Михаил Ахманов - Скифы пируют на закате
Монах, однако, хоть деньги и презирал, от гонораров никогда не отказывался, и потому-то нынешний визит беспокоил куратора все сильней и сильней. Как обычно, его «слухач» и предсказатель грядущего умылся потом и слезами, но денег за свои пророчества не взял, заявив, что он-де и так в неоплатном долгу перед своим кормильцем, благодетелем и дорогим другом. И совсем ему не хочется, чтобы оного кормильца взяли к ногтю – не то зловредные демоны, не то пришельцы из космоса или из мира духов. Уточнить отправителей посланий, коим внимал Монах в своем наркотическом трансе, не было никакой возможности: он просто «слушал», ловил мысли и слова, пришедшие неведомо откуда – с соседней улицы, с другого конца света, с края Галактики… Куратор давно убедился, что его бессвязные речи, как и пророчества других «слухачей», нельзя считать игрой воображения, ибо таилось в них и рациональное зерно. Какое, вот в чем вопрос! Года два назад Монах предсказал деноминацию – с точностью до дня, часа и минуты; сегодня он поделился новостью не столь важной, зато имевшей прямое отношение к кормильцу и благодетелю. Благодетеля предупреждали ясно и недвусмысленно: не лезь в дела Сфер Вышних и Горних, не будоражь народ, не копайся там, где не положено, не кропай писулек о запретном и тайном. Иначе явится демон злобный, зверь алчущий, чудище непостижимое – явится и вынет душу из благодетеля, а заодно изо всех его родных да близких! Примерно так это звучало на цветистом языке Монаха вперемешку с воплями, стонами и скрежетом зубовным – «слухач», когда находился в ударе, мог разыграть целое представление.
Демонов куратор не боялся, что же до чудищ и зверей алчущих, то пострелял он их на своем веку немало, особенно в последний год. Не тревожился он и за семью, не имевшую к лже-Синельникову никакого отношения: сын с невесткой трудились в почтовом ящике под Арзамасом, а вынуть душу из жены-покойницы было бы трудновато. Так что не демоны и не звери беспокоили его в эту летнюю ночь, но то, что таилось за истерическими выкриками Монаха, – зерно истины, скрытое шелухой слов. Предупреждение! Тем более что было оно не первым, о чем давно полагалось бы доложить Винтеру, запросив помощи и совета.
Но какой помощи? Какого совета?
«Слухачи» представлялись куратору современным изданием Дельфийского оракула – в их пророчествах было куда легче разобраться, когда событие уже произошло. Иногда и этого не удавалось, и аналитики Системы безуспешно ломали головы над очередной загадкой; темный смысл ее ускользал, не подчинялся ни логике и здравому рассудку, ни попыткам подсознательной корреляции фактов. Слишком далек был феномен «слухачества» и от того, и от другого, напоминая чем-то таинственную Решетку, связной прибор, изобретенный Бог знает где и Бог знает кем… Никто не ведал, как она работает, однако ж пользовались – и с немалым эффектом! Правда, к ней приложили руку «механики», чьи паранормальные таланты заключались в интуитивном постижении всяческой машинерии, что позволяло если не объяснить принцип функционирования, то хотя бы воспроизвести чужое устройство из земных материалов.
Что же касается «слухачей», то специалисты утверждали, что их способности лежат на грани между телепатией и прекогнистикой. Они не были телепатами в полном смысле слова и не могли отчетливо улавливать мысли. Впрочем, этакие «странные типы» куратору до сих пор не попадались, несмотря на тщательные розыски. Похоже, «слухачи» воспринимали лишь ментальное излучение большой мощности, когда множество людей думает об одном и том же; ну, а мысли и намерения масс, как известно, движут историю. Это позволяло предвидеть некоторые события, но смутно, очень смутно… Четкое предсказание было редкостью, и случай с российской денежной реформой являлся скорее исключением, нежели правилом. Как полагал куратор, о дне и часе выпуска «портретной галереи» знали многие, гораздо больше народа, чем рассчитывали в правительственных сферах, – знали и думали об этом постоянно, что и помогло Монаху в тот раз. Воистину деньги правят миром! А если не деньги, так заботы о них!
Этот вывод подтверждался наличием еще одной категории эмпатов, обладавших совершенно невероятной способностью делать деньги из ничего. По аналогии с «механиками», «фермерами», «синоптиками» и «слухачами» они обозначались как «финансисты» или «мультипликаторы», причем последний термин не имел никакой связи с киноискусством, выступая в своем исконном значении – «способный приумножать». Как раз с таким приумножителем куратор должен был встретиться на следующее утро, и эта перспектива вкупе с мрачными прогнозами Монаха его совсем не радовала. «Финансисты», в отличие от «слухачей», в гонорарах Системы не нуждались и сами могли взять на жалованье кого угодно, а потому были людьми независимыми и высокомерными.
Он свернул в распахнутые ворота, проехал в самый конец двора, притормозил у парадного и взглянул на часы. Черт, полночи как не бывало! Долгонько же задержал его Монах! Хоть бы четыре часа поспать…
Огромный двор, вымощенный булыжником, был тих и безлюден; огромный дом – из тех, доходных, что строили столетие назад, – казался крепостной стеной, увенчанной выступающими башенками мансард. Под стеной прятались ночные тени; кое-где, укрытые их темным пологом, дремали машины, все больше шестиколесные «Солектрии», «Лексусы» да «Клио», и у каждой, словно упавшая с неба звезда, за лобовым стеклом тлел красный огонек. Куратор вылез, запрокинул голову вверх, проверил – звезды вроде были все на месте, да и месяц тоже, изогнутый и тонкий, как лезвие турецкой сабли. Он достал брелок, включил сигнализацию и усмехнулся, когда «Аккорд» чуть слышно пискнул, прощаясь с хозяином до утра.
Тут его и ударили.
Врезали крепко, но не милицейской палкой-глушителем, а чем-то похожим на гибкую бамбуковую трость с электроразрядником на конце. К счастью, голову он успел отдернуть, так что синеватая молния разряда прошила воздух, а сам удар пришелся на плечо, ближе к шее. Значит, не в кость, а по мясу, подумал куратор, скривившись от боли и быстро отскакивая назад, – он был мужчиной в зрелых годах, но прежней сноровки не растерял. Пальцы сжались сами собой, мышцы напряглись, в плече стрельнуло – рука, однако, работала.
«Кто ж это тут шалит?» – мелькнула мысль. Шалунов, промышлявших ночами у подъездов, в городе хватало, но своих он знал наперечет. И они его знали, и было им ведомо, что связываться с Петром Ильичом Синельниковым, бывшим офицером, крутым и крепким мужиком, небезопасно.
Однако ж связались! Вот только с кем? С припозднившимся жильцом, коего можно побыстрому обобрать у подъезда? С журналистом, кропавшим забавные статейки о магах, телепатах, лохнесском чудище и озоновой дыре над Антарктидой? Или с удачливым бизнесменом, чей карман распух от «толстовок» и кредитных карточек на предъявителя? Или… Или им нужен куратор звена С? Функционер Системы? Тот, кто прячется под семью личинами, расплывчатыми, как осенний туман?
Выяснить это было куда важней, чем разделаться с тремя типами, неторопливо отжимавшими его в тупик, к глухой стене, справа от парадного. Куратор полез за пазуху, с сожалением огладил ребристый цилиндр ручного лазера и вытащил бумажник.
– Эй, парни! Обойдемся без неприятностей, э? Берите, что есть, и ноги в руки!
Он швырнул бумажник, как бросают кость злобному псу. Ни один из троих не нагнулся; они попрежнему надвигались на него в полном молчании, поигрывая чем-то блестящим и гибким – то ли хлыстами, то ли бамбуковыми тростями. Лиц их куратор не видел – под стеной было темно, но походка, медлительная и неуклюжая, его удивила. Волка ноги кормят, и бандитам вроде бы полагалось бегать порезвей!
Вытащив брелок с ключами, он отправил его следом за бумажником.
– Берите тачку, ублюдки, и оставьте меня в покое! Никакой реакции. Ни деньги, ни машина им не нужны, понял куратор; эти типы хотели достать его самого. Кого же именно? Был он владельцем пяти квартир, и проживали в них разные люди – все, правда, почти на одно лицо; в этот же момент он находился рядом со своим двухкомнатным журналистским логовом на четвертом этаже мальцевского дома. От Монаха он мог поехать куда угодно – туда, где обитал отставной железнодорожник и бизнесмен Ивахнов, или к Августу Рихардовичу Мозелю, чудаковатому коллекционеру-сибариту, или в апартаменты Чардецкого, сотрудника федеральной разведслужбы… Не исключалась и Фонтанка – место законной прописки. Но он отправился сюда, в обитель писаки Синельникова. Выходит, Синельникова и ждали!
Прижавшись спиной к стене, он вскинул руки, словно сдаваясь на милость победителя, и с наигранной дрожью в голосе произнес:
– Так не пойдет, ребята! Так дела не делаются! Бумажник вам не нужен, тачка тоже – значит, будете бить. За что? Кому я дорогу переехал, э? Могу узнать, пока вы не вышибли мне мозги?
