Пол Андерсон - День, когда они возвратились
Фургон Миккала внутри был неплохо обустроен, но из-за огромного количества в беспорядке сваленных вещей там оказалось довольно тесно. В переднем конце стояла пузатая печка — ее топили, когда удавалось найти топливо. Левую стену занимали две двуспальные койки, одна над другой: под нижней находился выдвижной ящик, а к стене между койками крепился откидной стол. Бесчисленные полки, шкафчики, вешалки на правой стене были заполнены невообразимым числом предметов: припасы и инструменты, костюмы и декорации для выступлений, целый калейдоскоп безделушек и разного хлама. С потолка свисали масляная лампа, несколько амулетов, связки сушеных овощей, колбасы, гирлянды луковиц и плодов драконника и еще множество всякой всячины — все это наполняло воздух своеобразными ароматами.
К двери оказалась приделана клетка. При появлении Миккала, Дулси и Айвара зверек в ней встал на задние лапки. Неужели кому-то может захотеться держать у себя столь непривлекательное существо, удивился Айвар. Четвероногое сантиметров пятнадцати в длину, с передними лапками, похожими на цепкие ручки, было покрыто жесткой серой шерстью; кожистая перепонка тянулась от плеч до задних лап, образуя что-то вроде мантии. Острая мордочка с ушами-воронками, пасть с острыми, как иголки, зубами. Зверек не мог быть представителем фауны Энея: три его маленьких красных блестящих глаза, расположенные треугольником, не выдержали бы света Вергилия.
— Кто это? — спросил Айвар.
— Ну как же, это наша «удача», — ответила Дулси. — Ее зовут Ларзо. — Дулси просунула руку в дверцу клетки, не имеющую запора, и позвала: — Ларзо, моя сладенькая, поди сюда и поздоровайся.
— Ваш… э-э… талисман?
— Наш кто? — переспросил Миккал. — А, понял. Ты думаешь, она вроде тех фенечек? — Он ткнул пальцем в болтающиеся амулеты. — Нет. Правда, считается, что «удача» приносит счастье, но на самом деле они просто любимчики. Пожалуй, ни в одном таборе не сыщется фургона, где не держали бы «удачу».
Айвар припомнил, что где-то читал об «удачах». Большинство авторов лишь вскользь упоминали об этом не особенно привлекательном и незначительном, по их мнению, обычае тинеранов.
Миккал, Дулси и Айвар уселись на нижнюю койку.
Дулси вытащила «удачу» из клетки, посадила себе на колени и, тихо напевая, стала кормить кусочками сыра. Зверек взял еду, но никак не откликнулся на ласку хозяйки.
— Откуда они взялись? — поинтересовался Айвар.
Миккал развел руками:
— Кто знает? Похоже, когда-то иммигранты завезли парочку-другую. Эти зверюшки не могут жить тут на воле, но у тинеранов появилась привычка держать их, и… — Миккал широко зевнул. — Пора на боковую. Беда с этим утром — наступает чертовски рано.
Дулси посадила «удачу» в клетку. Чтобы дотянуться до дверцы, ей пришлось перегнуться через Айвара; отстраниться от него она явно не торопилась. Заметив это, Миккал улыбнулся и подмигнул:
— Почему бы и нет? Ты, приятель, будешь с нами еще долго, да к тому же ты нам нравишься. Так что близкое знакомство не помешает.
Смутившись, не зная, как поступить, Айвар пробормотал:
— Ч-что? Я… э-э… не понял…
— Поразвлекись с ней первый сегодня.
— А? Но… но…
— Ты, братишка, застрял на своем «но», — буркнул Миккал, а Дулси захихикала. — Стесняешься? Все вы, северяне, такие, пока не выпьете для храбрости. Брось, ты же среди друзей.
Айвар мучительно покраснел.
— Ладно, милый, — промурлыкала Дулси. — Бедный мальчик, он еще совсем не готов. — Она чмокнула Айвара в губы. — Не переживай, Рольф, времени у нас достаточно. Может, попозже ты и захочешь — но только если захочешь.
— Ясное дело, — подтвердил Миккал. — Да ты не бойся, я не кусаюсь, да и Дулси кусается не так уж больно. Отправляйся на покой, если ты это предпочитаешь.
Безыскусственность их отношения показалась Айвару Божьим даром. Он не мог себе представить, чтобы при других обстоятельствах так быстро сумел преодолеть свое смущение.
— Я не в обиду… Я… ну, у меня там, дома, есть невеста.
— Если передумаешь, скажи, — шепнула Дулси. — Но даже если не передумаешь, я не усомнюсь в твоей мужской силе. Просто у разных племен разные обычаи. — Она поцеловала его снова, более горячо. — Спокойной ночи, милый.
Айвар вскарабкался на верхнюю койку, разделся и залез в спальный мешок, приготовленный для него Дулси. Микал потушил лампу, и Айзар всем телом ощутил движения на нижней койке… Потом осталась только темнота, тишина и ветер снаружи.
Айвар долго мог уснуть. Полученное им приглашение слишком его взволновало. Может, нужно проще смотреть на вещи? Ему во время отпусков с военной службы приходилось иметь дело с тремя-четырьмя доступными женщинами — в компании с приятелями. Тогда он гордился своей удалью. Потом он встретил чистую, как звездный свет, Татьяну и устыдился.
«Я не ханжа, — убеждал он себя. — Пусть они делают, что хотят — и на далекой развращенной Терре, и в близком и простом тинеранском фургоне».
У Наследника, отпрыска поколений ученых, другая судьба. Люди на Энее выжили, потому что их предводители были преданы делу: они были цельными натурами, — и мужчины, и женщины, — подчинялись жесткой дисциплине и всегда требовали от себя больше, чем от других. А самообладание коренится в глубинах души и требует усилий.
Человеку, конечно, свойственно оступаться. Айвар не считал себя таким уж грешником — тогда, во время войны. Но оргии — это все-таки совсем другое дело, особенно если нет ни малейшего оправдания… Так почему же он лежит без сна, стараясь не особенно вертеться с боку на бок, и почему так ужасно жалеет о своем решении хранить верность Тане? Почему, когда он попытался призвать на помощь ее чистый образ, вместо Тани перед его глазами предстала Фрайна?
Глава 7
Расположенный на холме посреди Нового Рима, университет Вергилия представлял собой самостоятельный город в пределах столицы — не говоря уже о том, что был старше ее. Массивная стена с бойницами, окружавшая университет, была покрыта шрамами, оставшимися еще со Смутного Времени.
«Он и на самом деле старше Империи, — подумал Десаи. Его взгляд скользнул по рыжим и серым камням, уложенным руками человека, к переливающемуся всеми цветами радуги фрагменту. Десаи ощутил озноб. — А эта часть — старше человечества».
Войдя в главные ворота, Десаи оказался в лабиринте дворов, проходов, лестниц, маленьких садиков в самых неожиданных местах, мемориальных стел и статуй. Архитектура университетских построек отличалась от городской. Даже самые новые здания — длинные, украшенные портиками, с высокими закругленными окнами и стройными башнями — сохраняли традицию, восходящую к древним университетам человечества.
«Насколько это верно? — задумался Десаи. — Даже если эти строения повторяют постройки древней Терры, все равно они — мутанты-полукровки. Готические арки, но русские луковки на шпилях. При здешнем низком тяготении своды взмывают ввысь, а купола раздуваются, как мыльные пузыри. И все-таки все эти детали образуют гармоничное целое — по-своему мощное и грациозное, типично энейское… в отличие от меня».
На башне, отчетливо выделяющейся на фоне темнеющего синего неба и рыжей тучи дальней песчаной бури, пробили куранты. Мелодия, которую они вызванивали, была столь же традиционной, как и все вокруг, но для Десаи в ней не было ничего отстраненно-академического — она звучала почти как военный марш.
Университет не был теперь так полон шумными толпами жаждущих знаний, как это было запечатлено на лентах, снятых до восстания. Особенно было заметно почти полное отсутствие негуманоидов и людей из других владений Терры. Но энейцев было по-прежнему много. Почти все они были одеты в университетские мантии, цвет которых различался в зависимости от факультета, под некоторыми виднелись белые халаты исследователей. На одежде студентов выделялись эмблемы их колледжей, а у тех, кто был из землевладельцев, — гербы их семей. Под мантиями представители обоих полов носили свитера, брюки и низкие сапожки: лишь в торжественных случаях это заменялось женщинами на такой отголосок древности, как платья и юбки. Десаи заметил, что многие мужчины сохранили погоны — напоминание о воинских или флотских подразделениях, ныне упраздненных.
«Должен ли я объявить ношение погон незаконным? — подумал он. — И что предпринять, если никто не подчинится?»
Недовольство окружающих его людей он ощущал как физическое давление. О, на первый взгляд картина была вполне мирной: несколько молодых людей смеялись шутке товарища, другие запускали огромного воздушного змея, парень и девушка держались за руки, глядя друг другу в глаза, двое профессоров были погружены в ученую беседу. И все-таки напряжение чувствовалось в том, как мало было крутом улыбок, как отдавались на древних камнях шаги — в них угадывалась привычка маршировать.
