Андрей Щупов - Приглашение в ад
— От, шельмец! — он от порога погрозил ему кулаком.
— Сам-то!.. Щека от хомяка, — на всякий случай Санька обошел стол кругом, умножая пути возможного отступления.
— Ты погоди, погоди!
— Чего годить-то?
— А того, — Егор поманил его промазученным пальцем — Ком цу мир, Шуркаган!
— Это еще зачем?
— А я тебе сделайт немного больно.
— Это я тебе сделайт больно! Через три года такие мускулы натренирую! Будешь летать от стенки к стенке.
Санька жестом изобразил, как будет летать бедный Панчугин. Будущие его мускулы были единственной реальной угрозой Егору. Ничем иным этих взрослых было не пронять, — только будущим. Во всяком случае иной раз подобные посулы оказывали свое действие, и Панчугин всерьез призадумывался. Однако сегодня механик-водитель имел на руках тайный козырь и отступать не собирался.
— Ладно, гуляй, не возражаю. А обувку я, пожалуй, Ганисяну в музей свезу. Пусть там между собой делят. — Егор швырнул на пол мешок, и из него выскользнула пятка совершенно нового, даже чуть поблескивающего ботинка. Санькиной бедой была драная обувь, об этом знало все население башни, и все в меру своих сил пытались найти что-нибудь малоразмерное. Однако до сих пор везло им не слишком, и по дому Санька продолжал канделять во взрослых кирзачах сорок первого и сорок второго размера.
— Небось, все большие?
— А вот хрен там! — Егор горделиво улыбнулся. — Все, как есть, детские. Полковнику спасибо скажи. Конфисковал у каких-то гавриков на черном рынке.
— И что, можно померить? — Санька неуверенно шагнул к мешку.
— А чего не померить? За фофан и померить дам. За два — подарю любую пару.
Лицо Егора сияло. Не так уж часто он выигрывал баталии с Санькой. Но в этот день сила была явно на его стороне. Со вздохом приблизившись, паренек покорно подставил лоб.
— Только не слишком сильно.
— А чего не сильно-то? Слава Богу, умеем!..
Панча прижал ладонь к голове вечного своего противника, с наслаждением оттянул палец. И в этот момент в дверь дважды кто-то стукнул. Процедура воспитания прервалась.
— Ух, ты! Это ж Вадикова краля! — оба прижались лицами к стеклу, разглядывая странного вида гостью — дамочку в кожаной куртке и кожаных брюках, в боевом берете, с массивной кобурой на поясе. На отдалении от дамочки топталась пара верзил с карабинами, но они-то как раз воображения не поражали. Вновь приблизившись к двери, дама постучала в нее носком сапога.
— Вадика нет, а она ходит и ходит. И чего дуре надо? — пробубнил Санька. — Сбросить бы шифонер на голову. И не ходила бы.
— Я тебе сброшу, балда! — Панчугин с удовольствием разглядывал стоящую внизу гостью. — Что б ты понимал в женщинах, чувырло гороховое!
— От чувырлы слышу! Слюни вон подотри. Нашел на кого глядеть… Обещала мне велик прикатить и до сих пор жмется. Правильно ей Вадик от ворот поворот дает!
— Дурак ты, Саня! — Панча звучно постучал себя по голове. — Велик… Что велик! Разве у них велики просят!
— А что же еще?
— Что, что!.. — забыв о фофанах с обувкой, Егорша чуть ли не вприпрыжку устремился по лестнице вниз.
— Бабник! — крикнул ему вслед Санька. — Юбкоподольщик несчастный!
Терять время он, впрочем, не собирался. Скакнув к мешку, юрко нырнул в него с головой, в мгновение ока выбрав то, что показалось ему самым-самым. В пару секунд обувшись, вскочил на ноги, притаптывая каблуками, проверил удобство обновки.
А внизу тем временем глупые взрослые обменивались глупыми фразами:
— Увы, пардон, как есть укатил. Прямо с утра… Что? Пульхена?… Так я только что от него! Если нужно, сам подвезу. Машина — зверь, так что это мы мигом!..
Прислушавшись к происходящему внизу диалогу, Санька фыркнул. Ох, и слабачье — эти взрослые! А еще называют себя мужиками. Стоит появиться на горизонте какой-нибудь смазливой дамочке, и они уже клеем по полу…
— Эй, Шуркаган! Слышишь?… Я тут отлучусь на полчасика. Отвезу гостью к полковнику. А потом сразу назад.
Это было забавно. И Вадим, и Лебедь, и Панчугин — все, выбираясь за пределы приютившей их башни, предупреждали Саньку куда и насколько отлучаются. Со стороны могло показаться, что они исспрашивают у него разрешение, и, разумеется, Санька вел себя соответствующе. Подойдя к лестнице, он прокричал в сторону двери:
— Давай, давай! И аккуратней там с фрикционами!
Что такое фрикционы, Санька представлял себе довольно смутно, но слово звучало авторитетно, а авторитетную речь Санька очень даже уважал.
* * *Дверь была хлипкой и доверия не внушала. Именно за такими дверями доброхоты в цепях и без цепей оставляют на растяжках гранаты. Очень удобно для сверхдальних путешествий. Открыл, сосчитал до трех — и ау-ау, где вы, братья-ангелы?… Вадим однако рискнул и, распахнув дверь ногой, быстро вошел в подъезд. В квартиру Паучка стукнул условной дробью. Между делом осмотрелся. Старик часто менял квартиры, о всех своих новых адресах оповещая своевременно. И во всех его конурках наблюдалось одно и то же: убогая обстановка, первый этаж, возможность выхода на обе стороны дома. Паучок был не только великим партизаном, но и великим конспиратором.
Вадим снова постучал. В дверной глазок с той стороны заглянули, а через секунду загремели отпираемые засовы. Существо с куцей бороденкой, обряженное в ветхую одежку, щербато улыбнулось. Вадим улыбнулся в ответ.
— Здорово, анахорет!
— Заходи, Вадик, заходи! А я-то перепугался, чай вон на кухне даже разлил.
Пожав потную ручонку, Вадим прошел в квартиру. Ничего особенного, только на диване ворох смятых ассигнаций, на журнальном столике спиртовка, на которой старик разогревал утюжок. Страстью старика было собирать деньги и прятать. Прежде чем прятать, Паучок сортировал ассигнации по номиналу и тщательно разглаживал. Мятых купюр он не любил. Он и людей оценивал специфически. Про кого-то говорил: «А что с него взять, он все равно что трояк рваный!» Про того же Пульхена, например, отзывался с боязливым уважением: «О, это валюта!..» Словом, старикашка был еще тот и цену жизни знал лучше многих.
Проходя мимо дивана, Вадим прищелкнул по многорублевой стопке.
— Не надоело?
— Что надоело?
— Как что? Бумагу коллекционировать.
— Какая же это бумага? Это денежки, Вадик! Добротные денежки!.. — стряхивая хлебные крошки с усов и бороды, Паучок укоризненно покачал головой. — Денежки, Вадик, они — завсегда денежки. Хоть, значит, при любом строе. Кто знает, как оно дальше обернется, а с ними хоть какая-то надежа.
— Да уж, оптимист! — Вадим осторожно отогнул штору, бегло осмотрел улицу. Заглянув на кухню, одним движением сгреб со стола кубики сахара. Разумеется, в собственный карман.
— Вадик, ты чего?
— Да так… Больно кучеряво живешь!
— Так ведь у меня эта… Как его? Грыжа. Еще со старой работы. Мне питание нужно. Полноценное.
— У тебя грыжа, а у меня дети. Много детей. И им, представь себе, тоже необходимо питание. — Вадим ухмыльнулся. — Странно, да?
— Что ж тут странного… — Паучок пожал плечиками. — Дети — они тоже человеки.
— То-то и оно… Ого! А это что еще за номер? Раньше ты вроде не вооружался, — Вадим заметил в маленькой комнате прислоненную к стене двустволку.
— Так то когда было! Раньше я вообще не запирался. Потому как беден был и что с меня было взять? А нонча люди чести не ведают. Сперва палят, потом спрашивают. Только и признают — что силу.
— Умнеешь, Паучок!
— Теперь все умнеют. Иначе нельзя. Потому что люди, как звери, а звери, как люди. Собак вон диких сколько расплодилось. И ловят их, и отстреливают, а все бестолку. Хуже волков стали. Или воронье то же… Иду давеча по улице, и вдруг — рык, гавканье! Я за палку, озираюсь. Никого. Шаг шагнул, и снова рык — да не откуда-нибудь, а сверху. Гляжу, а там ворона! Представляешь? Вот ведь как приноровилась, подлость летучая!
Откуда-то из подмышки Паучок вынул миниатюрный счетчик Гейгера, продемонстрировал Вадиму, словно больной, показывающий градусник.
— А тут что — тут жить можно. Хороший район, спокойный.
— Ага. Если не считать того, что еще месяц назад все здешние подвалы были полны плесени.
Паучок довольно закивал головенкой.
— Вот и разбежался народец с перепугу. В центре вас, как огурцов в бочке, а здесь никогошеньки. А грибок тутошний, между прочим, того. Поцвел, поцвел, да и заглох.
— Это потому, что выжгли его тогда. Потому и заглох… — Вадим подцепил купюру, покрутил перед глазами. — Да… Гляжу я на тебя, Паучок, и удивляюсь. Кругом голод, люди от пуль, эпидемий мрут, а к тебе ни одна холера не пристает. Сахарком вон балуешься, усы отрастил.
— Чего ж усы… Усы — они сами по себе. — Паучок удивленно потрогал у себя под носом. — А убивать меня — рука не поднимется. Или патрон пожалеют. От заразы ить тоже надо бегать. Дымом окуриваться. А сахар — так это как повезет. Я, к примеру, за тараканами наблюдаю. Они хоть и звереныши, но хитрые! И тут главное — не спугнуть. Они лучше любой собаки чуют, где радиация, а где жратва. Так что, куда они, туда и я.
