Дмитрий Беразинский - По ту сторону черной дыры

— Непобедимых противников не бывает, — возразил Булгаков, — это — первая заповедь Боевого устава сухопутных войск. А если хотите подраться, милости прошу! Только ты сам и твоя свита постой в сторонке, а то некому будет рассказать вашему драгоценному Иссык-хану, как вы удобрили поля Беларуси… Славно так удобрили!

— А где твое войско?

— А где твое? — Ахмет-хан что-то отрывисто приказал. Один из сопровождающих, пришпорив коня, резко понесся вниз. Булдаков поднес ко рту рацию:

— Иваныч, давай сюда взвод солдат, а танки пусть остаются замаскированными.

Из рощицы уже выступала монгольская конница. С визгом и гиканьем всадники летели наверх. А сзади послышалось урчание моторов, и неподалеку остановились два БТРа. Солдаты спешивались и выстраивались рядом.

— Это все твои воины? — удивленно спросил Ахмет-хан.

— На вас хватит! — буркнул Булдаков.

Татары расположились практически по одной линии в несколько эшелонов. Всадники недоуменно рассматривали пятнистых противников. Главарь сделал рожу человека, которому предстоит сообщить крайне неприятную новость:

— Перед основной битвой должны померяться силой багатуры. Таков закон. Сулейман! — крикнул он. Ряды аваров разомкнулись, и на здоровенном коне (видимо краденом), с копьем наперевес выехал огромный, по татарским меркам воин. С гордостью оглядев выдающегося представителя своей расы, Ахмет-хан обратился к Булдакову:

— Кто сможет сразиться с Сулейманом? Насмерть! Этот воин еще не знал поражений!

— Сейчас узнает, — усмехнулся Олег Палыч, закатывая рукава.

— Разрешите мне, товарищ майор! — попросил Мурашевич.

— Крепка ль кишка твоя, парень? — смерил взглядом майор подчиненного, — уверен, что справишься?

— На все сто! — сказал сержант.

— Учти, Володя, я твоей Дуняхе, в случае чего, объяснительную писать не буду!

— А где его конь? — изумился Ахмет-хан.

— А от вида его коня вы наложили бы в штаны, — отозвался Булдаков. Татарин молча покачал головой.

Мурашевич надел каску и вышел на середину. Ростом под метр девяносто, широкоплечий и с мощной шеей, на которой не застегивалась шинель пятьдесят шестого размера, теперь облаченный в бронежилет, он казался настоящим исполином. По рядам аваров пронесся одобрительный гул. Сволочи хорошо разбирались в воинах. Сулеймен отъехал шагов на пятьдесят и замер, изготовившись к схватке.

Ахмет— хан махнул рукой. Стремительно понесся всадник навстречу сержанту. Ловко уклонившись от нацеленного на него копья, Мурашевич перехватил древко, а затем резко дернул на себя. Не ожидавший такого подвоха Сулеймен, помянув родителей, вылетел из седла и едва не вторкнулся в сыру землю. Моментально вскочив, он помчался навстречу противнику, размахивая сабелькой.

— Хрен тебе, черномазый! — весело засмеялся сержант. Он дождался, пока Сулеймен подбежит поближе, а затем, резко шагнув вперед, перехватил занесенную для удара руку за кисть, и быстро повернул её по часовой стрелке, одновременно заехав локтем другой руки сопернику по челюсти. Чувствуя, что его органы жевания и хватания подвергаются неумолимой деформации, Сулеймен дико взвыл низким шакальим голосом, а затем от боли потерял сознание.

— У дурного соловья, и песни придурковатые! — резюмировал майор, прочищая сопло. Мурашевич подошел к своим под зловещее молчание орды. Булдаков пожал ему руку и повернулся к Ахмет-хану:

— Драться будем?

— Смерть вам! — прошипел вождь узкоглазых, давясь слюной.

— Что ж, сами напросились! — вздохнул Олег Палыч, — только помни наш уговор — ты должен остаться жив, чтобы рассказать Иссык-хану о нашем предупреждении. Ахмет-хан неохотно кинул головой, отъезжая со своей свитой в сторонку.

Завыли татарские трубы. Майор скомандовал:

— Приготовиться! — солдаты надели противогазы и достали из подсумок дымовые гранаты.

— Давай! — Пригорок заволокло газом, который начал медленно расползаться в разные стороны, вызывая у представителей монголоидной расы чахоточный кашель и крокодиловы сопли.

Когда, наконец, воздух очистился, перед изумленными завоевателями стоял, грозно ревя моторами, десяток танков. Со спокойной методичностью они принялись палить из своих скорострельных орудий, раз за разом проделывая в рядах противника огромные бреши. Обезумевшие от непривычно громких звуков лошади носились по полю сплошным беспорядочным табуном, сбрасывая своих всадников и топча копытами уже свалившихся. Стоявшие в укромном месте Ахмет-хан и его свита с ужасом наблюдали, как некогда грозное войско пустилось наутек, а вслед им потянулись огненные хвосты. Так майор Булдаков мстил за недоверие: пятерке «Градов» было приказано выпустить по боекомплекту вслед улепетывающему врагу.

Перед ошеломленным Ахмет-ханом остановился бронетранспортер. Из него вышел самодовольный росич и подмигнул наследнику хана Бату.

— Хорошая работа! На этом поле в следующем году мы посеем пшеницу. Хорошо, говорят, родит на останках человеческих… Каюк твоему «Легиону зари», человек хороший! Что папе будешь говорить?

— Ты обещал нас отпустить… — пролепетал Ахмет, глядя на майора, — шайтан! Я передам то, о чем ты просил Светлейшему.

Олег Палыч по-гусарски поклонился и скрылся в бронетранспортере. Тот взревел двигателем, отчего кони присели на задние ноги, развернулся и укатил. Ахмет-хан на всякий случай ущипнул себя за руку, затем тряхнул головой, сбрасывая с себя оцепение, и отдал команду трогаться.

Глава 6.

— Итак! — начал очередное совещание Норвегов, — согласно данным нашей разведки, проводимой с Ка-50, в радиусе полусотни километров не наблюдается ни татар, ни монголов, ни аваров, ни негров с чукчами. С чем вас и поздравляю! В разных сторонах от Базы выставлено четыре блокпоста наружного наблюдения. Можно с уверенностью говорить, что о приближении противника мы узнаем заранее. На боевом дежурстве будет постоянно находиться один взвод из роты майора Булдакова. За ним и реорганизация караульной службы нашего гарнизона.

— С неудовольствием и некоторым даже пониманием, я узнал, что некоторых офицеров и господ прапорщиков все еще колбасит от неизвестности. Некоторые, не будем упоминать фамилии, ложатся спать с бутылкой водки под подушкой. Кое-кто обращался уже к капитану Львову за транквилизаторами и барбитуратами. Хлопцы, держите себя в руках! Что тогда говорить за наших жен и детей? Если у кого срывает крышу, приходите ко мне — вместе накатим по сто пятьдесят прямо в энтом кабинете. Но если что… Какая паника или вроде того… Хлопцы, вы меня знаете! Лично произведу эвтаназию за штабным сортиром посредством табельного оружия! Я в восемьдесят втором в Анголе негров уговорил идти по социалистическому пути развития!

Подчиненные угрюмо молчали. Полковник расстегнул галстук и оставил болтаться его на булавке.

— Об этом пока все. Есть проблема не менее важная. О способах ее решения нам подумает вслух подполковник Рябинушкин.

Зам по тылу, пользуясь своим преклонным возрастом, заговорил не вставая:

— Товарищи офицеры и прапорщики! Ни для кого не секрет, что вот уже двадцать лет я занимаю должность заместителя командира базы по тылу. Тыл — это питание, уют и тепло. Для того чтобы нормально питаться, а не совершать процесс принятия пищи, нам необходимо, в первую очередь, что? Вот тут вы, старший прапорщик Гусь, совершенно правы, — необходимы свежие и качественные продукты! За эти двадцать лет я, по долгу службы, повидал многое, и твердо усвоил следующее: чтобы иметь все эти продукты, нужно нехило поработать. Мой младший брат имел несчастье трудиться в колхозе, и я точно знаю, что выходных у него было два: один — зимой, а другой — летом. Если проблемы по мясу и яйцам мы можем частично взвалить на плечи местных жителей, оказав им поддержку передовыми технологиями, то забота о прочем целиком ложится на нас. У нас, конечно, имеются необходимые сельскохозяйственные машины и удобрения, а также бывшие механизаторы среди солдат-срочников. Это уже кое-что.

Зам по тылу подумал и злорадно добавил:

— Есть даже жена майора Худавого.

Особист подскочил:

— Моя жена — домохозяйка! — Рябинушкин ухмыльнулся, и его стареющую физиономию прорезали хитрые морщинки.

— Вот если бы вы у нее спросили, то узнали бы, что она — дипломированный агроном и почвовед. Бедняга! Так увлекся выявлением диссидентских настроений в Вооруженных силах, что забыл спросить биографические данные у собственной жены! Ты её день рождения хоть помнишь?

— Помню! Зимой! А насчет агронома, как это вы раскопали? — недоверчиво посмотрел на него майор.

— Она сама пришла ко мне, и сказала, что ее деревянный муж не проявил никакой смекалки, и абсолютно ничем не интересовался. Впрочем, майора Худавого больше всех интересует любовь к Родине — патологическая страсть, впитанная с молочной смесью «Крепыш», — подполковник сполна оторвался на особисте и продолжал: