Большой проигрыш - Алексис Опсокополос
— Мне кажется, Вильгельм переживёт потерю части Прибалтики, если он получит Пиренеи, — сказал Романов.
— Мне бы Ваш оптимизм, Александр Петрович, — вступил в разговор Каменский. — Но вынужден признать, альтернативы нашему выступлению против Хосе Второго нет.
— Именно! — подтвердил кесарь. — Война на Востоке может начаться уже в этом году.
— Главное, чтобы она не началась, когда наши сильнейшие боевые маги будут в Испании.
— Да, это было бы проблемой, — согласился кесарь. — Но это исключено. Без Хосе англичане не начнут войну с нами, а императору Ацтлана сначала надо сложить его пирамиду.
— А мне кажется, главная проблема в другом, — мрачно произнёс Воронцов.
— И в чём же? — поинтересовался Романов.
— В том, что основной нашей силой в предстоящей операции будет двадцатилетний мальчишка.
— А у нас есть выбор?
— Похоже, что нет, и это не то чтобы пугает, но скажем так, вызывает некоторые вопросы.
— Какие именно? — спросил Романов. — Если у Вас, Игорь Константинович, есть вопросы, задавайте их.
— Собственно, вопрос один — хотелось бы узнать о Ваших дальнейших планах в связи с этим всем.
— Я не совсем Вас понимаю.
— Давайте начистоту, Александр Петрович, мы все помним, с каким усердием Вы пытались провести референдум о реставрации монархии, и какую цель Вы этим преследовали.
— Цель свою я никогда не скрывал. Я её озвучил давно, и она с тех пор не менялась — создание крепкой единой России, потому что только так мы сможем противостоять растущим внешним угрозам.
— Крепкой Российской империи, — поправил Воронцов.
— Были такие планы, — согласился кесарь.
— Были?
— Вы хотели начистоту? Вот я Вам начистоту и отвечаю. Были. Но император без шапки Мономаха — это не император. История это не раз доказывала.
— Полностью поддерживаю это мнение, — сказал главный московский орк. — Но надеюсь, Вы не планируете сажать на престол Седова-Белозерского?
— А мне кажется, из Романа получился бы хороший император, — неожиданно произнёс Милютин, но тут же добавил: — Но это не значит, что я хочу его видеть на престоле, я всего лишь хотел сказать, что он порядочный человек с обострённым чувством справедливости. И патриот.
Романов, Воронцов и Каменский одновременно посмотрели на Милютина, но тот лишь улыбнулся и развёл руками, давая понять, что ему больше сказать нечего.
— Всё же Вы удивительный человек, Александр Петрович, — снова обратился Воронцов к кесарю. — Просто взяли и отдали Великий артефакт какому-то мальчишке.
— Не просто взял и отдал, — раздражённо ответил Романов. — И не какому-то, а тому, кого этот артефакт, в силу сложившихся обстоятельств, признал своим владельцем. Я ведь вам рассказал, как всё было. У меня не осталось выбора. Что мне надо было, по-вашему, делать? Убить Романа, чтобы шапка после этого признала меня?
Кесарь посмотрел прямо в глаза Воронцову, ожидая от того ответа, но председатель дворянского собрания Москвы молчал.
— Если отбросить моральную сторону вопроса, хотя её отбрасывать нельзя, но всё же, если отбросить, что бы мне это дало? — продолжил Романов. — Шапку Мономаха? Безусловно. А что ещё? Разъярённую Белозерскую, у которой, между прочим, от Романа остался бы Кусанаги-но цуруги, и она бы явно его активировала уже сама. А она и без Великого артефакта — одна из сильнейших одарённых Земли. И дружбу водит с ещё одним таким же. Никогда не задумывались, почему Вильгельм Пятый сохраняет нейтралитет по отношению к России, несмотря на болезненный провал его проекта «Вархайт»? Вы полагаете, война с Белозерской и, возможно, со Священной Римской империей стоит шапки Мономаха? У меня, безусловно, большие амбиции, но из ума я не выжил.
— Есть правда в Ваших словах, Александр Петрович, но Вы, обладая Великим артефактом, смогли бы сделать для России больше, чем двадцатилетний мальчишка, — стоял на своём Воронцов.
— Не спорю. Больше, — согласился Романов. — Но лишь при условии, что мне не пришлось бы тратить силы на войну с Белозерской и теми, кто её поддержит. А уж в желании отомстить за любимого внука, она пошла бы до конца.
— С Белозерской лучше не воевать, — вступил в разговор Каменский. — И так только более менее успокоили Петербург.
— Господа, прошу прощения, но я считаю, некорректным, вообще вести разговор на тему пусть даже гипотетического убийства Романа ради возможности привязать к себе шапку Мономаха! — не скрывая возмущения, заявил Милютин всем присутствующим, после чего обратился персонально к Воронцову: — Позволю себе заметить, Игорь Константинович, что этот, как Вы выразились, мальчишка лично спас Вашу любимую внучку и, благодаря ему, мы спасли огромное количество наших и не только наших детей от верной гибели. И этот мальчишка сыграл огромную роль в урегулировании конфликта между Новгородом и Петербургом. Не знаю, почему Вы вдруг стали относиться к нему с такой неприязнью, но прошу в моём присутствии больше не обсуждать возможное убийство Романа. В противном случае я буду вынужден воспринимать это, как Ваши намерения.
Воронцов метнул недобрый взгляд на Милютина, но ничего ему не ответил, а лишь развёл руками и произнёс:
— Мне получить этот артефакт никак не светит, да и не нужен он мне; я всего лишь хотел уточнить, остались ли у Александра Петровича императорские амбиции.
Теперь настала очередь хмуриться Романову. Он недовольно посмотрел на Воронцова и сказал:
— Игорь Константинович, мои, как Вы выразились, императорские амбиции были продиктованы в первую очередь желанием стать самым сильным магом страны, чтобы защитить Россию в неизбежной войне. Но не получилось. Значит, будем строить другой план. И мне, если честно, тоже непонятно, с чего Вы вдруг стали так относится к Роману.
— Вам показалось, господа, — ответил Воронцов. — Моё отношение к Роману нисколько не изменилось — я всё так же благодарен ему за спасение внучки и за всё, что он сделал и делает для нашей Родины. И хочу Вас заверить, я сделаю всё, чтобы помочь ему в Испании.
— Приятно это слышать, Игорь Константинович, — сказал Романов. — И поскольку мы всё обсудили, то, полагаю, можем закончить наше совещание. Если, конечно, ни у кого нет ещё вопросов или замечаний.
Присутствующие
