Мастер проклятий - Матвей Геннадьевич Курилкин
Карабинерам уже наскучила игра, теперь они просто сидят. Один даже дремлет, второй лениво чистит револьвер. Я пригляделся внимательнее. Вебли МК. За время работы в мастерской с такой машинкой я познакомился отлично, что и не удивительно. Очень уж они массово использовались — вон, даже многие жандармы предпочитают менять штатный Уберти, в котором используются устаревшие бумажные патроны, на эту вершину военной мысли с Кельтских островов. Я, кажется, даже в прошлой жизни слышал это название, и не раз потом гадал — похож ли этот Вебли на тот, из моего мира? Впрочем, здесь вообще часто встречались названия, вызывающие эффект дежавю, и я давно перестал обращать на это внимание. Основное оружие, винтовка системы Спенсера, отложена в сторону. Не дотянуться. Ни мне, ни даже тем конвоируемым, что находятся ближе всего к жандарму.
Обстановка, между тем, накалялась. Кто-то из пассажиров не выдержал — оконфузился. Соседям, это, естественно не понравилось. Ругань, сначала тихая, переходит во все более горячую стадию. Пассажиры уже почти не сдерживают голос. Оба жандарма проснулись, тот, что чистил револьвер, рявкнул, требуя, чтобы спорщики заткнулись. Даже окрик подействовал ненадолго. Люди устали и на взводе. В вагоне духота, несмотря на большое количество щелей. К запахам пота и страха добавился еще один. Я уже несколько минут сижу, прикрыв глаза и не шевелясь. Плевать, если пойдет кровь носом — сейчас никто не удивится.
— А ну заткнулись, уроды! — снова кричит конвоир, но на этот раз его не слышат. Конфликт уже перешел в ту стадию, когда от криков переходят к физическим методам воздействия. Драться, будучи скованным цепью трудно, но энтузиазм компенсирует все неудобства. Количество вовлеченных в драку увеличивается лавинообразно — теснота способствует. Жандармы вскакивают, начинают пробираться к эпицентру, щедро раздавая удары прикладами. Жаль, что я нахожусь слишком далеко от драки. А может быть, хорошо. Один из жандармов снова замахивается, чтобы отпихнуть очередного бедолагу, оказавшегося на пути. Я вижу, как ремень винтовки взметнулся от резкого движения. Жандарм стоит спиной к своему товарищу и не видит, что тот как раз откинулся назад, чтобы тоже замахнуться. Я прикладываю совсем небольшое усилие, и вот, ремень чуть меняет свою траекторию, чтобы захлестнуть шею второго жандарма. В эту секунду я выхожу из транса. Наши движения совпадают. Жандарм резко опускает приклад на голову очередного пассажира, а моя рука как раз метнулась в карман плаща. Удар у карабинера не вышел. Помешал ремень, захлестнувший шею его товарища. Зато второй жандарм, которому что-то обвило горло и резко дернуло, заваливается назад, всплеснув руками и теряя винтовку. Выстрел!
Самопал сработал отлично. Я его недооценивал — цепь практически перерублена, дополнительных усилий, чтобы отцепить от нее браслет не потребовалось. На меня смотрят только ближайшие соседи, остальные подумали, что сработала винтовка или револьвер упавшего жандарма. Даже не встав на ноги, я бросаюсь к ящику, на котором так и лежит Вебли, оставленный первым карабинером. Хорошо, что он закончил чистку, и даже зарядить его не забыл. Взвести курок и выстрелить в спину тому жандарму, что остается на ногах. Вторым выстрелом я убиваю того, что возится на полу, пытаясь встать.
Вот теперь всех проняло. За убийство жандарма — очищение для всех, кто находился в вагоне. Однозначно. Люди поражены ужасом от содеянного мной. Вот-вот последует взрыв. Меня просто разорвут. Ждать, когда арестанты в полной мере осознают происшедшее, не стал. С тоской глянул на трофейный Вебли, потом на тела жандармов. Винтовки валяются рядом, в каждой — по семь патронов сорок четвертого калибра. Самое то, чтобы сбить замок, навешенный снаружи вагона. Гораздо лучше, чем револьвер. Решившись, шагнул к мертвым жандармам. Они почти успели добраться до середины вагона, но дорожка, пробитая прикладами, еще не затянулась.
— Всем сидеть тихо, твари! Всех порешу, — стараюсь принять самый безумный вид, чтобы компенсировать свое субтильное телосложение. Это работает, пока никто не пришел в себя. Хватаю винтовку, успеваю даже вытащить из кобуры на бедре второго жандарма револьвер. Этот удобством не озаботился — у него Уберти, но мне и такой может пригодиться. Быстро возвращаюсь назад, раздав несколько пинков. Один из узников, кажется, почти пришел в себя, дернулся, попытался перехватить. Выстрелил в пол рядом с его ногой. Нужно было в голову, но я не решился. Впрочем, и так помогло. Пассажиры притихли.
Оказавшись на расчищенном пятачке возле двери, облегченно вздохнул — здесь сразу не достанут. Сунул оба револьвера в карманы пальто, схватился за карабин. После третьего выстрела дверь вагона чуть приоткрылась, отъехала в сторону. Распахнул ее во всю ширь, обернулся к смотрящим на меня арестантам. Целый вагон будущих покойников. И это я обрек их на смерть.
— Когда обнаружат убитых жандармов, всех казнят, — громко, так, чтобы все слышали, сказал я. — У этих, — я мотнул головой на жандармов, — есть ключи. Снимите цепи и уходите, так хоть какой-то шанс будет.
Возражений я слушать не стал, хотя вопль поднялся до небес. Меня обвиняли и проклинали так, будто присутствующие ехали не в грузовом вагоне, скованные цепями, а в шикарном люксе на курорт, и вот я, негодяй такой, сломал все планы.
Поезд натужно ехал в горку, и потому скорость была совсем невелика — вряд ли больше тридцати миль в час. И все равно было неуютно смотреть на мелькающие под ногами кусты и деревья. Так бывает — со стороны, вроде бы смотришь — и еле плетется паровоз, кажется, бегом догнать можно. Стоя возле распахнутой двери, испытываешь совсем другие ощущения.
Пару раз глубоко вздохнув, я усилием воли подавил дрожь в коленях, и швырнул себя вперед, по ходу движения. Перекувырнулся через голову, неудачно приложившись спиной об украденную винтовку — и только в этот момент сообразил, что неплохо было бы перед прыжком отомкнуть штык. Должно быть, боги меня действительно любят — обошлось. Только дух выбило, но через несколько секунд я все же смог вдохнуть. Подняв голову, увидел хвост уходящего поезда. Несколько секунд вглядывался, пытаясь заметить нездоровое оживление, но все было тихо. Похоже, выстрелов не услышали. Думаю, сейчас во всех вагонах довольно шумно, так что расслышать стрельбу, да еще на ходу не так-то просто. И уже когда отворачивался, краем глаза заметил, как из предпоследнего вагона выпрыгнул еще кто-то.
* * *
Постоянное чувство разочарования в людях преследовало Мануэля Рубио на протяжении последних лет, с тех пор как патриции почти единогласно проголосовали за низложение кесаря. С каждым годом это чувство только усиливалось. Сначала, когда его любимый преторианский
