Любовь Пушкарева - Синто. Героев нет
– Предупредите техников, мне не нужны несчастные случаи.
В ответ молчание, они пока в шоке и еще ничего сказать не могут. А тот, что среагировал сразу, и не хочет – то ли не такой альфа-самец, то ли поумнее других.
– Ну? – Молчат, я их запугала до такой степени или взбесила? Похоже, и то, и другое. Первым очнулся «не альфа». Точно, поумнее.
– Лейтенант Олафсон, рад приветствовать вас на Дезерте.
– Спасибо. Приветствия можно продолжить в атмосфере.
Он среагировал правильно, быстро направившись к выходу. Я не отставала. Олафсон думал, что пока он дойдет и откроет ворота, я как раз подоспею, и шел очень быстро, не оглядываясь. Трое других потихоньку стали отставать. Мы подошли к воротам, Олафсон набрал код и повернулся посмотреть, где же я, и не увидел; какие-то мгновения потеряно шарил взглядом и, опустив глаза, наткнулся на меня. Его передернуло. Я смотрела на него в упор, его инстинктивной реакцией на этот взгляд было схватиться за оружие, но он сдержался. «Не перестараться бы», – мелькнула и пропала мысль. Я уже тем же взглядом крысодлака всматривалась в подходящую троицу. Ворота наконец разошлись, и мы пошли дальше. В коридорах нам попадались люди, и я заставляла их отводить глаза. Наконец мы попали в зал с кучей народу, где я сразу же увидела отца – черное пятно на всей этой серо-зелено-синей массе. Он тоже увидел меня, мы подошли друг к другу, я церемонно поклонилась.
– Приветствую, отец.
– Приветствую, дочь – отозвался лорд Викен. – Пойдем, я представлю тебя.
Опять что-то тихо царапнуло – потом, все потом. Отец прекрасно понял, что я в измененном состоянии, но не выразил своего отношения к этому.
– Господа, моя дочь – Викен-Синоби.
Я холодно-вежливо склонила голову, пряча взгляд под ресницами.
– Глава государства, президент Соденберг, – указал он на крепкого мужчину лет пятидесяти, с острым пытливым взглядом. – Министр экономики Штайне. – Худой, носатый, со скользящим взглядом тоже лет пятидесяти. – Министр образования Гауфсон. – Лет сорока, явный десантник; этот смотрел на меня с каким-то чувством брезгливости. Если с другими представляемыми мы просто обменивались кивками и скользящими взглядами, то Гауфсону я решила затолкать в глотку его отношение ко мне. Я подняла взгляд и уставилась ему в глаза. Мгновенно в нашем кружке повисла напряженность. Гауфсон взгляда не отводил. Тут вмешался отец.
– А это ректор Вольф; собственно, на его территории ты и будешь действовать поначалу, – оттенками тона он дал понять, что недоволен происходящим. Мне пришлось перевести взгляд с Гауфсона на представляемого человека лет сорока, но уже изрядно седого; он смотрел на меня слегка сочувствующе. Я вежливо кивнула и опять метнула взгляд в министра, но тот уже не принял нового раунда. Президент тоже решил поучаствовать в разрядке ситуации.
– Вы закончили Тропезское военно-космолетное училище?
«А то ты не знаешь», – мелькнуло у меня. Я принялась вежливо отвечать, чтобы поддержать разговор. Так прошло несколько минут. В беседу включились Штайне и Вольф, потом нас с Вольфом плавно предоставили друг другу – налаживать отношения, так сказать. Вольф оказался вполне нормальным мужиком, и что особенно меня порадовало – он не заострял внимание на том, что я девушка, не затрагивал темы, что, мол, мне будет трудно среди такого количества мужчин. Мы отошли к столу с закусками, он рассказывал о профиле своей учебки – инженеры, летчики и прочие интеллектуальные профессии. Слушала я внимательно, так как в стенах его училища мне предстояло поселиться и работать. Моя должность – военный советник, так без фантазии называют представителя заказчика, который корректирует учебный план под конкретные задачи нанимателя, только я еще понятия не имела об этих самых задачах.
– Кто пустил сюда отброс? – раздался голос сзади. Я не обернулась, так как не отнесла эти слова к себе.
– Да это Вольф, думает, что ему все позволено… – ответил второй голос. Мой внутренний крысодлак встал в стойку, и я стала медленно разворачиваться к говорившим.
– Ба, друзья, да этот отброс, похоже, и есть наш новый советник с Синто, – сказал третий. Конец реплики звучал уже в полной тишине.
– Отец, как тут обстоят дела с дуэлями? – прозвучал мой абсолютно спокойный голос в тишине.
– Нормально, – тут же отозвался он.
– Немедленно извинитесь перед гостьей! – возмущенно произнес Соденберг.
– Ну, раз президент приказывает – извините, – ернически молвил третий, лидер, крупный, но не перекачанный мужчина лет тридцати пяти, опасный боец и, несмотря на свои габариты, явно с хорошей скоростью. Двое других тоже были очень мускулистые, но как-то медлительнее.
– Извинения не приняты, – мы сказали это с отцом хором. Соденберг посмотрел на отца обеспокоенно, Вольф ошарашенно, Штайне же никак внешне не реагировал, а Гауфсон с насмешкой уставился на меня. Все остальные выражали разную степень удивления, я всматривалась только в знакомых.
– Я требую дуэли до смерти, с этими тремя, – отец произнес это, глядя мне в глаза. Что же у меня так заболело в груди?.. Потом, потом. Почему мне так сложно сказать…
– Да, отец.
– Выделите помещение, – это он уже бросил Соденбергу. – А впрочем, и этот зал подойдет; надеюсь тут есть камеры?
– Да, – президент взял себя в руки. – Вы что, хотите прямо сейчас устроить дуэль? С кем первым?
– Через десять-пятнадцать минут, с тремя сразу. Вольф, будьте добры, найдите пустую комнату неподалеку, дочери надо подготовиться.
Соденберг опять впал в ступор с обеспокоенностью на лице. Вольф порывался возражать, но я не дала ему такой возможности, направившись к выходу, и ему пришлось последовать за мной.
– Дочь, я хочу «смерти с одного удара».
– Да, отец.
Когда за нами закрылась дверь, Вольф выпалил:
– Ваш отец псих, он что, хочет убить вас?
– Не стоит оскорблять моего отца, ректор Вольф. – От моего тона Вольф, собиравшийся что-то добавить, заткнулся. – Мне нужна, довольно просторная комната.
– Да мы можем зайти в любой класс, они тут недалеко…
Мы немного прошли по коридорам, Вольф нашел и открыл своей карточкой какое-то помещение, зажег свет. Ничего, сойдет.
– Спасибо, подождите меня у двери, не входите.
Он молча послушался.
Я потушила свет и села по-турецки прямо на полу.
Мертвое пространство, лишенное силы; воздух мертвый, химический, как на корабле. Силы на этой планете мне не собрать, не с чего. Да ладно, моя сила внутри меня. Я раздувала ее, как раздувают костер, пока она не загорелась ровным послушным пламенем. Я сама стала просто пламенем, сильным, обжигающим; у пламени нет страхов, нет сомнений. Я вскочила и выскользнула за дверь; не глядя на Вольфа, направилась к своим врагам. Им предстоит честь умереть с одного удара. Я подарю им эту честь. Мир был черно-белым, четким и контрастным.
Я вошла – все было готово, часть людей ушла; те, что остались, жались к стенам. Тарелки стереокамер направлены в центр, на стоящую там троицу. Я вышла в круг, трое ухмылялись.
– Бой.
И всё, память отказывает. Бой я знаю, посмотрев съемку. Первый приближается и падает с перебитой шеей. Мы начинаем кружить с двумя, второй кидается и получает шоковый болевой удар. Третий – самый опасный; мы кружим, он нападает – я ускользаю. Вдруг он кидается в бок, в его руках оказывается коската, лицо озаряется хищной победной улыбкой. Он замирает в высокой позиции; я, как бы танцуя, иду на него; он замахивается, мои движения смазаны и … его голова слетает с плеч, кровь фонтанирует из шеи. Коската у меня в руках, я ищу ее хозяина, натыкаюсь на испуганный взгляд Гауфмана, опускаю глаза вниз – пустые ножны, и всаживаю коскату ему в бедро навылет.
– Признается ли дуэль честной? – безжизненный голос, мой.
– Да. – Отец.
– Да. – Соденберг.
Я выхожу из зала, мне почему-то очень нужно оказаться одной. Я иду к тому классу – хвала Судьбе, он не заперт, захожу, закрываю дверь. Пол летит мне в лицо, успеваю завалиться набок. Из горла рвется крик, глушу его рукавом, но даю себе выкричаться, я катаюсь по полу, как будто в шторм на яхте. Кричу долго, крик высвобождает слезы, наконец-то они хлынули, дальше будет легче. Когда я уже смогла плакать, не подвывая, пришли мысли. Отец, как он мог? Как он мог заставить меня убить троих человек, не из самообороны, а так, просто так. Ронан рассказывал, что он дрался на дуэли два раза – измолол противникам все кости, и от него отстали – зауважали. Зачем надо было убивать, достаточно было искалечить, я бы смогла сделать это зрелищно. Почему отец отдал этот приказ мне, не брату? Почему? Почему он не пощадил мои чувства? Он что, считает меня машиной для убийств? И как местные отнесутся к смерти своих? Не станут ли мстить? Хотя, если отец пошел на такое, значит, не станут, он всегда все хорошо просчитывает. И опять: почему отец сделал это, я что для него, ничего не значу? Истерика постепенно затихла, не оставив сил даже дышать. Расплата за насилие над собой, своим разумом и телом. Надо шевелиться, надо, время идет, я и так здесь почти час, меня, наверное, уже ищут, а Вольф может привести их сюда. Увидят на полу, зареванную – и все насмарку. Я тяжело встала, включила, зажмурившись, свет, достала платок, промокнула лицо. Хорошо, что запаслась мазью от ударов, она всегда при мне, на поясе; в очень маленьких количествах она снимает отеки, главное, не нанести ее слишком много. Нанесла, промокнула, снова села на пол, пытаясь хоть чуть собраться с силами – у меня ноги подкашивались, что было результатом шоковой нагрузки во время дуэли. Прошло несколько минут в блаженной тишине, неожиданно в дверь постучали – то ли звукоизоляция хорошая, то ли подошедший был в мягких ботинках. Этот стук впрыснул в кровь так необходимый мне адреналин. Я встала и открыла дверь. На пороге стоял мужчина (кто ж еще, не женщина же!) до тридцати, пол-лица – ужасная ожоговая маска, пол-лица – на зависть донжанам.