Евгений Шалашов - Слово наемника
Чтобы окончательно оклематься, мне понадобилось несколько дней. Пока лежал, меняя повязки из лопуха, думал, что делать дальше. Можно, конечно, довести до самого императора сведения о преступлениях на руднике. Скажем, явиться к его величеству и сообщить, что граф Флик не брезгует каторжным трудом и, мало того, отлавливает людей по всем землям. А вот в каком качестве явиться? Графу и принцу крови в аудиенции не откажут. Но в этом случае возникнут лишние вопросы, и, скорее всего, меня задержат при дворе, а потом сдадут родственникам. Или сделают заложником.
А станет ли император встречаться с наемником? Предположим, найдется у меня при дворе пара-тройка знакомых, способных представить императору наемника Артакса, не желающего получать дворянство империи. Хотя бы из любопытства, император меня примет, выслушает, кивнет и пообещает разобраться. Будет создана комиссия, в которую войдут сиятельные персоны. Только закончится все тратой пергаментов и заверениями, что приказ августейшей персоны выполнен и все виновники понесли наказание. Сомневаюсь даже, что эмиссары выедут на прииски. Что им там делать? Гораздо проще отправить курьера к графу Флику, который вернется в сопровождении увесистого мешка (нет-нет, не взятка, а так, образцы талеров, чеканенных на монетном дворе графа, которому император предоставил право монетной регалии…). Меня, в лучшем случае, прирежут, а в худшем — отправят обратно на рудник, под попечительство обер-берг-мастера.
Законные методы отпадают. Впрочем, я бы о них и не вспомнил, коли бы не лежал. Остаются обычные — незаконные. Какие? Такой вариант, как выйти одному против двухсот человек и победить в «честной» схватке, я даже не рассматривал.
Смастерить лук и подстерегать охранников по одному? Сделаю лук из тиса (видел пару кустов), надергаю ниток из белья, сплету шнурок. Наконечники выточу из собачьих костей. Если гнилые нитки не лопнут, кости будут острыми, а я схоронюсь в засаде, то одного-двух застрелю. После первых трупов организуют облаву…
Отравить? Идея хорошая, если всыпать яд в бочку с вином или пивом. А тех, кто не пьет, утопить в этой же бочке. Высыпать яд в колодец? Можно, если бухнуть мешка два… Яд хорошо засыпать в глухие колодцы, где-нибудь в пустыне, а нашенские грунтовые воды размоют яд за час-два.
Дольше всего я обдумывал план поджога. Собственно, вариант неплохой. Для начала — перестрелять из лука часовых и собак. Дальше — подпереть двери камнями и…
А вот после «и» начинаются сплошные вопросы. Как жечь каменные хижины, если сами по себе они гореть не будут? Значит, нужно искать хворост или сено, таскать все на собственном хребте, обкладывать хижины, высекать искру, раздувать пламя. За это время меня сто раз увидят и десять раз пристрелят.
Но предположим, искомое найдено, меня не пристрелили, и поджог удался… Где гарантия, что кому-то из охранников не удастся выбить дверь или вылезти через окно? А бодрствующая смена? Собаки?
Хочешь не хочешь, а надо искать подмогу… Вздохнув, я стал собирать манатки и двинулся в путь.
Глава четвертая
БЕГЛЕЦ С ТЕЛЕГОЙ…
Вначале шел ночами, а днем отсыпался в придорожных канавах, стараясь укрыться и сделаться незаметным. Потом решил, что идти нужно быстрее, шел и днем и ночью.
Если появлялись группы всадников — прятался, а одиночные возки и телеги мне были не страшны. Да и крестьяне не видели опасности в старике, похожем на нищего, и не задевали меня.
Чем дальше я уходил от серебряного рудника, тем спокойней становилось на сердце. Вот и сейчас, определив, что за мной катит возок, где сидит не больше двух человек, не стал прятаться, а только прижался к обочине узкой дороги.
— Эй, нищеброд, куда путь держишь? — окликнул меня толстый благообразный пейзанин в чистеньком камзоле, державший в руках вожжи.
— В город, — отозвался я.
— Садись, старик, подвезем, — радушно предложил второй — точная копия первого, бывший за пассажира.
— Эх, спасибо, сынки, спасибо! — суетливо поблагодарил я братьев, которые, если и были меня младше, то ненамного… — Подвезете старика — век за вас буду Бога молить. Кхе-кхе… — зашелся я в старческом кашле.
Втиснувшись между корзинами с сонными курами и мешками, я облегченно вздохнул. Мои соседки недовольно закудахтали, но быстро успокоились.
— Есть хочешь, старый? — поинтересовался первый и, не дожидаясь ответа, кивнул своему седоку-копии: — Дай чё-нить убогому, брат. Боги милостивы к тем, кто нищим и увечным подает!
Бормоча слова благодарности, я жадно вцепился зубами в краюху хлеба с сыром. Сухари закончились давно, и в последние дни я ел только то, что удавалось найти в придорожном лесочке — яблоки-дички, сморщенные ягоды и заячью капусту. А находить по осенней поре становилось все труднее и труднее…
— В город-то тебе зачем? В гости идешь? — поинтересовался второй. — Или так, просить за-ради Христа?
Я только повел плечами — понимай, мол, как хочешь. Да и трудно сказать что-нибудь определенное, если не знаешь — в какой город едут братья. Для пейзан город бывает только один: тот, что ближе. Это про дальние они будут говорить «Кольбург», «Эзельбург» и далее…
Насытившись, почувствовал, что не прочь бы подремать. Но что-то меня смутило. То ли чрезмерное радушие братьев, то ли почудилась усмешка, когда сказали «за-ради Христа…» Ладно, если надсмехаются над старым нищим. Это нормально. Молодежь свысока смотрит на стариков, а домовитый пейзанин на нищего бродягу. И еще — один из братьев сказал: «Боги милостивы…» Почему во множественном числе? Уж не язычники ли? Конечно, язычники бывают разными. Кто-то своему богу цветы дарит, а кто-то — сердца людей. Пока не знаешь, кто перед тобой, да каким они богам молятся, лучше спать вполглаза.
— Заснул? — вполголоса спросил тот брат, что был за возчика.
— Вроде бы… — отозвался второй.
— Ну пусть спит себе, — решил первый и прикрикнул на лошадь: — Н-ну, пошла, кляча безмозглая!
Свой приказ братец сопроводил ударом бича. Зачем, спрашивается? Видит же, что конь устал, так чего его бить? Ну пойдет быстрее, быстрее устанет, а потом раньше времени и помрет!
Коняга, хоть и нехотя, затрусила быстрее. Братья молчали, а я делал вид, что сплю.
— И куда мы с ним? — прервал молчание второй. — В город?
— Посмотрим… — неопределенно буркнул первый.
Сквозь прикрытые веки я чувствовал, как братья время от времени бросают на меня взгляды. Повозка проехала еще пару миль, а потом свернула на лесную дорожку и остановилась, въехав на небольшую полянку.
— Эй, старый! — потрогал меня за плечо один из братьев. — Вставай, приехали.
— Так ведь города-то здесь нет… — деланно зевнул я, старательно тряся головой и озираясь по сторонам. — Вы куда старика привезли?
— А зачем тебе город? — хохотнул второй брат, деловито вытаскивая моток веревки. — Посидишь тут немножко, нас подождешь. Мы муку да курочек продадим — назад вернемся. Не бойся, к вечеру на месте будем. Давай, — обернулся он к брату, — руки придержи…
Я ударил братца ногами в грудь. Для второго, поспешившего на помощь, очень кстати пришлась корзинка с курами. Надеюсь, куры не пострадали…
Птицы с перепуганным кудахтаньем разлетелись по поляне, но быстро успокоились и стали выискивать корм. Осмотрев одежду братьев, «позаимствовал» у одного камзол. Штаны оставил свои. (Ну не совсем мои — снятые с нищего.) Хотел взять чулки, но чистых у них не было, а те, что на ногах, пахли не очень хорошо… Пожалуй, запахи в бараке были лучше. А вот башмаки пришлись впору. Конечно, одежда сшита не на мою фигуру, но — сойдет.
Братья, привязанные к березе, очухались и угрюмо наблюдали, как я обыскиваю телегу. То есть раскидываю в разные стороны корзины с курами и мешки с мукой. Из оружия нашел только пару ножей с короткими клинками. Братишки следовали императорскому запрету носить оружие длиннее полдюжины дюймов (понятное дело, что запрет касался лишь пейзан!). Под рогожей, на самом дне, обнаружил небольшой серп, выточенный из странного, слегка прозрачного камня фиолетового оттенка. Я не очень силен в минералогии, но камень напоминал аметист. Пожалуй, штука-то не из дешевых. И где пейзане такие сокровища разыскивают? Неужто хранятся от дедов-прадедов? Но тут даже не прадедами пахнет, а прапрапра… и так далее…
— Стало быть, в жертву меня решили принести? — поинтересовался я, демонстрируя находку. — Кому? Будете молчать? Ладненько, тогда я буду вас пытать…
По большому-то счету, мне было все равно — на чей алтарь меня хотели положить. Но узнать — дело принципа! И хотя братики молчали, я знал — расскажут как миленькие. Только, судя по напрягшемуся виду, бивали парней часто, обычные удары не подействуют, а на пытки не было времени…
— Славная пшеничка уродилась… — доброжелательно сказал я, вспарывая серпом один из мешков. — Видите, дорогие мои, я вашим серпом жертву приношу. Матушке-природе отдаю то, что вы у нее забрали!
