В кольце врагов (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич
— Ты моя хорошая…
Чуть наклонившись, тихонько прошептал:
— Расти, мой пупсичек любимый, и становись сильнее! Но и мамку не обижай!
— Он не обижает. Мне совсем не больно!
Поцеловав лучащуюся счастьем супругу, я сел рядом и принялся вместе с ней гладить ее живот.
— Как прошел прием у музтазхира?
— Я просто блистал!
Улыбнувшись собственному хвастовству, продолжил я, впрочем, уже более объективно:
— По крайней мере, в этот раз меня не перебивали, так что я и озвучил возможность династического брака, и приманил торговыми льготами, и припугнул варяжским войском.
— И как, получилось напугать?
Невесело хмыкнув, я посмотрел Дали в глаза:
— Дургулель не из тех царей, кого можно заставить отступить угрозами. Но он должен всерьез принять тот факт, что у княжества достаточно воинов. Конечно, я больше надеюсь на торговый договор.
Откинувшись, я лег рядом с женой, ощущая при этом волны исходящего от нее тепла.
— А что же ромеи?
— А что ромеи? — Мне стало и вовсе не до смеха. — Ромеи наверняка интригуют, обещают с три короба и давят авторитетом на императора, воспевая их родство с царем. У нас мало шансов. Греки имеют здесь целую агентурную сеть, а мы разве что шиш с маслом!
— Что-что они здесь имеют?
Жена удивленно посмотрела на меня, а я в очередной раз обругал себя за ни к месту приплетенные термины.
— Я имею в виду, что у византийцев здесь очень много сторонников. Например, среди духовенства — как-никак Аланская митрополия подчинятся Константинопольскому патриархату. А вопрос веры, как сама понимаешь, играет большую роль.
— Но разве ясы и русы не единоверцы? — с детским удивлением спросила Дали.
— Хм, единоверцы, конечно. Но греческие священники здесь, в Алании, будут прилюдно выставлять нас агрессорами, захватчиками Корсунской фемы. Народ им поверит, ведь представители местного духовенства сами считают свои слова правдивыми… Играет отрицательную роль и то, что князь Ростислав в свое время настоял на собственном архиепископе, иноке Киево-Печерского монастыря Николае. Как ни крути, но не грек на архиепископской кафедре ныне — это открытый вызов ромейскому духовному гегемону, даже если внешне мы остаемся зависимы. На самом деле важно лишь то, что владыка Николай соблюдает интересы князя, а не базилевса… Вдобавок Ростислав начал понемногу крестить касогов, обустраивать в их землях фактически зависимую от Таматархской епархии Православную церковь. Они с архиепископом пробуют даже ввести у горцев русский извод церковнославянского языка! Тем самым выводя их из-под влияния ромеев…
Дали нахмурилась, обдумывая мои слова, а я между тем продолжил:
— Интересы Византии здесь представляют также ромейские купцы. Долгое время оба государства связывали крепкие торговые отношения, Алания жила транзитом шелка и товаров с Востока в Царьград. Сейчас, правда, позиции греческих торгашей подорваны внутренней политикой последних базилевсов, но они по-прежнему воспринимаются местными как добрые соседи и друзья. Их стараниями ведется разведка, набор или подкуп сторонников, а сегодня они тратят все свое влияние, деньги, заработанное за годы уважение лишь на то, чтобы очернить нас. В Алании есть и русские купцы, но далеко не все они тмутараканцы. А на Руси стараниями правящих князей Ростислав представляется как мятежник и разбойник, и многие в это верят. Потому, возможно, их слова лишь подогреют общую ненависть к нам… Остаются лишь непосредственно люди Горислава и Путяты.
Тут я немного приврал, но говорить о Никите не решился, а в общем ситуация обрисована реально.
— Но, во-первых, у меня нет даже связи с ними — мы все здесь словно в темнице заточены. А во-вторых, ясы прекрасно понимают, что купцы не просто торгуют, но и разведывают, что к чему. И если Дургулель готовится к скрытому удару, чтобы одним махом доскакать до Тмутаракани и ворваться в город на плечах бегущих, то на его месте я бы выслал всех наших купцов со своей земли.
С каждым моим словом жена становилась все более мрачной.
— Неужели все так плохо… Но разве ты не пытаешься убедить Дургулеля не нападать?
Я согласно кивнул, по-прежнему машинально гладя живот Дали:
— Это наш единственный шанс — мое на него воздействие, наше с ним личное общение. Начало, правда, получилось не очень хорошим, глупо было с моей стороны не сдерживаться на первом приеме. Хотя сейчас мне кажется, что Дургулель с первого дня ведет свою игру и с нами, и с ромеями. Так что на приеме он просто спровоцировал меня, и сделал это нарочно! Нет, царь далеко не глуп, чтобы бросаться в бой очертя голову, в конце концов, сколько бы всадников не было у ясов, каменные стены им с наскоку не взять. Вон, пытались же в свое время справиться с касогами, но ведь не получилось! Так что да, я стараюсь воздействовать лично на Дургулеля — и маня беспошлинной торговлей, и исподволь пугая сильным войском Ростислава.
В разговоре настала неловкая пауза. Не до конца уверенный в правильности своего выбора, я снова заговорил:
— Вот только с царем мы видимся редко, а как часто его посещает ромейский посол, мне неведомо. И потом, я ведь не договорил — помимо духовенства и купечества в Алании у византийцев исконно много друзей среди высшей знати. Могущественный союзник! А все вместе они имеют очень большое влияние, даже на царя. Моим же союзником является лишь грузинский посланник, азнаури Важа…
В комнате повисла тяжелая тишина. Какое-то время мы с женой лежали рядом, смотря в потолок, пока она не приподнялась на локте, проницательно смотря мне в глаза.
— Ростислав ведь не сможет победить Дургулеля?
Я невесело усмехнулся:
— Вместе с варягами, черными клобуками, корсунскими стратиотами, хазарским и русским ополчением, а также собственной дружиной князь вряд выведет в поле более десяти тысяч ратников, из них максимум тысяча тяжелых всадников. А музтазхир водил в поход на Арран и пятьдесят тысяч воинов, у него латной конницы тысяч под десять. В бою они раздавят Ростислава числом, и уповаю я лишь на то, что царю не захочется терять людей в напрасной войне.
Уголки губ половчанки задрожали.
— А что будет с нами? С ним?! — Она осторожно дотронулась до своего живота.
— С ним все будет хорошо. Обещаю!
Я твердо посмотрел в глаза жене, желая рассеять ее сомнения. И наконец Дали опустила взгляд, после чего уютно положила голову мне на плечо, крепко сжав мою ладонь своими тонкими пальцами:
— Я верю тебе. Ты сильный и мудрый, ты убедишь царя заключить мир с Ростиславом.
Невольно улыбнувшись, я стиснул ее ладонь, а после нежно погладил бархатистую кожу Дали. Но на самом деле на сердце словно каменная плита лежит — вопрос, впервые озвученный женой сегодня, волнует меня с первого же дня заточения в Магасе. Что, если у меня не получится убедить Дургулеля, не удастся отвратить его от византийцев? Что будет с моей женой и не рожденным ребенком?! Хватит ли благородства и сердечной мягкости пощадить их у человека, разоряющего землю врагов и бросающего на возможную смерть в бою тысячи своих воинов?
Ответов на эти вопросы у меня нет. Свободная кисть в бессильном гневе сжала край овчины, служащей нам одеялом. Я буду защищать семью до конца!!! И тут же мой рот наполнился горечью — конец в случае чего настанет довольно быстро… Не сглупил ли я, беря беременную жену с собой в раскрытую ловушку, не переоценил ли угрозу нажитых в Тмутаракани врагов? Но исподволь взглянув на точеный профиль своей любимой красавицы, я осознал, что если бы ее не было рядом, не поддерживала бы она меня, не шептала успокоительно, что я справлюсь и что все будет хорошо, то я бы просто сошел с ума. Как ни крути, Дали — мой единственный вдохновитель, моя муза… И вообще она смысл и главная причина моей жизни здесь!
И ради нее, ради нашего ребенка я сумею убедить Дургулеля, что Алания и Тмутаракань не враги! Да, я сумею заключить союз. А заодно выиграю гребаный турнир, если придется, — в конце концов, люди любят чемпионов, чествуют их, а это уже плюс в копилочку моего политического веса.
