Одиночка: Одиночка. Горные тропы. Школа пластунов - Ерофей Трофимов
«Благо одежда рабочая, выкинуть не жалко», – мелькнула мысль, и парень, едва не выругавшись в полный голос от собственной глупости, толчком с плеч вскочил на ноги, чтобы с ходу встретить кулаком набегающего противника.
Словивший кулак не противоходе неизвестный рухнул словно подкошенный, и в то же мгновение левый бок парня обожгло. От того, чтобы словить двадцать сантиметров закаленной стали в организм, Елисея снова спасла реакция. Успел довернуть корпус и изогнуться. Сдвинувшись приставным шагом в сторону, парень успел увернуться от клинка и, чуть качнувшись вперед, спровоцировал противника на новый удар.
Когда кинжал метнулся вперед, Елисей перехватил сжимавшую его руку и стремительно вывернул ее в обратную сторону. Но на этот раз его задачей было не обезоружить противника, а вывести его из строя окончательно. Усилив нажим, Елисей просто сломал ему кости предплечья, заставив взвыть от боли. Отпустив руку, парень от всей своей широкой души врезал противнику в челюсть, отправляя его в нирвану. Сделав глубокий вдох, Елисей попытался успокоиться и тут почувствовал, как закружилась голова.
– Этого только не хватало. Неужели последствия болезни еще не прошли, – проворчал он, растерянно встряхивая головой.
На плацу замелькали сполохи огня и послышался топот копыт. Похоже, караульные у арсенала и в комендатуре услышали крики и вызвали разъезд. Подскакавшие казаки осветили место схватки факелами и, узнав парня, принялись задавать вопросы.
– Напали, убить хотели. Трое, – успел прохрипеть Елисей пересохшей глоткой и, покачнувшись, рухнул на землю.
Очнулся он в своей комнате. Приподнявшись на локте, парень тихо зашипел от боли в левом боку. Откинув одеяло, Елисей осмотрел свой перевязанный торс и, усевшись, пошевелил плечами. Судя по нытью не только в боку, но и на спине, в драке его достали не один раз. Достав из сундука чистое исподнее, он оделся и, вспомнив, что рабочая одежда порезана, мрачно хмыкнул. Шкаф себе он купить так и не успел, так что пришлось притащить из фургона самый маленький сундук и хранить в нем личные вещи.
Надев штаны, Елисей в тапках просеменил к туалету и, умывшись у колодца, вернулся в дом. Вошедшая через пару минут Марья, увидев, что он очнулся, обрадовалась и принялась суетиться, но Елисей, разом остановив ее порывы, спросил:
– Сколько я тут провалялся?
– Вторые сутки пошли. Ты крови много потерял. Три раны на тебе. Но самая опасная сбоку. Остальное так, только кожу порезали.
Постукивание бабкиной клюки заставило обоих повернуться к двери.
– Очнулся. Ну, слава богу, – проворчала Радмила, тяжело опускаясь на лавку у дверей. – А силен ты, казак. Голыми руками трех аспидов уделал так, что и лечить нечего. Одному руку изувечил, второй всю оставшуюся жизнь хромать станет, а третий ни есть, ни говорить больше толком не сможет.
– Братья? – понимающе уточнил Елисей.
– Они, проклятые, – скривилась бабка. – Но в этот раз им не вывернуться. Круг казачий это дело разбирать станет.
– Бабушка Радмила, а сильно они меня достали? – на всякий случай спросил Елисей, чувствуя, как рана на боку снова заныла.
– Заживет, – отмахнулась бабка. – Мясо порвали да шкуру попортили. Ты пока шевелись поменьше. Я мясо сшила, да только шрам все одно потом тянуть станет. Но это уж тебе самому придется снова все разрабатывать.
– Ну, шкура-то бог с ней. Я не баба, чтоб за красоту переживать, – отмахнулся парень. – Главное, чтобы мышцы нормально служили.
– Послужат еще, – усмехнулась бабка, провожая взглядом выскочившую за дверь внучку.
– Раны травами пользовали? – уточнил Елисей.
– А чем еще? Всю жизнь ими пользую. Да ты не переживай. Обойдется, – заверила его бабка.
Вернувшаяся Марья подошла к ней и, поглядывая на парня, тихо сообщила:
– Бабушка, там эти опять пришли.
– Стоят? – злорадно хмыкнула Радмила.
– Стоят. Да еще и дедушка Святослав к нам идет. Я его в конце улицы приметила, – добавила девушка, продолжая коситься на Елисея.
– Кто там пришел? – не понял парень.
– Старшие рода, за иродов своих просить при шли, – скривилась бабка так, словно лимон раскусила.
– А чего сюда-то пришли? – не понял Елисей. – Ты ж сама сказала, что дело это круг казачий разбирать станет.
– Они не столько за них, сколько за остальных просить хотят, – вздохнула Радмила. – Боятся, что после такого ты месть затеешь.
– Чего?! Совсем сдурели? – вспыхнул Елисей.
– Вот сам им это и скажи. Третий раз приходят, – фыркнула бабка.
– И скажу, – хмыкнул парень.
Поднявшись, он вышел к своему фургону и, кое-как забравшись в него, принялся рыться в сундуках, выбирая подходящую случаю одежду. Вернувшись к себе, он неловко переоделся, то и дело шипя от боли в боку, и, подпоясавшись кинжалом, надел папаху. Глянув на себя в зеркальце, которое забрал со старой квартиры, Елисей попытался выпрямиться, но тут же снова перекосился на левый бок. Стоять прямо было слишком больно. Убедившись, что все в порядке, он вышел во двор и, толкнув калитку, шагнул на улицу.
Перед воротами, сняв папахи, стояли человек семь пожилых казаков. Среди них седыми, словно лунь, волосами выделялся один, очевидно самый старший в роду. Старик стоял впереди, глядя на парня спокойным взглядом выцветших от возраста глаз.
– День добрый, казаки, – первым поздоровался Елисей, соблюдая приличия.
– И тебе здравствовать, Елисей, – откликнулся патриарх, делая шаг вперед.
– Чего хотели? Иль нужда какая? – нейтрально поинтересовался парень.
– Просьба к тебе есть, Елисей, – тихо откашлявшись, начал старик. – Знаю, что парни наши против всех обычаев пошли, оружие на тебя подняв. И потому за них тебя просить не стану. О другом с тобой говорить пришел. Ежели мести хочешь, то нас казни. Для того и пришли. Не губи невинных, не бери греха на душу.
Только тут Елисей сообразил, о чем толкует старик. По старому обычаю, он был в своем праве. На него покушались, и теперь он, как пострадавшая сторона, имел право на кровную месть. А старики пришли просить его или отказаться от мести, или выбрать как жертву кого-то из них. Нечто подобное есть и у горцев, и где этот обычай появился раньше, не знал никто. Оглядев стоявших перед ним мужчин долгим, задумчивым взглядом, парень вздохнул и, поморщившись от боли
