Николай Инодин - Звериной тропой
Кто у нас в детей первые основы закладывает? Они, женщины. И пока для выживания бабе нужен боец, охотник, добытчик, воспитание пацанчик получает одно, когда непосредственная угроза вроде как отсутствует, программирование меняется. Тётки даже отчёта себе в этом не отдают, на подсознательном уровне срабатывает, в них ведь тоже свой зверь сидит, хитрый, умный, только слабый физически.
Когда малец подрастает, к процессу подключаются старшие товарищи, которым тоже послушная молодёжь милее неуправляемой и зубастой. О вождях и говорить нечего — зверь слабого вожака слушать не станет, почует слабину — убьёт, не задумываясь, на рефлексах. Но тяга к власти с возрастом только крепче становится, в отличие от… общего состояния организма. Шаман может подтвердить своё право на кусок общей добычи только языком повышенной гибкости. Если делает это удачно, получает возможность набивать брюхо, не работая вовсе. Развивается, статус повышает, становится жрецом — тем, кто жрёт. Поэтому в племени появляются ритуалы, законы, правила. И враньё, что они призваны защищать слабых. Они призваны защищать дорвавшихся до власти от молодых претендентов, плевать вождям да шаманам на сирых и убогих.
И, как апофеоз воспитания, он же надгробный камень над зверем — десять заповедей господних. И нагорная проповедь Христа. В результате — толстовщина, с её непротивлением злу насилием и джайнизм, как случай уже клинический. Недоброй памяти политбюро ЦК КПСС. Дорогой Леонид Ильич, неспособный выдержать веса облепивших его орденов и тот, предпоследний, который «на чёрт знает, каком году жизни, скоропостижно, проголосовал генеральный секретарь…» Не помню уже, как звали. Смогла бы эта руина страной рулить, если бы наши звери по клеткам не сидели? Не думаю».
Смотав связанные между собой куски нити в клубок, Роман спрятал его в корзинку с приспособлениями для шитья, прикрыл крышкой и подвесил к стропилам — от мышей подальше.
«Конечно, не будь зверь обуздан в своё время, человеческая цивилизация не состоялась бы вовсе. Или состоялась в другом виде. Но вот парадокс — на вершину власти чаще всего взбираются те, у кого эти самые звериные качества подавлены слабее, чем у остальных. И просто успешнее других становятся те особи человеческой стаи, которые вольнее относятся к десяти заповедям. У них пространство для маневра больше».
Роман натянул поплотнее прикрывающие вход занавеси, убедившись, что угли в очаге прогорели, заткнул пучком сухой травы волоковое отверстие и задул пламя в сделанном из каменной плошки и клочка сухого мха жирнике.
***Когда заточенный язычок пряжки брючного ремня, заменявший ему шило, в очередной раз соскочил со шкуры и воткнулся в бедро, Роман разозлился и решил завтра же отправиться искать кусок арматуры, сжимая который он попал в здешние края.
«И плевать, залёг в берлогу тамошний медведь, или нет. Он может, сдох давно, а я всё со скал спуститься боюсь! Остальных- то я сам съем, и серых и пятнистых. Утром пойду, как солнце встанет!»
Мужик сказал, мужик сделал. Карабкаться по мокрому камню Шишагов не рискнул, пришлось сделать изрядный крюк, потом долго искать под обрывом место, над которым оказался Роман после перехода, потому что снизу всё выглядело иначе. Чавкала под ногами грязь, мокрая травяная ветошь не шуршала, а скорее шлёпала по ногам.
«В женщинах зверя тоже давили, естественно. Только слабее, потому как зверь в них другой, он у них стайный, его легче в узде держать. Не зря они всё время группками собираются, даже если терпеть друг дружку не могут. Но чуть что — стая плотно сбилась и наружу оскалилась. Вот и остался женский зверь целее. Кто не верит, пусть посмотрит, как две девки дерутся — только насмерть, не выбирая чем и куда бить. В женской драке запрещённых приёмов не бывает. Чтобы мужика до такого состояния довести — всего лишить нужно. А они всегда без пощады хлещутся, как в последний раз. И ещё женский зверь ласку любит, да. Кстати, о ласке…» Роман поскользнулся и съехал на спине по грязному склону.
«Одни неприятности из-за баб, даже думать о них вредно, как раз в грязи вывозишься» — разозлился Шишагов, и дальше шёл, не утруждая себя отвлечёнными размышлениями.
Медвежьих следов на размокшей почве не попадалось. Дело шло к полудню, когда Роман нашёл-таки ржавую арматурину. Прибрал драгоценный кусок стали в короб и решил посмотреть на озерцо, в которое водопадом обрушивался его ручей. Озером назвать выбитую падающей водой в камне чашу было изрядным преувеличением, это была, скорее, большая и довольно глубокая лужа. Ручей, полноводный по причине постоянных дождей, с шумом падал в неё с высоты, по пути разлетаясь на струи и отдельные капли. Вода в месте падения кипела, как в котле, и, постепенно успокаиваясь, устремлялась к выходу, который пробила в скале за сотни лет. В этом месте на дне были видны отдельные камни, камешки, песок — чем дальше от водопада, тем мельче. Взгляд Романа зацепился за странную форму некоторых окатышей. Лезть в холодную воду не хотелось, и он уже пошёл было дальше, но вдруг передумал и вернулся назад. Разулся, закатал рваные штанины, и полез в воду. «Столько счастья сразу не бывает» — мелькнула мысль. Камень, похожий на очень большой боб, был тяжёлым и жёлтым. В следующий момент Роман уже лихорадочно собирал лежащие в ледяной воде золотые самородки, самый крупный из которых размером был с мужской кулак. Нахватав несколько килограммов до того, как заледеневшие ступни и кисти рук потеряли чувствительность от холода, выбрался из воды, пересыпал добычу в ранец и в ускоренном темпе рванул домой.
Вечером Шишагов возбуждённо перебирал у огня золотые самородки. Жирный золотой блеск тяжёлого металла завораживал, и одна мысль заевшей пластинкой крутилась в его голове: " Наконец-то! Это находка так находка! Бульончик, горячий, с травками! Мясо потушить! И никаких больше камней щипцами! Золото, его ж и просто так расковать можно, даже отливать не обязательно! И маленький котелок сделаю, и на большой котёл хватит!»
Подступиться к куску арматуры казалось труднее. Можно было, конечно, тупо расплющить его конец, заточив потом о шершавый камень. Такой стамеской легко будет корыта из дерева долбить, но Ромке нож нужен. И топор. А их только выковать можно. Куют молотом на наковальне. Держат заготовку клещами, разогревая в горне, на раскалённом древесном угле, пламя раздувают мехами. Названия Роман знал, но словами по металлу колотить не станешь. «Придётся изобретать что-то, предки решили проблему, нашли способ выкрутиться. Буду корячиться».
Первый облом вышел с золотом — оно, конечно, плющилось под ударами, но форму котелка принимать не желало. Начинающий жестянщик уже порывался сбегать к ближайшей луже — посмотреть в отражении, откуда руки растут. Получившийся в результате неровный лист в лучшем случае можно было, подогнув края, использовать как сковородку, чем с горя и занялся начинающий металлург. Обжаренные на сурчином жиру ломти вяленой баранины слегка примирили его с жизнью. Успокоившись, стал шевелить мозговой извилиной. Как ни крути, а придётся заниматься делом вдумчиво и серьёзно. И начинать с получения древесного угля и изготовления мехов. И кузню оборудовать, хоть временную.
Подходящее место Роман знал. Скала с выемкой подходящего размера, на краю ущелья. Там оставалось только крышу поставить, и получится закрытый с трёх сторон навес. Строительство в каменном веке Шишагов уже вполне освоил, главное здесь — не спешить. И он терпеливо срубал каменным рубилом сучки и сучья, укладывал стволы поперёк расселины, стараясь не оставлять больших щелей. Щели забил мхом, потом просто завалил сверху щебнем и землёй, накрыл всё дёрном, издалека таскал толстые, тяжёлые пласты спутанной корешками земли. Постройка получилась корявой, но с виду прочной и основательной. Стояла, правда, далековато от берлоги, на свободном от больших деревьев месте. Долго ли проживёт такая конструкция, непонятно, но Роман решил, что достаточно, уж очень сильный дефицит сырья испытывала его промышленность. Чуть не надорвавшись, приволок большущий кусок чёрного камня, того самого, очень твёрдого, слагавшего стену, на которую Роман высадился по прибытии. Именно этот обломок глянулся Роме тем, что имел почти ровную грань с одной стороны. Когда камень был вкопан в землю до половины у торцевой стены «цеха», в помещении как раз осталось место для горна и мехов.
Чтобы сделать горн, пришлось снова тащиться через пару перевалов в место, где неизвестный Шишагову камень (они, собственно, все, кроме гранита и мрамора, ему были неизвестны), растрескивался и осыпался почти плоскими плитами разных размеров. Пока натаскал запас, связанная для переноски» коза» из палок натёрла носильщику спину. Одна радость — дождь, бесконечный, мелкий и холодный дождь наконец прекратился, а в один из дней в просвет между разорвавшихся туч выглянуло солнце. Роман целый день просидел в своей новостройке, обтёсывая и подгоняя каменные плиты. По вечерам сшивал заячьи шкурки, изобретая мехи. То, что получилось, больше напоминало волынку или бурдюк с горлышком из обрезанной берцовой кости барана, привязанный за углы к двум треугольникам из ореховых палок. Клапана изладил из кусков шкуры, для жёсткости подшив берестой. Наступив на палки нижней части, мастер ухватился за верхние, качнул мехи пару раз — из костяной трубки дунуло. Хватит этого, или нет — кто знает. Установил мехи на подставку возле горна, уложил на верхнюю раму подходящий камень, потянул перекинутую через блок верёвку. Из горна вылетело облако пыли. «Надо же, работает»- удивился Роман.
