Валидуда Анатольевич - "На задворках галактики"
– Увы, – развёл руками Максим, – обещать не могу. Наше дело – служивое. Может уже сегодня мы вас покинем.
– Хоть попрощаться забегите, – вышла в сени бабка Миланья. – Я б вам молочка на дорожку…
– Попробуем, если что. Но если что, не обижайтесь.
– Ой ты, Боже мой! – отмахнулась бабка. – Обижаться не станем. Выучили, чай, ваши порядки.
Выйдя за калитку, офицеры направились по улице в центр деревни, где располагалась комендатура. По легенде они прибыли из запасного офицерского полка и ждали распределения в свою новую часть. В принципе, за четыре дня пребывания в Новосерповке их уже пора бы было и распределить, но Управление кадров штаба 29-го корпуса с ними не спешило. Начальника Управления поставили в известность, что несколько прибывших офицеров – жандармы и грушники.
Штаб корпуса размещался на отшибе Новосерповки, его охраняла комендантская рота. Группа Кочевника, над которой он взял личное руководство, делала своё дело за периметром деревни. Помимо трёх жандармских офицеров, в группу входил подпоручик Ершов с которым Масканин учился на спецкурсе. Группа ротмистра Обдорцева вела наблюдение внутри Новосерповки, Масканин и Торгаев на время операции подчинялись ему. Сам Обдорцев, насколько просёк его Масканин, был матёрым оперативником, способным заткнуть за пояс практически любого диверса. Его офицеры были ему подстать – опыта набирались с самого начала войны. Все в группе ходили в армейской полевухе, ротмистра на пехотный лад называли капитаном.
– Ничего не чувствуешь? – вдруг спросил Торгаев, когда мимо проехал грузовик с солдатами.
– Не знаю, Стёп, разве что собаки как-то лениво сегодня побрехивают. И вроде дышится по странному тяжело.
– Не нравится мне, Макс, сегодняшнее утро… Будто что-то давит…
Максим пожал плечами, не зная что думать: то ли усталость накопилась за четыре дня то беготни, то лежания на чердаках сараев и две бессонные ночи, то ли чувство опасности играет тревогу.
Под комендатуру было отведено здание клуба. Получив сегодняшние штампики у дежурного – уже пятые по счёту по прибытию в Новосерповку, Масканин и Торгаев прошли в кабинет с табличкой "заведующий хозяйством", который Обдорцеву предоставил комендант. Так подгадалось, что комендант был в недавнем прошлом жандармом-оперативником пока не получил тяжёлого ранения. Он легко сошёлся с ротмистром и помогал чем мог, пребывая в уверенности, что Обдорцев и его люди в Новосерповке проездом.
– Явились, – усмехнулся командир группы, отхлёбывая чай из кружки. – Горазды ж вы спать.
Торгаев глянул на часы: 6:52 и удивлённо хмыкнул.
– Ладно, шучу, – сказал Обдорцев. – Чаю хотите?
– Эт можно, – кивнул Масканин, усаживаясь вслед за товарищем на стул.
– Кипяток в чайнике, заварка и сахар на подоконнике.
– Тебе с сахаром? – спросил у Максима Торгаев.
– Ну, давай с сахаром.
Пока тот делал чай, Обдорцев медленно прихлёбывал, задумчиво уставившись в одну точку. Когда две парующие кружки стали на стол, он успел допить и спросил:
– По дороге сюда ничего не заметили?
Масканин промолчал, а Торгаев пожал плечами и выдал:
– Гнетуха какая-то…
После его слов секунд на пять наступила пауза.
– Гнетуха, говоришь? – справился ротмистр. – А ты, Макс, что скажешь?
– Не знаю даже… – Масканин сделал глоток и подул в кружку. – Тут "чисто".
– Это понятно, что тут "чисто", – Обдорцев посмотрел на Торгаева. – Значит, гнетуха?
– Да всё вроде как обычно, – ответил тот. – Только в воздухе словно что-то такое разлито… Не знаю как и объяснить-то. Просто чую.
– Хреново, Стёпа, хреново, – насупился ротмистр. – Выходит, что что-то есть, но что именно – неизвестно. Нда, хорошенькое начало, нечего сказать…
– Начало? – спросил Масканин.
– Ага, оно самое, господа. Генерал Веретенников приезжает сегодня.
Масканин потёр подбородок, а Торгаев, глотнув и обжёгшись, отставил на время кружку.
– Хотел бы я сказать что-то определённое про свою чуйку, – тихо почти прошептал он, – но… ничего определённого пока сказать не могу.
– Значит, – подытожил ротмистр, – будем исходить из того, что противник уже в деревне.
– Интересно, каким это образом он здесь очутился? – засомневался Масканин. – Да и внешняя группа его, получается, прохлопала.
– И мы тоже, получается, прохлопали, – поддержал Торгаев.
– Вот то-то, – согласился Обдорцев, – прохлопали. Обижайтесь на меня или не обижайтесь, но пока что все ваши хвалёные штучки-дрючки что мёртвому припарка. Нравится вам это или нет, но я предпочитаю исходить из самого чёрного варианта.
– Ну хорошо, – бросил Масканин, – допустим, диверсы уже в деревне…
– По-тихому прошерстить всех прибывших ночью? – предугадал его мысль ротмистр. – К сожалению, не получится. Себя раскрывать мы не в праве, а без помощи хотя бы комендатуры за полдня не успеем. Да вы и сами понимаете, что нельзя нам сейчас раньше времени вспугнуть "их".
– Тогда, что? – спросил Торгаев.
– Я свяжусь с полковником Семёновым. А вы покамест с моими ребятами по обычной схеме работайте в деревне.
Он встал и надел фуражку. Уже у двери приостановился и сказал:
– Покумекайте пока вдвоём, но сильно тут не рассиживайтесь. Чай по три круга гонять некогда.
Генеральская колонна въезжала в Новосерповку по северо-западной дороге. В голове и хвосте шли БТРы, в центре грузовик со взводом автоматчиков и две легковушки с командующим и его "свитой". Охрана, в общем-то, серьёзная, особенно если учесть, что первыми в деревню въехали мотоциклисты с пулемётными колясками, а маршрут колонны пролегал по рокадам, изобилующим блокпостами, имеющими радиосвязь с ближайшими гарнизонами из частей армейских и фронтовых резервов.
Вдоль улиц, по периметру деревни и вокруг штаба 29-го корпуса было выставлено оцепление из бойцов комендантской роты и проходивших через Новосерповку маршевых подразделений. Казалось, при такой насыщенной охране любая попытка налёта заведомо обречена на провал. Но Масканин не был в этом так уверен. Как не были в этом уверены и Торгаев, и ротмистр Обдорцев и его оперативники. Само предположение, что враг уже здесь внутри попахивало паранойей и будь это известно наверняка, Обдорцева и Семёнова впоследствии ждал бы начальственный разнос с неотвратимым "террором" высокой инстанции. Командиры групп это прекрасно сознавали, но тем не менее по своим каналам связи доложили наверх собственные нелицеприятные для них предположения. Жандармское и грушное начальство с разносом решило повременить и пообещало выслать помощь.
Встречали генерал-фельдмаршала Веретенникова, по большому счёту, обыденно: штабные и командир корпуса построились у крыльца, последовал короткий доклад, рукопожатия – и все гурьбой потянулись в здание. Всю картину Масканину пересказал Торгаев, наблюдавший её с чердака дома старосты. А сам Масканин в это время обходил прилегающие дворы в паре с поручиком-оперативником Опёнышевым, который под видом формальной проверки пытался ставить себя на место противника и искал удобные для засады и наблюдения позиции. Как водится, хозяева уверяли, что никого постороннего у них в доме и во дворе нет, на что он вежливо улыбался, просил показать документы и, внешне беспечно, но на самом деле дотошно проверял дома, сараи, погреба и чердаки. Проверял вместе с ним и Максим, обращая особое внимание на все те мелочи, которые поручик отмечал как могущие быть подозрительными. Заодно Максим подмечал, что Опёнышев при всей его вежливости и обходительности мог при малейшей угрозе не задумываясь применить оружие.
– Слушай, Жень, – не удержался Масканин после одной из таких проверок, – там ведь одни бабы были да старик расслабленный.
Закрываясь от ветра, поручик сложил руки домиком и закурил, глубоко затянувшись.
– Так я по-человечески с ними, – сказал он, выпуская дым. – Ты сам видел…
– Я не про то, – скривил губы Максим.
На это Опёнышев цыкнул языком и с усмешкой шмыгнул носом.
– Знаешь, с такими как ты поначалу всегда беда выходит. Тут тебе не передовая. Это на фронте враг одет в чужую форму и говорит на чужом языке. А здесь враг многолик. Возраст и пол – это вовсе не показатели. Враг может досконально знать твой язык, он может выглядеть немощным с виду стариком или подростком. Да, чёрт возьми! Ты же, кажись, в нашем деле не настолько зелёный, сам должен понимать. Верно?
– Оно-то конечно верно… Но с бабами воевать или с ребёнком…
– Тьфу! – зло сплюнул поручик. – А когда этот ребёнок нашим солдатам глотки режет, это как? А когда эта баба в тебя стреляет, это как называется?
– Не кипятись… Я привык к другой войне.
– Да я и не кипячусь, – насмешливо произнёс Опёнышев. – Я даже чистоплюем тебя не считаю. Знаю, что в нужный момент голову не потеряешь и сделаешь всё как надо.
