Андрей Круз - Я еду домой-3

Поворот, церковь слева, за ней пышный коттеджный поселок, пустой брошенный и разграбленный много домов сгорело. Справа поселок дачный, скромный, выглядит нетронутым. Современный с виду комплекс завода "Изолятор" — идеально расположен, да больно уж здоров для наших нужд, тут от одной охраны периметра обалдеешь. После него мясокомбинат "Велком", тоже нам не по профилю, хотя пошариться там было бы неплохо, наверное, наверняка что-то полезное найдется, в Ржеве мясокомбинат в первую очередь восстанавливают, к слову. Хотя, там уже протухло все, наверное, вонь не хуже чем в той диспетчерской в порту Дельфзийла.

В Павловской Слободе мертвецы, но не много. Зато много разбросанных костей и следов от пуль на стенах, местами гильзы насыпаны. Похоже, что кто-то сюда наведывается с целью сокращения популяции зомби. Не тотальная зачистка идет, а так, постепенный отстрел до полного нуля. Тоже метод, кстати, если спешки нет.

На мосту через неширокую речку блок, капитально оборудованный, из каких-то уже готовых модулей, ну и бетона с колючкой не пожалели. Там уточнили кто мы такие, связались с принимающей стороной и пропустили дальше.

Так, а вот дальше два интересных объекта, новенький завод насосного оборудования и завод по производству холодильников. Где-то здесь обосноваться будет можно, это точно, если договориться. Но сначала в инженерную бригаду, нас там ждут и нам там встречу назначили, и в любом случае начинать надо с хозяев здешних мест, почтить визитом, хотя бы. Ну так, чтобы очень явно не борзеть.

Да и с другом пообщаться неплохо, мы с ним вместе не один год проработали. Вообще персонаж интересный. Настоящая его фамилия прямо из анекдота — Рабинович, при этом сам он до переезда в Москву, что случилось в десятом классе, понятия не имел о ее происхождении. Принесло его в Первопрестольную вместе с отцом, который носил тогда звание капитана второго ранга и служил с лейтенантских погон в Североморске, что чуть северней Мурманска, где строил эллинги для подводных лодок. Точнее, строил в Видяево, где эти лодки стоят, но служил все же в Североморске. Не принято там было загоняться насчет национальности, вот и оставался ребенок в неведении.

Впрочем, позднее с фамилией произошел финт удивительный, сменилась она не на какую-

нибудь, а на самую что ни на есть русскую — Иванов. Когда курсант Рабинович постигал навигацкую науку в Ленинграде, в военно-морском училище, куда завели его романтические устремления, насоветовали ему, мол, роста служебного не видать с такой фамилией как у тебя, вот и сменил отцовскую на материнскую.

Послужил, честно и старательно, сходил в дальние походы даже, но потом со службы ушел, флот начал разваливаться. Вышел на гражданку, умудрился попутно даже строительный закончить, вечерне, но с работой не клеилось. Так или иначе, свела нас судьба, и в общем, не к худу. Работал он у меня кем-то вроде "пожарного производственного менеджера" и отличался несгибаемым упрямством в решении проблем, особенно с властями, при добыче разных разрешений и дозволений. Там где другие прорывались взятками и подмазками, Иванов-Рабинович действовал методом "его в дверь — а он в окно". Измором брал, а подчас и уникальной наглостью, и все сходило с рук. Мог зайти в любой кабинет, болтая на ходу, и так задурить чиновному человеку голову, что тот подписывал что угодно, а потом долго сидел, пытаясь понять, что же это такое было.

Учитывая то, что мы с ним были ровесниками, детьми военных, любителями спорта, то быстро сдружились, семейно и всяко. И с ним же неоднократно бывал я у его родителей что в самом Нахабино, что неподалеку, на даче его отца, в товариществе "Дубрава", где благодарный сын купил родителям участок, а чрезмерно энергичный для своих лет его папаша быстро перетащил туда удачно приобретенный сруб, после чего предавался наслаждениям огородничества, а в дни наших наездов — еще и шашлычничества.

Когда случилась Катастрофа, я ни секунды не сомневался в том, что Рабинович-Иванов, а в просторечии Игорь, выживет и семью в обиду не даст. Тут и здоровья на троих, и энергии на шестерых, а наглости и проходимчества так и вовсе на роту. Когда Вовка Беляков сообщил о том, что в нахабинском анклаве требуемое лицо обнаружено, я не удивился ни капли. То есть вообще, вовсе, воспринял как должное. Удивился бы скорее в том случае, если бы мне сообщили обратное. Не бывает так, не тонут такие орлы и оземь не бьются, хотя летать предпочитают низко, ниже радаров, и все больше извилистыми маршрутами.

Промелькнули слева и справа простенькие дачные поселки, в которых были заметны люди, занимавшиеся своими делами, показался забор воинской части, теперь обнесенный рвом и многочисленными рядами колючки. Снова блок, а там нас разделили — всю колонну погнали на учебные поля бригады, дожидаться результатов переговоров, а мою тойоту пропустили в ворота, вместе со мной и Валерьянычем. И за нами ворота закрылись.

Боец на КПП, немолодой и усатый, явно надевший форму уже после прихода Беды, очень уж вид нестроевой, указал нам дорогу к штабу, до которого было рукой подать. И стоило остановиться, как к машине подбежал спортивного вида брюнет с маленькой бородкой, который потащил меня наружу, пытаясь при этом то ли обнять, то ли уронить, потому что полноценным объятиям мешали надетые на обоих разгрузки и висящие на животе автоматы.

— Дюха, блин! Живой! — орал он, кантуя меня из одного неустойчивого положения в другое, так и не дав толком выбраться из кабины.

Кое-как мы расцепились. Оглядел его — ни фига не изменился, хоть уже больше года не виделся. Загореть, правда, умудрился так, словно в Африке побывал. Хотя вру, бородки у него отродясь не было, это он чего-то выпендрился.

— Ну, ты чота еще поздоровел, — сказал он, хлопнув меня по плечу. — А это откуда?

Он ткнул пальцем в М4, что болтался на ремне.

— Ну а откуда может быть? Из Америки, — ответил я и спросил сам: — Как твои? Живы?

— Нормально все, все целы, — выдохнул он. — Ты помнишь когда все началось?

— Ну… да, а что? — не совсем его понял я.

— Так у Савищи день рождения был, забыл что ли? Вот мы его тут все и праздновали на даче, с Катюхой и Петькой, — махнул он рукой куда-то в сторону упомянутой дачи. — А как сказали, что жопа кругом, Нафаня заявил, что надо валить в часть и все тут. И был кругом прав, по обыкновению. В общем, ни хрена нам ничего не грозило, сразу в полной безопасности.

Здесь оговориться надо. Нафаней он окрестил своего батюшку, Ефима Семеновича, исключительно в честь какого-то мультика, потому что ему нравилось звать его издалека, утробно и мерзко завывая: "Нафаня-а-а!". Савой же он окрестил мать, Галину Андреевну, после того, как та в честь проявившейся дальнозоркости прикупила себе очки для чтения в круглой оправе. И по-другому своих родителей уже не звал.