Мари Лу - Легенда
— Дэй, — шепчет Тесс.
Я перевожу взгляд на нее. Тесс поворачивается спиной к озеру и смотрит на склон. Она указывает на проделанную нами глубокую выемку в его земле. Повернувшись, я вижу, на что показывает Тесс.
Твердая гладкая поверхность, к которой я прижимался спиной, оказалась листом металла. Я разгребаю камни и землю, понимая, что он прочно засел в склоне. Возможно, металл служит ему опорой. Прищурив глаза, я рассматриваю металлическую поверхность.
Тесс переводит на меня взгляд широко раскрытых глаз:
— Внутри пусто.
— Пусто? — Я прижимаюсь ухом к холодному как лед металлу. До меня доносится шум… какое-то эхо, бульканье и шипение, которое Тесс слышала ранее. Это не просто конструкция, которая держит берег озера. Отстраняясь от металла и разглядывая его внимательнее, я замечаю на его поверхности выгравированные символы.
Один из них — слабые очертания республиканского флага. Другой — всемирно принятый символ обозначения чего-либо токсичного.
Джун
— Туда должен был идти я. Не вы.
Я стискиваю зубы, стараясь не смотреть на Томаса.
Его слова мог бы произнести Метиас.
— Я выгляжу менее подозрительно, чем вы, — отвечаю я. — Люди доверяются мне легче.
Мы стоим у окна северного крыла Баталла-Холл и смотрим на командира Джеймсон, которая работает по ту сторону стекла. Сегодня они поймали шпиона из Колоний, тайно распространявшего пропаганду о том, «как Республика лжет вам!». Обычно шпионов доставляют в столицу, но при поимке в крупном городе, таком как Лос-Анджелес, ими занимаются местные военные. Прямо сейчас шпион подвешен вниз головой в комнате для допроса. У командира Джеймсон в руках ножницы.
Глядя на шпиона, я немного наклоняю голову. Я уже ненавижу его так же сильно, как и все связанное с Колониями. Но он еще молод, возможно, ему двадцать с небольшим. Примерно того же возраста был мой брат. Я постепенно привыкаю говорить о Метиасе в прошедшем времени.
Уголком глаза я вижу, что Томас все еще смотрит на меня. Командир Джеймсон официально доверила ему занять пост моего брата, однако Томас не может решать, что мне делать на тестовом задании, и это сводит его с ума. Он с удовольствием запретил бы мне отправиться под прикрытием в сектор Лейк без пары сильных охранников и целого отряда.
Однако завтра утром я должна это сделать.
— Послушайте, не беспокойтесь за меня. — Через стекло я вижу, как шпион в агонии выгибает спину. — Я в состоянии о себе позаботиться. Дэй не дурак. Если я пойду с отрядом через город, он тут же нас вычислит.
Взгляд Томаса возвращается к комнате для допроса.
— Я знаю, вы лучшая в своем деле, — отвечает он. Я ожидаю продолжения с «но…», однако ошибаюсь. — Просто держите микрофон включенным. Я позабочусь обо всем остальном.
Я улыбаюсь Томасу:
— Спасибо.
Он не смотрит на меня, но я вижу, как уголки его губ ползут вверх. Возможно, он вспоминает, как я везде таскалась за ним и Метиасом, задавая глупые вопросы о работе правительства.
За стеклом шпион вдруг что-то выкрикивает командиру Джеймсон и отчаянно бьется в цепях. Командир бросает на нас взгляд и резким движением подзывает к себе. Я не раздумываю. Мы с Томасом и еще один солдат, дежуривший у двери комнаты допроса, поспешно проходим внутрь и встаем у стены. Я тут же чувствую, как здесь жарко и нечем дышать. Пленник продолжает кричать.
— Что вы ему сказали? — спрашиваю я у командира Джеймсон.
Она смотрит на меня. Ее взгляд холоден как лед.
— Я сказала, что наши самолеты атакуют его родной город следующим. — Командир снова поворачивается к пленнику. — Поэтому для него же лучше поскорее начать с нами сотрудничать.
Шпион смотрит на каждого из нас. Из его рта на лоб стекает кровь, течет по волосам и капает на пол под ним. Когда пленник начинает сопротивляться, командир Джеймсон наступает на цепь, обмотанную вокруг его горла, и душит, пока он не затихает.
Теперь пленник хрипит и плюется кровью на наши ботинки. Я с отвращением вытираю ботинок о пол. Глаза пленника затуманивает страх.
Командир Джеймсон наклоняется к нему с улыбкой:
— Начнем заново? Как тебя зовут?
Шпион отводит глаза, не выдерживая пронизывающего взгляда. Он молчит.
Командир Джеймсон вздыхает и кивает Томасу.
— У меня устали руки, — говорит она. — Примите обязанности.
— Да, мэм. — Томас отдает честь и машинально выходит вперед. Он сжимает зубы и со всей силы ударяет шпиона кулаком в живот. Тот выпучивает глаза и кашляет на пол кровью.
Я отвлекаюсь, изучая детали его одежды. Медные пуговицы, военные ботинки, голубая запонка на рукаве. Значит, шпион замаскировался под солдата, и мы схватили его возле Сан-Диего, единственного города, где носят такие голубые запонки. Я даже могу сказать, что его выдало. Одна из медных пуговиц оказалась немного более плоской, чем те, что изготавливают в Республике. Очевидно, шпион этого не заметил. Должно быть, он сам перешивал эту пуговицу со старой колониальной униформы. Глупец. На такое способен лишь шпион из Колоний.
— Как тебя зовут? — снова спрашивает командир Джеймсон.
Томас достает нож и берет шпиона за палец.
Шпион тяжело сглатывает.
— Эмерсон.
— Эмерсон и все? Поточнее.
— Эмерсон Адам Грэм.
— Мистер Эмерсон Адам Грэм из Восточного Техаса, — вкрадчиво и мягко говорит командир Джеймсон, — мы рады видеть вас, сэр. Скажите мне, мистер Грэм, зачем Колонии отправили вас в нашу славную Республику? Распространять ложь?
Шпион слабо смеется:
— Славная Республика. Ваша республика не проживет и десяти лет. Когда Колонии захватят ваши земли, они воспользуются ими гораздо лучше…
Томас бьет шпиона по щеке рукоятью ножа. По полу скользит выбитый зуб. Я смотрю на Томаса, его волосы упали на лицо. Привычно доброе выражение сменилось садистским удовольствием. Я хмурю брови. Я нечасто вижу у Томаса такое лицо. И каждый раз оно меня пугает.
Прежде чем Томас успевает ударить снова, командир Джеймсон его останавливает:
— Все хорошо. Давайте послушаем, что наш друг может сказать против Республики.
От долгого висения вниз головой лицо шпиона стало пунцовым.
— Вы называете это республикой? Вы убиваете собственных людей и пытаете тех, кто был вашим братом!
Должно быть, он имеет в виду шпионов Колоний. Я закатываю глаза. Колонии всегда хотели объединиться с Республикой. Вот как они видят нас. Колонии, бедная маленькая нация, живущая по окраинам, смотрит на нас так, словно это они являются самыми сильными. В конце концов, объединиться с Республикой в их же интересах, ведь наводнения отняли у Колоний гораздо больше земли, чем у нас. Вот в чем загвоздка. Земля, земля, земля. Но заключить союз… такого никогда не случалось и не случится. Мы одержим победу над Колониями или умрем, сражаясь.
— Я ничего вам не скажу. Можете делать что угодно, но я вам ничего не скажу.
Командир Джеймсон улыбается Томасу, и тот отвечает тем же.
— Что ж, вы слышали мистера Грэма, — говорит командир. — Делайте что угодно.
Томас продолжает пытать шпиона, и через некоторое время другой солдат присоединяется, чтобы удерживать пленника на месте. Я принуждаю себя смотреть на пытку. Мне нужно узнать это, познакомить себя с этим. От криков пленника звенит в ушах. Волосы пленника, как и мои, прямые и темные, кожа такая же бледная, а его молодость снова и снова напоминает мне о Метиасе, но я не обращаю внимания. Я говорю себе, что Томас сейчас пытает не Метиаса. Такое оскорбление было бы невозможно.
Метиаса нельзя пытать. Ведь он уже мертв.
В ту ночь Томас провожает меня до дома и перед уходом целует в щеку. Он просит меня быть осторожной и обещает отслеживать все сказанное в мой микрофон. Сообщения также направят в подразделение ФБР.
— Мы будем за вами присматривать, — заверяет Томас. — Вы не останетесь одни, пока сами не захотите.
Я выдавливаю улыбку. Прошу Томаса позаботиться об Олли, пока меня не будет.
Наконец, оказавшись в квартире, я устраиваюсь на диване и кладу руку на спину Олли. Пес крепко спит, прижавшись к подлокотнику дивана. Он чувствует отсутствие Метиаса даже сильнее меня. На стеклянном столике до сих пор лежат старые родительские фотоальбомы из спальни Метиаса, его дневники и буклет, где он хранил воспоминания о времени, проведенном вместе со мной: походах в оперу, праздничных ужинах, первых заданиях по слежке. Я просматриваю их с того самого времени, как ушел Томас. Возможно, то, о чем Метиас хотел со мной поговорить, как-то связано с этими вещами из шкафа. Я бегло просматриваю записи Метиаса и перечитываю пометки, которые отец любил делать внизу фотографий. На фотографии с самой поздней датой запечатлены родители и маленький Метиас на фоне Баталла-Холл. Все трое показывают большие пальцы, поднятые вверх. «Здесь будет работать Метиас! 12 марта, 2118 год». Я смотрю на дату. Фотография была сделана за семь недель до смерти родителей.
