Илья СТАЛЬНОВ - НА ОСТРИЕ ИГЛЫ
Мы сняли угол около церкви Сен-Сернен. Гостиница была полна купцов, мелкопоместных дворян, ищущих, кому бы повыгоднее запродать свои ратные услуги в деле лишения жизни себе подобных.
Во всех больших городах у Адепта были единомышленники. Я имел возможность не раз убедиться, сколь широко раскинул свои сети Орден Ахрона и сколь могущественен он был. Большинство из людей, с которыми общался Винер, даже не знали, частью какой силы они являются и какой великой цели служат. Их до глубины души поразило бы, узнай они, кто такой Винер, и они бы лишились дара речи, если бы им стало известно, нити каких сил он держит в своих руках. И уж никто из них никогда не поверил бы рассказу о том мире, в котором мы побывали в «миг немого грохота». Вдруг истинно посвященных мал. Мало кто достоин далеко пройти по пути тайного учения.
Пока Винер ходил по своим делам, я бесцельно слонялся по улицам, с удовольствием отдаваясь во власть нового для меня города, вдыхая его воздух, заглядывая в таверны и лавки. Мне нравилось это занятие. Страшно подумать, сколько я истоптал башмаков, бродя по таким городам, сколько повидал людей с разным цветом кожи, сколько слышал языков, многие из которых научился понимать и даже сносно говорить на них.
Я убил добрую половину дня, пока очутился на торговой площади, где толпился народ, продавались овощи и мясо, глиняные горшки и кухонные ножи, шпаги и шляпы. Стоял привычный в таких местах галдеж: продавцы расхваливали свой товар, шел отчаянный торг, злобно ругались две толстые крестьянки – они уже были готовы вцепиться друг другу в космы. Какой-то мальчишка сграбастал горсть орехов и бросился наутек под дикий крик хозяина, которому, казалось, отрубили палец.
– Лови! Хватай! Держи негодяя! – надрывался хозяин.
Пахло жареным мясом, фруктами и гнилью. Все рыночные площади похожи одна на другую, будь то Лондон, Тулуза или Москва.
– Дорогу! – прокричал господин в камзоле и при шпаге, расчищая дорогу перед солидной дамой.
На краю площади сплошной толпой сгрудился народ. Слышались свист, улюлюканье, одобрительные крики. Я счастливо улыбнулся и прошептал:
– Театр!
Люди обожают глазеть на скоморохов и жонглеров, гистрионов и акробатов. Они любят комедии масок и театры теней, кукол, марионеток. Они в восторге, когда артисты смелы и отчаянны на сцене, они совершают отчаянные и благородные поступки, которые сами обыватели совершить не в состоянии. Театр распахивает большой, грустный или смешной мир крестьянину и ремесленнику, сапожнику и аристократу. Он дает возможность вдоволь посмеяться, посмотреть на все со стороны, отвлечься от голода, нищеты и горестей или праздной тоски, а если зерна падут на добрую почву, даже немного приблизиться к Господу. Каким бы примитивным сюжетом не потчевал автор зрителей и какими бы надуманными ни были кипящие на сцене страсти, они все равно найдут отклик в душах людей, приподняв их немного над серой массой будней.
Я втерся в толпу, и, получая тычки под ребра, начал продираться вперед, при этом выслушав немало ругательств и пожеланий немедленно провалиться прямо в ад. Наконец, я увидел красный занавес, над которым метались тряпичные куклы. Одна изображала толстенного и противного графа Барбарасса, державшего молодую жену чуть ли не на хлебе и воде. Молодой пылкий любовник Франк пытался проникнуть в будуар графини то под видом заезжего монаха, то под видом служанки, переодевшись в женское платье. Сейчас была сцена, когда, зажав новую служанку в углу и гладя матерчатыми руками тряпичную кожу, Барбарасса обещал припасть к ее прелестным ногам. Незадачливый любовник в женском платье пытался отбиться от старого ловеласа, но этим только еще больше распалял графа.
Молодая графиня наблюдала за всем этим со стороны, а потом возопила высоким голосом:
– Ох, если бы он только был так же страстен со мной, как с этим Франком, зачем бы, спрашивается, тогда нужен мне был этот худосочный любовник? О, как мой муж напорист, как он хорош!
Эти слова неизменно вызывали у зрителей восторг.
Когда вожделение графа перевалило через край и он уже готов был овладеть жертвой, молодой ловелас воскликнул грубым голосом:
– Как смеешь ты, негодяй, посягать на мою честь?!
– Такой милый и изящный бюст и такой грубый голос, подобный реву раненого кабана! – обратился граф к публике и с новой силой набросился на лже-служанку. – О, милая, за твой нежный голос я люблю тебя еще сильнее! Раскройся передо мной, цветок моей страсти!
Франк схватил дубину и ударил наивного рогоносца по голове. Тот, охнув, без памяти повалился на землю. Тут резво выскочила графиня.
– Дорогая, хоть несколько мгновений мы сможем побыть вместе. Я так ждал этого часа! – Любовник бросился к графине, а та стала отбиваться
– Раскройся предо мной, алый цветок моей любви… – пробормотал Франк.
Теперь уже графиня схватила дубину и ударила любовника по голове со словами:
– Прочь, негодяй, мне не нужны твои лобзания. Что ты стоишь, тощий, как щепка, против моего пухленького муженька, против его страсти!
– Ох! – Любовник повалился на землю, вызвав бурю смеха и восторга.
– Приди, приди ко мне, любимый. – Графиня кинулась на пол и принялась жарко ласкать и целовать графа, сжимая его все сильнее в своих объятиях. – Нет лучше тебя, слаще твоей страсти, которую я только что подглядела тайком. Приди ко мне, и пусть расцветет для нас дерево любви!
– Не хочу! – Теперь яростно отбивался граф. – Оставь меня в покое, нет сил таких, чтоб ублажить тебя!
– О нет! Тебя я вновь желаю!
В конце концов граф, не выдержав домогательств собственной супруги, схватил все ту же дубину и ударил жену по голове.
– Ох! – Теперь она упала на землю, вызвав новые крики восторга. Зрители наслаждались этим неприхотливым зрелищем.
– Приди, приди ко мне, любимая моя! – бросился граф к застонавшему любовнику его жены…
В этот момент мне стало не до представления. Кто-то шарил рукой по моему поясу. Тут же мой кошелек, срезанный каким-то умельцем, перекочевал в чужой карман. Действовал этот негодяй настолько виртуозно, что я едва почувствовал его пальцы. Другой, не знакомый с навыками этой публики, вообще не обратил бы на это никакого внимания Я ухватил вора за тонкую, почти детскую руку В моих пальцах, довольно крепких – на недостаток силы я никогда не жаловался – его рука оказалась как в стальных тисках.
– Попался, прохиндей, – прошипел я.
Но он неожиданно мощным рывком вырвался и ринулся в толпу. Я устремился за ним. Не то чтобы я слишком жалел о потерянных деньгах – в последнее время уж чего-чего, а денег было вдосталь, – но мне не нравилось чувствовать себя жертвой какого-то нахального воришки.
Работая локтями, извиваясь так, что трещали кости, я лез вперед. Мешала длинная шпага, которую я в последнее время постоянно таскал с собой, но все же меня разбирало такое зло, что я ни на шаг не отставал от ловкого мошенника в зеленой рубахе и шляпе с опущенными полями. Он явно не рассчитывал на то, что я проявлю столь завидную прыть. Воришка все время оглядывался и наконец отчаянным рывком выбрался из толпы. Напоследок его наградили пинком, он пролетел несколько шагов, плюхнулся на землю, но тут же вскочил и побежал легко и быстро, как вспуганный охотником заяц.
– Держи карманника! – крикнул я.
Никто, естественно, задерживать вора не собирался. Местная публика привыкла к таким историям, происходящим изо дня в день, и все на личном опыте убедились, что лучше не вмешиваться в подобные дела.
Вор перевернул лоток с фруктами, перепрыгнул через гору гнилых помидоров. Он был очень ловок и подвижен. Но и я был тоже ловок, несмотря на свой возраст, и в беге мог дать фору любому молокососу. Я отшвырнул путающегося под ногами мальчишку (возможно, даже сообщника) и перемахнул через забор, за которым только что исчез вор.
Он петлял меж рядов, но я не упускал его из виду и не отставал. Он вновь перемахнул через дощатый стол с горой глиняных горшков, пролез под телегой, опрокинул стол с орехами.
– Будь проклята твоя мамаша – портовая шлюха! – заорал хозяин горшков, которого недавно обокрал шустрый мальчишка и который уже сорвал голос от ругани.
Мы вырвались с рынка на улицу. Карманник не успел увернуться от дамы с крошечной болонкой в руках и сшиб ее с ног.
Я сумел сократить расстояние, но из последних сил. И тут воришка сделал ошибку. Он свернул в узкую улицу с кирпичными домами без окон, заканчивающуюся высоким каменным забором. Попытался перепрыгнуть через неожиданную преграду, но пальцы его соскользнули. Он упал, сильно ударившись коленом и обхватив его руками.
– Ну что, негодяй?! – воскликнул я, переводя дыхание. Отдышавшись, я выхватил шпагу и со свистом рассек ею воздух.
– Вы ошибаетесь, мой господин. Я вовсе не негодяй. Просто рамки нашего циничного общества настолько узки, что в них нельзя сделать и шагу, не рискуя прослыть негодяем. – Он начал приподниматься, потирая ушибленное колено. В его голосе звучали неприкрытые грусть и печаль, вызванные несовершенством современного общества.
