Николай Берг - Мы из Кронштадта. Подотдел коммунхоза по очистке от бродячих морфов
– Беда, Ирэн, точно говорю. Сейчас, момент, дверь открою и объясню.
Когда они оказались в прихожей, Вера испуганно выложила все, что видела и слышала. Лахудра вышла из леса где-то в полдень. Шла не как зомби, легко, уверенно. Ее потому и не испугались. Одна из работавших на крайнем огороде, ну там, где клубника, даже ей навстречу вышла. «Вот нет пригляда, так сразу отлынивать от работы начинают», – механически и мельком отметила Ирина.
– А потом все на визг сбежались, – продолжила Вера. – Лахудра эту дуру-бабу схватила и стала у нее с руки мясо сдирать. Да ловко так. Ее Карина пыталась палкой по голове треснуть, так она и Карину укусила, за руку.
– Погоди, как укусила, я ж приказал в одежде работать? – зло спросил Виктор, хотя уже и сам понимал, какой ответ будет – денек сегодня как на грех был ясный, солнечный и очень теплый. Бабы, конечно, взялись позагорать, как же еще…
– Так безопасно же было, – виновато отозвалась Вера, по привычке шмыгнув носиком.
– Ясно. Так она дохлая, что ли, лахудра-то? – переспросила Ирина.
– Так непонятно, – тоскливо отозвалась Вера.
– Вы сначала туда сбежались, а потом оттуда врассыпную? – догадалась Ирка.
– Ну да. Я сюда, и заперлась. Ждала, когда вы приедете.
– Погодь. Если лахудра дохлая, с чего она тогда шла по-человечески? Мертвяки же култыхают, как убогие.
– Да откуда мне знать? Мне как сказали, так и передаю. А переспрашивать некогда было. Карину видела, как тяпнула – до крови. Карина мимо побежала, к себе.
– Ладно. Пойдем сейчас разбираться, давно хотел за УАЗ расплатиться. А она, гляди, моду взяла за руки кусаться. Надо ей кусалки укоротить.
– Ви-итя, ты поосторожнее там, а то двигалась лахудра очень шустро. Не как мертвяки. Очень шустро двигалась. И резко так, знаешь, – предупредила Вера.
Ирка нахмурилась. Ей очень не нравилась с недавнего времени интонация, с которой Верка произносила имя ее – Иркиного – мужа. И это томное «Ви-итя» Ирину просто бесило. С трудом удержавшись от желания дать Вере коленкой под зад, Ира спросила своего господина и повелителя:
– С пулеметом пойдешь?
Виктор минуту подумал, потом твердо сказал:
– Нет, пулемет не годится. Возьму автоматический дробовик, он в деревне лучше пойдет. А уж сдохла эта лахудра или нет – неважно. Картечь ее вразумит по-любасу.
Снарядились быстро. Хмыкнув, Витя напялил на себя ватник. Надел ушанку. Держать руками в перчатках ружье было немного непривычно, но ничего, не впервой.
Веру оставили в замке, в пальбе от нее все равно толку не было никакого.
Вышли, прислушались.
Ирка показала рукой в сторону свинарника.
Виктор кивнул – больно свинина расшумелась. Значит, что-то беспокоит хрюшек, раз их даже тут слышно.
Осторожно двинулись в том направлении.
Пару раз обернувшись, Витя сердито ткнул пальцем сначала в Ирку, а потом показал ей за спину.
Жена виновато кивнула и стала внимательнее смотреть назад. Так, уже спокойнее.
Вышли на небольшую площадку перед свинарником. И тут пусто, хотя слышно, как в сарае мечутся и тревожно хрюкают свинки. Виктор повернулся посоветоваться с Иркой, увидел ее округлившиеся глаза, глядящие мимо него, стремительно развернулся, и его поневоле передернуло – из-за угла свинарника на четвереньках вышла та сама лахудра, изгвазданная в грязи и кровище, но не это вызвало у Вити судорогу омерзения. В зубах лахудры билась еще живая, отчаянно чирикающая крыса – их тут было до черта в свинарнике и никак не удавалось от них избавиться, как ни старались. Лахудра наконец заметила охотников. Тут же события рванули стремглав: выплюнув крысу, не вставая, прямо так, с низкого старта лахудра бросилась на Витьку, моментально проскочив половину расстояния.
Он никак не был готов к такому раскладу, только что собирался сказать что-нибудь подобающее случаю, поучительно-назидательное, потом, не торопясь приложиться к ружью и «исполнить». Вместо этого пришлось неловко бросаться по-крабьи вбок, открывая возможность стрельбы для Ирки и открывать пальбу от бедра наобум святых, уповая на удачу, на то, что все-таки опыт и тренировки должны, ну должны же сказаться, черт все это дери!
Ирка бахнула первой – тоже не прицеливаясь, промазала, передернула цевье, промазала еще раз, Витька вторым выстрелом попал, но тварь даже с шага не сбилась.
– Беги! – завопил Виктор.
Ирка рванула изо всех сил, перемахнув неожиданно для себя через изгородь из жердей, увязая в рыхлой земле пробежала через перекопанный огород с ростками фасоли, слыша за спиной невероятно частую пальбу, и не сразу остановилась, услышав оклик мужа.
Тяжело дыша, оглянулась. Муж лихорадочно заряжал ружье. Лахудры видно не было, но, сделав несколько шагов (на этот раз стараясь не топтать ростки), Ирка увидела валяющееся около изгороди и еще дергающееся тело.
Подошла ближе и с чувством удивительного облегчения врезала в грязные лохмы рвущей картечью, вбив моментальным жутким ударом полголовы в землю.
– Вот сука! – странным голосом сказал Виктор.
– Жаль, я ее тогда не грохнула. Стекло в УАЗе пожалела.
– Ладно, пошли смотреть, что там с грызаной бабой произошло.
– Эта дохлая была?
– Куда дохлей. Но шустрая сука, как веник электрический. От тепла, что ли?
Виктор удивленно повел стволом и разнес крысака, которого не доела лахудра.
– Тоже обращаются, гляди-ка. Видала?
– Это плохо. Не нравится мне этот крысятник.
– И что предлагаешь?
– Смотреть внимательно надо. Ну пошли.
К стоящей в огороде бабе подходили с опаской, напряженно, но та оказалась обычной, уже не раз виденной тупой мертвячкой. Увидела супругов, заскулила, дошла, валко ковыляя, до забора, уперлась в него и замерла.
Стараясь не смотреть на голые кости объеденной руки, Виктор аккуратно вынес зомбачке мозги.
Карина умерла вечером. В сарае, где ее привязали для безопасности. Там же ее и застрелили, упокоив.
У дома сталкиваюсь с Енотом. Он тоже где-то тут живет, в соседней парадной ему жилье выделили, ага, но Ильяс толковал, что нору себе новичок не там устроил.
– Откуда, из больницы? – принюхивается остреньким носиком, выразительно смотрит: «Рыбка, да? Копченая, да? Подарок, да?»
– Могу тебя угостить рыбой, – неожиданно для себя предлагаю я.
– Рыба – это хорошо, – задумчиво изрекает он. Потом уточняет: – А пиво есть?
– Сиг. Копченый. И без пива хорош. Но я не навязываюсь, не хочешь, не настаиваю.
Я уже сержусь на самого себя, мне самому странно, что я вообще это предложил. Нет, конечно, сиги здоровенные, и нам с Надей пары рыбин хватит за глаза. Но вот упрашивать ни в какие ворота не лезет. Какого черта мне вообще в голову пришло его кормить?
Енот неожиданно расцветает искренней застенчивой улыбкой и радостно говорит:
– Сиг! Да еще и копченый! Восторг и песнопения! Спасибо! – Но он все же мерзавец, потому что, получив рыбину и с удовольствием ее осмотрев и обнюхав, двусмысленно заявляет: – Так уж сложилось, что все женщины почему-то стараются меня накормить!
– Поговори еще мне, понамякивай. Это потому, что ты тощий, как дети Африки. Вот небось тебе Дед Мороз подарки не приносит на Новый год? Это потому, что ты кушаешь плохо.
– Ах, никто меня не любит, никто не понимает, – горестно заявляет Енот и, хитро подмигнув, направляется к себе, бурча внятно под нос: – Кушаю я хорошо… да кто ж мне даст? Усе пожрали толстые врачи. Один в семи комнатах живет, сорок пар штанов имеет, а другой пропитание по помойкам ищет!
Я успеваю только навести краткую ревизию на кухне, проверив, есть ли нормальный кофе, сахар, сливки, шоколад и конфеты, глянув, что из себя представляет средиземноморская кухня. Женщину вообще полезно удивить чем-то необычным. Нехай будет сегодня средиземноморская кухня. Собственно все то же, включая картошку, макароны и каши, но уже звучит по-иному. Нет, все-таки на барахолку надо сбегать. Хлеб Надька любит, чтоб был свежий – это у нее пунктик. Не успеваю выбраться, как в дверь звонят. Звонок, к слову, это тоже признак статуса сейчас, потому что очень у многих электричества просто нет. Вообще.
Это опять Енот. Даже переодеться успел с уклоном в этакий гопостайл. И бейсболка у него настоящий абибас, прямо так и написано. Чистый гопник.
– Вот. Что выберешь? – И он показывает банку персикового компота и какого-то варенья, очень похожего на малиновое.
– Обои годятся, – говорю я и тяну лапы.
– Э, я только одно что-то готов пожертвовать в ваши ненасытные утробы, – возражает гость.
– Обидеть хочешь?
– Ага. Я б с удовольствием, но вас обидишь, живорезов, как же. И папа мне всегда говорил еще с колыбели об этом.
– О чем говорил?
– Папа говорил: «Во время дела сгоряча не стреляй в полкового врача!» И всегда был прав. Ладно, бери, если совести нет! Слушай, Надежда Николаевна так косметикой моей и не пользуется?
– Конечно нет. Совершенно идиотская косметика-то. Ты ее подколоть хотел – знаешь, что она косметикой принципиально не пользуется. Медик же, какой там маникюр с лаком.
