Евгений Красницкий - Отрок. Бешеный Лис (Часть 3-4)
— Врешь, Корзень! — Мужика аж трясло от ненависти и бессилия. — Не могла Татьяна родить, волхв ее чрево затворил!
— Однако родила! Крест Святой Животворящий сильнее волхования оказался! — Дед по-волчьи ощерился, шрам на его лице сделался багровым. — А теперь, получи по обычаю, изверг, родную кровь проливший!
Три коротких взмаха меча и Славомир лишился ушей и носа. Мишку снова скрутило, но желудок был пуст и он только часто задышал, пытаясь унять бунтующий организм.
— Не узнают тебя теперь пращуры, и нет у тебя ни лица, ни имени! — Торжественно возгласил дед. — Андрюха, режь ему подколенные жилы!
Немой чиркнул по ногам Славомира засапожником.
— Не перейдешь ты теперь через Калинов мост! — Продолжил речитативом Корней, словно произносил какое-то языческое заклятье.
— Корзень, будь ты прокл…
Кончик дедова меча, лязгнув об зубы, вошел Славомиру в рот, слова превратились в стон и бульканье.
— Не извергнешь более хулу и проклятье! Нет у тебя отныне ни голоса, ни облика, ни имени, ни пути! Михайла, тащи ЭТО конем в лес, там ему руки освободишь, пускай ползет!
Мишка, даже не пытаясь поймать какого-нибудь, оставшегося без всадника коня, выпряг из саней Рыжуху, привязал Славомира к упряжи за ноги и повел лошадь под уздцы к ближайшим деревьям. Проходя мимо, совершенно равнодушно глянул на убитого им лучника — на эмоции не осталось уже никаких сил. Так же равнодушно, зайдя за первые деревья освободил ноги мычащего мужика от привязи, перерезал стягивающий ему локти ремень, и побрел назад по кровавому следу.
«XII век… Права человека, гуманное обращение с пленными, высший приоритет человеческой жизни… Все умещается в одном месте — ножнах, висящих на поясе победителя. И какая-то высшая справедливость в этом есть, Славомир, ведь, пощады не просил, понимал, на что шел. Кто-то из великих поэтесс, помнится, написал:
Как хорошо, что есть еще мужчины,Которым совестно таскаться по судам.
Да полноте Вам, сэр Майкл, так ли вы рассуждали бы, в случае победы лесовиков? Сомнительно, ох сомнительно. И Славомир тоже хорош, какой командир обречет на смерть раненых подчиненных, ради удовлетворения личной мести? Дерьмо он был, а не командир! Люди ему доверились, а он…»
— Михайла, Михайла! Да очнись ты! Андрюха, кажись, перебрали мы, не в себе парень.
Мишка вдруг обнаружил, что стоит столбом напротив деда с Немым, держа Рыжуху под уздцы и совершенно не помнит, как он пришел сюда из леса.
— Слышу я, деда, не бойся, не свихнусь. Андрею ногу перевязать надо, я мать позову.
— Не надо, перевязали уже. Теперь Настену надо ждать, у Андрюхи в ноге кончик жала обломился, плохо отковали, болотники косорукие. Настена вытащит, сами только расковыряем без толку. Ты это… Про Славомира — никому ин слова. Незачем Татьяне знать, что я отца ее… Понял?
— Понял, никому не скажу. — Пообещал Мишка.
— А если спросят: «За что казнили?» — Не успокаивался дед. — Скажешь, что за раненых дружинников.
— Угу, за злодейство.
— Верно. — Дед вытянул шею и оглядел обоз. — Там, у саней, кто-нибудь шевелится способен?
— Матвей цел. — Начал было Мишка, но понял, что больше уцелевших нет и неуверенно добавил: — У Митьки лоб рассечен, но, может быть, ничего. Посмотреть надо.
— Иди, дашь им самострелы и тащи сюда, я пока коней поймаю. — дед озабоченно оглянулся на лес. — Надо обоз ихний брать, там еще трое остались.
— Не смогут они из самострелов, деда… — Попытался возразить Мишка.
— Делай, что говорю! Давай, шевелись!
Мишка побрел к саням. Мать с помощью Матвея подсаживала в фургон держащегося за грудь Артемия. Крови видно не было, похоже, что так же как и у Роськи, стрела завязла в кольцах доспеха, но поддоспешников у ребят не было, и удары стрел ничего не смягчило.
— Мама, как там Митя, верхом ехать сможет?
— Да ты что? Он и стоять-то не может, шатается, как пьяный. Я его положу с Артюшей и Демой.
— Как они?
— Дема плох, Настену бы дождаться… — Голос у матери прервался.
Мишка только вздохнул, здесь он помочь ничем не мог.
— Мама, я Матвея забираю, в лесу еще трое татей остались, надо добить. Матвей! Бери Демкин самострел и давай со мной!
Из-за саней вылез скрюченный Роська.
— Минь, я тоже с тобой!
— Нет, ты верхом не сможешь. — Мишка всем своим видом продемонстрировал, что не намерен выслушивать возражения. — Тебе другое дело: посадишь Кузьму так, чтобы он мог самострелом воз с ранеными прикрыть. Сам будешь рядом — заряжать. Понял?
— Я и сам могу из самострела, мне ребята давали попробовать.
— У Кузьмы лучше выйдет, он, даже к доске пришпиленный, и то одного татя завалил. — Мишка повысил голос. — Делай, что говорю!
— Слушаюсь, господин старшина!
— Вот, другой разговор. Матвей, готов? Тогда пошли.
Дед недовольно оглядел подошедших пацанов.
— Михайла, ты чего только одного привел, где второй?
— Лежит, больно крепко по лбу досталось. Я, когда в шлем попало, еле на ногах устоял, а ему в лоб, повезло, что живой.
— Ладно, тогда. — Дед с сомнением поглядел на Матвея — Матюха, верхом-то сумеешь?
— Могу, вообще-то, но не очень… — Матвей с опаской покосился на коней.
— Научишься. — Отрубил дед. — По коням!
Всего минут через пять неспешной рыси след привел к поляне, на которой сгрудились десятка полтора запряженных саней и конский табунок голов в двадцать. Сани были завалены оружием, доспехами, одеждой, седельными сумками и прочим имуществом раненых дружинников и их охраны. На одних санях лежали два трупа, видимо, те самые раненые, которые умерли в пути. А на соседних — еще один покойник, похоже, скончавшийся совсем недавно. Еще двоих лесовиков не было, но от поляны в глубь леса уходил свежий санный след.
— Смылись, будем догонять! Галопом! Вперед! — Скомандовал дед.
Снегу в лесу было лошадям почти по брюхо и они шли тяжелыми короткими прыжками. Мишкин конь оказался сильным и совсем свежим, да и всадник был не тяжел, поэтому Мишка, сам того не ожидая, возглавил погоню. Следом гнал своего коня дед, а Матвей сразу же стал отставать, наездником он оказался, и правда, скверным. Гнать, так гнать! Мишка, уворачиваясь от нависающих ветвей, пригнулся к конской шее и все подгонял и подгонял жеребца, временами срезая петляющий между кустов и деревьев санный след.
Наконец впереди показались сани с беглецами. Один, стоя в санях во весь рост нещадно нахлестывал лошадь левой рукой, вместо правого запястья и него была замотанная тряпками культя. Второй лесовик, с перевязанной головой, лежал неподвижно. Мишка приблизился, почти вплотную, и выстрелил в спину возницы, тот выгнулся и упал назад, прямо на лежащего односельчанина.
Еще несколько скачков и конь поравнялся с санями. Мишка уже начал прикидывать: спрыгнуть ему в сани, попытаться схватить лошадь под уздцы или просто дождаться, пока никем не понукаемая скотина остановится сама, как вдруг второй лесовик поднялся во весь рост и взмахнул кистенем. Удар пришелся коню между глаз, ноги у жеребца подогнулись, Мишка вылетел из седла и головой вперед ухнул в снег, не долетев, слава Богу, всего с полметра до ствола здоровенной сосны.
Глубокий снежный покров смягчил падение, Мишка протерев глаза только и успел заметить, как мелькнул между деревьями круп дедова коня. Оглянулся назад, Матвея не было, пошарил в снегу, нашел самострел. Матвей так и не появился. Пришлось идти назад. Коня Мишка нашел за вторым поворотом. Зацепившись поводьями за кусты, он понуро стоял, опустив голову, седло было пусто.
«Так, куда едем? Искать Матвея? Снег глубокий, сильно расшибиться он не мог, след четкий, выберется назад пешком. Едем за дедом».
Дед и сани с лесовиками обнаружились довольно быстро. Мишка, после всего увиденного сегодня, думал, что его уже не проймешь ничем, но то, что открылось его глазам… Никем не управляемая лошадь умудрилась завязнуть вместе с санями в кустах и теперь дергалась, пытаясь убежать от того, что творилось позади нее. В санях лежали даже не изуродованные трупы, а какое-то кровавое месиво, а дед, выкрикивая рыдающим голосом что-то неразборчивое продолжал истерично полосовать мечом то, что несколько минут назад было человеческими телами. Снег, кусты, круп лошади и сам дед были густо заляпаны красным, во все стороны летели кровавые ошметки и куски дерева от саней, а дед все рубил и рубил.
«Да, сэр, солдатская истерика — это вам не битье тарелок на кухне, близко лучше не подходить».
— Деда! Деда!!! С ума сошел, старый. Сотник Корней!!! Блин, да угомонись ты! Корзень!!! Мать твою!!!
— А? Мих… Михайла… Внучок…
Дед уронил за спину, занесенный для очередного удара меч, и осел в пропитанный кровью снег.
