Ты избран - Ростислав Кот
Только когда уклон пошёл на убыль, страх почти отпустил. Я остановился, как только мне показалось, что узкая полоска тверди под ногами стала почти горизонтальной. И лишь тогда позволил себе обернуться. Я сделал это медленно-медленно – страшно было даже подумать, на какой я высоте.
Подставив ветру мокрое от пота и напряжения лицо, я поднял руки, словно собираясь лететь. Я сделал это безотчётно. Сделал потому, что увидел Космодром. Наверное, я слишком много раз делал так во сне…
Вниз идти оказалось сложнее, чем вверх. Когда я поднимался, перед глазами была только серая полоска бетона. Теперь же впереди меня ждал чудовищной длины и крутизны спуск. Никакой опоры, ни малейшей зацепки – древние умели строить безупречно… Соскользнёт нога – и конец. Но деваться мне было некуда, и я шёл, шаг за шагом спускаясь всё ниже.
Своего друга я нашёл метров на тридцать выше, чем мы с ним расстались. Феру, обхватив колени, боком сидел у меня на пути, прямо на бетонной тропинке, идущей по верхушке фермы. Лицо его было удивительно бледным. А глаза – красными, на щеках – следы размазанных слёз.
– Тебя так долго не было. Я думал, ты не можешь спуститься, – заметив мой удивлённый взгляд, сказал Феру, глядя на меня снизу вверх.
И тут только я понял, что у него с глазами. Нет, он не плакал – просто пытался разглядеть меня на самой верхушке фермы против слепящего солнца.
Так мы и пошли вниз – он впереди, я за ним. Честно говоря, Феру мне очень помог в тот момент – я настолько устал, что временами ориентировался только по его спине. И лишь в самом низу, у того места, где мы поднялись на ферму, друг спросил меня:
– Ну, как там?
– Да ничего особенного, – ответил я, пряча глаза. – Кораблей почти не видно.
Нам ещё предстояло спускаться по тросу вниз. Феру страховал меня, как умел – и это было отнюдь не лишним. Дважды я чуть не сорвался – начал ошибаться, работая с рычагом-захватом. Я ободрал руки в кровь… Запомнился момент: я болтаюсь где-то на середине, пытаясь сообразить, чем это таким красным перемазана верёвка над головой… Далеко под ногами блестит Уарата. Сил больше нет, и только уговоры друга под насвистывание ветра и мерный шум реки внизу побуждают меня действовать дальше, не расслаблять руки… Я ещё подумал тогда, что обратный путь специально придуман для тех, кто задаётся. Даже если и не слишком сильно – всё равно…
И вот я сижу на бетонном монолите Шоссе и плачу, не стесняясь слёз. Феру молча стоит рядом, сматывая трос. Потом мы в самую жару топаем по эстакадам Круга, по очереди волоча рюкзак с тросом, который потяжелел, казалось, вдвое. И ведь мало было дойти до автобусной остановки, нужно было ещё дождаться автобуса, который, как призрак, возникал из струящегося марева разогретого воздуха над Шоссе раз в несколько часов. Воды мы с собой взять не догадались. И бутербродов тоже…
Мы вяло болтали о чём-то, сидя на рюкзаке с тросом, а я всё думал о Шоссе, которое уходило от пустынной остановки к Инаркт. А в другую сторону – к моему родному городу Кодду. До столицы было полсотни километров, а до Кодда – девятьсот пятьдесят. Но оба крупных города нашей планеты казались мне в тот момент ближе и доступнее, чем верхушка Первого моста, где я только что побывал. И я всё пытался понять – почему.
Глядя на изогнутую ферму Первого моста издали, я вдруг подумал, что если разбежаться по ней как следует, до бешеной скорости, то, подброшенный центробежной силой, полетишь в небо…
Когда я стоял там, наверху, дальний край лётного поля терялся вдали – настолько велик был Космодром. В то солнечное утро воздух над ним уже успел прогреться и заметно дрожал. Это был запретный, почти сказочный мир… И восходящие воздушные струи играли его красками, не давая как следует разглядеть – словно дразня…
Я тогда в первый раз всерьёз пожалел, что человек не имеет крыльев. Если бы я мог планировать, как птица, то так бы и ринулся к Южному порталу по прозрачным воздушным волнам. Он был не так уж близко, но, на глаз, для планирующего полёта высоты должно было хватить. Даже на то, чтобы перелететь в конце десятиметровый забор…
Я никак не мог попасть на Космодром, и у меня не было никаких перспектив – я уже знал в то время, что для таких как я легальных дорог туда нет. Но я мог попытаться хотя бы поймать его горячее дыхание! Ветер трепал штанины моих брюк. И я, глупый мальчишка, стоял, ловя его упругие волны раскинутыми руками. Я надеялся, что один из порывов ветра принесёт мне не влажную речную прохладу, а сухой разогретый воздух, пролетевший над десятками квадратных километров монолитного серо-коричневого камня, над приземистыми спинами космических кораблей, едва различимых в дрожащем мареве. Воздух, несущий запахи неведомого. Я вовсе не думал о том, что этот же самый вожделенный порыв ветра, как и любой другой, может запросто сбросить меня с двухсотметровой высоты – в реку или на бетон Шоссе. Нет, я вовсе не думал об этом тогда!
Первый мост! Это был мой Первый мост. Первое сладостное ощущение победы, когда ещё не знаешь её цены.
Наедине и в одиночестве
Сколько бы ни было друзей, вызов судьбы всегда встречаешь один на один…
Сенатор Ао, Улл, «Размышления вне кабинета», «Бюллетень Независимого Комитета по наблюдению и арбитражу», вып. III, Стр. 25
Я шёл по монолитному полу из чёрного полированного камня. Высоко над головой был такой же чёрный каменный купол. Многочисленные отверстия в нём должны были, наверное, символизировать тысячи солнц, горящих в бездне космоса. Но сейчас они напоминали скорее дыры в прохудившейся крыше мироздания, из которых тусклыми колоннами спускался вниз свет неяркого дня.
Вообще, архитектура сооружений Космодрома довольно своеобразна. Технический эксперт расписал бы её функциональность и строгую прагматичность. Психолог бы, наверное, отметил, что всё сделано с должным эмоциональным подтекстом. А я бы сказал – всё в ней сделано для того, чтобы несведущий человек растерялся и вёл себя скромнее.
Я, конечно, был здесь не в первый раз. Но всё равно чувствовал эту ноту.
В голове моей вместо подобающих моменту торжественных мыслей вертелись глупые вопросы. Например, почему через дырочки в высоких каменных сводах не просачивается дождь, заставший меня в дороге. Или куда деваются мокрые следы от ботинок на этом чёрном зеркале, в котором мои светлые брюки отражаются нелепым бежевым
