив сопротивление наших войск у границы, немцы обтекают этот лес с обеих сторон. Сил организовать засады на обеих дорогах у меня пока нет, но на одной они кровью умоются, будьте уверены.
– Но наша Красная Армия…
– Вы знаете, товарищ политрук, что в Советском Союзе армии нет? То, что есть, это одно название.
– Да как вы смеете!.. – вскочил тот с красным от ярости лицом.
– Смею, юноша. Ещё как смею, – усмехнулся я, поглядев на «юношу», который на несколько лет был старше меня. Да я по возрасту тут вообще самый младший.
Политрука удержали его соседи и, немного успокоив, усадили на место, а я, дождавшись, когда гомон стихнет, облокотился о стол, закинув ногу на ногу, и весело осмотрел присутствующих.
– Хотелось бы услышать ваши мнения о той истории, что сейчас вам расскажу, попрошу ответить честно, что думаете. Кстати, случай этот не единичный. Так вот, обычное подразделение Красной Армии, возьмём, например, стрелковый батальон. Имеются четыре командира роты, трое – стрелковых рот, и один, например, пулемётной роты. Командир третьей стрелковой роты, молодой, активный, желает сделать свою роту лучшей. Полученный боевой опыт в одном из конфликтов даёт ему знания, что и как нужно делать. Его рота, в отличие от других, постоянно то на полигоне отрабатывает оборону или атаку, то совершает марши, то на стрельбище, то на уроках по тактике. Рота действительно становится лучшей, и в случае боевых действий шансов выжить у бойцов этой роты куда больше, чем у других, так как их действительно готовили к войне. Теперь вопрос. Какие были последствия такого обучения для командира роты? Можете озвучивать даже самые безумные предположения.
– Был награждён? – снова успел первым шустрый политрук.
– Ещё версии? – усмехнулся я.
После этого они посыпались градом, но мало чем отличались от идеи политрука.
– Холодно, товарищи командиры запаса. Всё куда проще, и я бы даже сказал, в наихудшем варианте. Один из бойцов этой роты, решив, что их слишком нагружают, глядя на другие подразделения батальона, пошёл жаловаться в политуправление дивизии. Там ему обрадовались, ещё бы, такой случай поставить строевых командиров на место, и раздули дело. Мол, командир – это такой же человек, как и бойцы, он должен быть вместе с ними, делить всё, а не командовать по-старорежимному. Например, зачем он заставлял рыть полнопрофильные окопы на полигоне вместо политически правильных стрелковых ячеек? Боец был доволен, с тех пор вся его рота в основном отдыхала, занималась строевой, политинформацией и раз в месяц выезжала на полигон пострелять. В общем, как у всех. А что с командиром роты? А командир этой роты был понижен в звании, а чуть позже уволен в запас, чтобы не мозолил глаза. Естественно, это видели другие командиры. Чтобы не попасть под такую же гребёнку, они вели себя тише воды ниже травы, стараясь ничем не выделяться, в результате боевые возможности подразделений неуклонно падали. Теперь бойцы батальона умели отлично маршировать, бить штыком чучело, стрелять куда-то в сторону мишени и знали всё о политике партии и Советского Союза. Встаёт вопрос, если наша стрелковая дивизия полностью укомплектована такими командирами и бойцами, сколько она продержится, например, против обычного пехотного батальона немцев? Не торопитесь отвечать, вопрос с подковыркой.
– Недолго? – неуверенно спросил Злобин, который, как и все командиры, очень внимательно слушал меня.
– Очень недолго. Чтобы прояснить эту ситуацию, поясню. В Красной Армии командиры принадлежат двум формациям: новой и старой. Естественно, про старую вы знаете. Это командиры, прошедшую лихую Гражданскую войну и меряющие всё теми временами, считают всё новое хуже старого. У них, конечно же, имеются последователи, причём большинство. У меня тут всегда возникает желание спросить, почему же тогда они не используют пушки времён Петра Первого, с ядрами, а переходят на новые системы? Новой формации – это командиры, получившие боевой опыт и понимающие, что старые методы на сегодняшний день не жизнеспособны. Взять, например, меня, я прошёл Испанию, Финскую, конфликт с Японией. Только Польский поход пропустил, на курсах был. Однако, к сожалению, нас, а я отношусь к командирам новой формации, меньшинство, поэтому в армии царит обучение в стиле старых традиций – с шашкой наголо на танк. Тактику и стратегию считают слишком заумной гадостью, проще так с голым задом атаковать пулемёты… Я не слишком сложно говорю?
– Нет, всё понятно, – мотнул головой Злобин.
– Так вот… – тут я прервался. В палатку забежал сержант, начальник поста охраны у въезда в лагерь, он сообщил, что прибыло не две, а три машины вместе со старшим лейтенантом Головиным.
Дежурный командир вышел отдать распоряжение готовить ужин, а я продолжил. Чуть позже к нам присоединился Головин и занял свободное место на одной из скамеек.
– Теперь по сражению между стрелковой дивизией и пехотным полком противника. Возьмём для примера встречный бой. Оба подразделения встретились лоб в лоб, что обычная ситуация на данный момент у границы. Действовать немцы будут так: передовая рота немедленно заляжет и приготовит пулемёты, пока командир батальона разворачивает другие роты, создавая оборону. Командир передового подразделения советской дивизии прикажет атаковать залёгшего противника широким строем, выставив вперёд штыки. Ничего другого не умеет. В училище-то учили, но использовать свои знания он не посмеет, могут наказать. Пересыщенность пулемётами в немецких подразделениях такова, что атакующий батальон положат до того, как бойцы добегут до позиций немцев. Потом рота рывком уходит вперёд и снова залегает, ожидая следующего подразделения русских, пока тыловые подразделения обходят перебитых русских и добивают раненых.
– Но позвольте, – снова вскочил тот же политрук, – немецкие рабочие встанут стеной…
– Не стоит говорить о том, что вы не знаете. В простых пехотных подразделениях служат как раз обычные рабочие. Сейчас вам опишу ситуацию, типичную для немецких подразделений. Одна такая рота, сбив заслон наших войск, зашла в село и начала готовиться к ночлегу. Несколько солдат разных подразделений, схватив молодых девчат, изнасиловали их на сеновале. Возможно, после этого убили. Каково будет наказание?
– Трибунал? – неуверенно спросил политрук.
– Согласно приказу высшего командования вермахта, одобренному в Ставке Гитлера, в таком случае солдаты могут быть наказаны только дисциплинарно их командирами. То есть по желанию командира – может наказать, а может и нет. Пару нарядов даст на кухне, если крики девушки его разбудили, вот и всё. Этот приказ официальный, а немцы выполняют их в точности. Теперь спросите себя, когда немцы будут входить в наши населённые пункты, будут ли они пользоваться своим правом победителя, зная, что им за это ничего не будете?
– Это ложь, такого просто не может быть!
– Какой умный политрук, – вздохнул я. – Вчера и сегодня я участвовал в схватках с немецкими диверсантами, допрашивать тоже пришлось. Эта тема меня заинтересовала. Я допрашивал диверсантов из трёх разных групп, и все трое говорили одно и то же. То, что вы сейчас услышали. Сговориться они, естественно, не могли, значит, это правда.
– Да мы их всех осудим, расстреляем!
– А за что? – с наигранным удивлением приподнял я брови. – Как раз простые немецкие солдаты себя виноватыми в совершённых воинских преступлениях не чувствуют. Для примера, вот вам, товарищ политрук, приказали расстрелять детей. Вывели их, построили в шеренгу, дали пулемёт, сказали, что это дети врагов народа, и приказали расстрелять. Ваши действия?
– Я не буду стрелять, это же дети.
– Странно, остатки совести у вас всё же имеются. А вот немецкий солдат расстреляет. Причем особо не задумываясь и не колеблясь. Не думайте, что это бездушный человек или такая сволочь, просто он не считает, что именно он совершает преступление. По мнению солдата, преступник тот, кто отдал этот приказ, а он лишь исполнитель. Так что когда таких солдат будут судить, они действительно не будут считать себя виноватыми в тех преступлениях, в которых их обвиняют, и станут искренне недоумевать, почему на расстрел ведут их, а не командиров. Менталитет у них такой. Немцы другие. Не надо их равнять с нами. Именно поэтому и мы им кажемся странными. Насчёт восстания рабочих. Я согласен с вами, они могут восстать, но только когда наши войска окружат Берлин, и их семьям будет угрожать гибель. Тогда для их спасения, возможно, они восстанут. Но никогда раньше. Победители, а немцы считают себя победителями, на стороне проигравших никогда не будут.
