Максим Хорсун - Темный дом
«К чему суета? – подумалось отстраненно. – Разве это беды?»
Снова в долгах, как в шелках, снова у Парфюмера на счетчике. И что с того?..
Оксанка собрала вещи и переехала к родственникам в Новосибирск. И это не катастрофа…
Филя периодически названивает, справляется о самочувствии. Лучше бы денег на карточку скинул, живодер чертов! Пропадите вы пропадом со своей «елкой из Зоны»! Но и это – не проблема…
Так что же тогда – проблема?
«Жизненное пространство. Территория».
Очередная отстраненная, неуместная мысль заглушила панику, очевидный страх и волнение за юную москвичку, брошенную на произвол судьбы.
«А что не так с территорией? – удивился сам себе Садовников. – Зона, конечно, большая, но в масштабах той же Сибири – это почти ничего. Людям достаточно территории…»
И в следующий миг Садовников увидел себя на окраине Искитима. Он держал в руках матово блестящий, беспокойный «рачий глаз». Но удивление вызывал не этот редкий в период спада аномальной активности хабар, а то, что Зона наползла на город. И была она не «пыльной и скучной», а такой, какой ее показывают в блокбастерах Федора Бормачука: живой, тревожной, в бликах таинственных свечений, озаряемой молниями и расползающейся по небу авророй ядовитого цвета.
Видение длилось всего ничего, но за миг Садовников успел ощутить и тяжесть честно добытого хабара, и знойное дыхание вечного лета Зоны. Когда же наваждение схлынуло, он увидел, что шатун удаляется к лабазам, не оставляя на пыльной площади следов.
Садовников мотнул головой, боясь вновь услышать несвойственные ему, будто нашептанные кем-то со стороны мысли. К счастью, и этот морок прошел. Сталкер вскочил и бросился по гайкам следом за москвичкой.
– Косты-ы-ыль!
Вопль резанул по ушам, заставив Садовникова прибавить ходу.
Он оббежал, прихрамывая, обросшую «ржавым мочалом» и дохлыми «гремучими салфетками» подстанцию, стараясь не наступать на оборванные провода.
Гаечка вляпалась по пояс в «зыбучий камень», замаскировавшийся под худую, в колдобинах, бетонку. Что ж, новички частенько попадаются в эту довольно простецкую ловушку Зоны. На гайку «зыбучий камень» не среагировал: возможно, поверхность аномалии лишь слегка натянулась, подобно ткани. Однако девицу должна была смутить почерневшая, мумифицированная рука, что отчаянно тянулась из «зыбучего камня» уже не первый год… но почему-то не смутила.
– Сейчас, дорогая, я тебе помогу… – Садовников быстро осмотрелся, затем улегся на землю, протянул Гаечке трость рукояткой вперед.
– Что там стряслось? – Гаечка вцепилась в палку, сталкер потянул.
– Шатун, – сказал он, скрипя зубами от напряжения, «зыбучий камень» держал цепко. – Встретить шатуна – к несчастью. Ты же его не увидела, значит, вроде как, и не встретила. Если повезет, то напасти обойдут стороной.
– Вижу, как везет. – Гаечка подала сталкеру руку, и тот крепко сжал ее потную ладошку.
– Это – что… это – цветочки… – Садовников уже мог обхватить Гаечку за плечи.
Раз-два – и москвичка оказалась на свободе.
– Ноги не отдавило? – спросил сталкер, глядя, как девушка ощупывает, морщась, щиколотки.
– Вроде нет, – ответил она.
Садовников поднялся.
– Думаю, впечатлений достаточно на сегодня. Будем потихоньку выбираться.
– Впечатления? – Гаечка развела руками. – Что ты называешь впечатлениями: одного мутанта, которого я не увидела, и одну аномалию, которую не отличишь от старого бетона?
– Шатун – не мутант, – возразил Садовников.
– Это все, что ты можешь сказать? – Гаечка округлила глаза. – Идем, покажешь, что ли, как тут хабар добывают. Я к вам надолго, надо чем-то на хлеб зарабатывать. Не в конторе же за двадцать тысяч геморрой наживать!
– А у меня-то и двадцать штук не каждый месяц выходит, – пробурчал Садовников, ему после встречи с шатуном совсем не улыбалось продолжать испытывать удачу. – Ты же сама сказала, что сталкера из тебя не выйдет. Так что – милости прошу на выход! – Он указал на уводящую в жаркое марево дорогу.
Гаечка уперла в бока кулаки.
– А у меня, может, «чуйка» проснулась!
Садовников матюгнулся про себя. Недаром ребята говорят, что баба в Зоне – это еще хуже, чем баба на корабле. Никакого сексизма, только жизненный опыт – сын ошибок трудных!
– Лучше бы твоя «чуйка» о «зыбучем камне» предупредила! – высказался он.
– Увы и ах: она проснулась, когда я вляпалась. – Гаечка посмотрела Садовникову в глаза. – Я внезапно увидела себя сталкером, у которого много денег и жизнь, полная драйва!
– О-о, – простонал Садовников, хлопнув себя по лбу. – Молодо-зелено.
Он сразу понял, что это внезапное просветление Гаечки по времени совпало с его кратким, но сочным видением активной Зоны. Поэтому сталкер даже не подумал смеяться над фантазиями москвички, тем более – пытаться ее уязвить. Зона подбросила им очередную загадку, вот только непонятно, то ли это действительно было вроде откровения, то ли – злая шутка.
– За нами следят, – сказала вдруг Гаечка. – Ближайшая пятиэтажка, второй этаж. Второе окно слева. Только что закрылись жалюзи.
«Глазастая, однако! – удивился сталкер. – Или это заговорила „чуйка“?»
– Пойдем-ка. – Садовников набрал полную ладонь гаек.
Ровная и не загроможденная мусором дорога искушала, но сталкеры избегают прямых и очевидных путей. Тем более что дальше в кювете просматривалась большая темная куча. Гаечке, ясное дело, это пока ни о чем не говорит, но он-то знает, как выглядят сваленные друг на друга давно истлевшие останки. Кто-то нашел последний приют в таком неприглядном месте, возможно, это была еще советская десантура, которой полегло в окрестностях Бердска сразу после Посещения – видимо-невидимо.
Тогда он решил вести Гаечку через детскую площадку, мимо обросших «мочалом» качелей, горок и ракет из арматуры. Однако, одолев метров десять, он стал сомневаться в правильности выбранного маршрута: больно уж недобрая аура царила в этом месте. Пятиэтажка нависала над двором мрачным утесом. Качели отбрасывали неправильные разнонаправленные тени, отовсюду веяло запахом горячего железа. В песочнице скрючилась покрытая пятнами роскошной плесени мумия в летней «флоре». Из-под покойника выглядывал край схлопнувшейся и нефункционирующей «пустышки». Садовников ничего не сказал о хабаре стажерке, не то, чего доброго, ей приспичит посмотреть. Не хотелось терять время.
Гаечка внезапно схватила Садовникова за руку.
– Ты слышишь?
Ветер нашептывал детскими голосами. Сталкер стиснул зубы, словно от мучительной боли: столько горечи и тоски было в потустороннем шепоте.
«Ты наш папа? А мы пойдем домой?»
Садовников с силой запустил три гайки подряд.
– Шагаем быстро, но осторожно. – пробурчал он, чтобы перебить назойливые, как нытье комариной тучи, голоса. – Сама ведь уверяла, что дети – это зло.
«Очень кушать хочется… отведи нас домой!»
Судя по тому, как побледнела Гаечка, она тоже едва сдерживалась под натиском этой неожиданной атаки.
«Папа, кушать… Забери нас домой…»
До края детской площадки было не больше пяти метров. По периметру торчали метелками посаженные перед Посещением сосенки. Деревца давно высохли и как будто окаменели, их иглы напоминали острые рыбьи кости.
«Слышишь, ты, хромой!»
Голоса не унимались, их тон стал угрожающим. Десятки фантомных девочек и мальчиков повторяли тонко, но злобно:
«Хромая гнида! Пьянь! Остановись! Отделаем тебя твоей же палкой! И сучке твоей перепадет!»
– Обходим деревца по правой стороне. – распорядился Садовников. – Не вздумай к ним прикасаться, не нравятся они мне.
– Поняла, не идиотка… – буркнула Гаечка.
«Стой! Хромой! Бомжара! Импотент! Ничтожество! Графоман!»
Вдруг голоса стихли, будто кто-то одним махом повернул рукоять громкости на ноль. И в воцарившейся тишине Садовников услышал нарастающий рокот, который перемежался с лязгом разболтанного металла и хлюпающими звуками.
Сталкер крутанулся на каблуках, определяя источник шума, и почти сразу же наткнулся взглядом на оборванную теплотрассу, идущую вдоль гаражей. Труба подергивалась, словно гигантский дождевой червяк, из разверстой «глотки», окруженной «клыками» зазубренного железа, доносилось вполне себе физиологическое бульканье.
До рези в глазах завоняло кислятиной.
Садовников схватил Гаечку за плечо и кинулся к холму, жмущемуся к торцевой стене пятиэтажки. Когда-то с этих крутых склонов наверняка было так удобно и весело съезжать на санках, теперь же возвышенность превратилась просто в кучу спекшейся коричневой земли.
Едва они взобрались на вершину, как из теплотрассы хлынул поток «зеленки».
– Ой… – Гаечка поморщилась и неумело сплюнула. – Гадость-то… Фу!
«Зеленка» стремительно обволокла двор и подъездные пути тонкой, заметно фосфоресцирующей даже при дневном свете пленкой.
