Дмитрий Янковский - Разбудить бога
— Зеленого, — ответил я. — Цвета смешаются.
— Верно. Мир, в который ты попал в ту ночь, является белой плоскостью, на которую проецируются свойства всех слоев реальности. Изменения в любом из миров вызывают изменения и в том мире. Когда-то там было лето. А еще раньше весна.
— Ты хочешь сказать, что в настоящий момент усредненное состояние всех реальностей выглядит как беспросветная осенняя тоска?
— Вне всяких сомнений, — Олень снова помотал головой, отгоняя мух. — Вселенная умирает.
— Это естественно, — пожал я плечами. — Всему на свете рано или поздно приходит конец.
— Я не о том, — ответил Олень. — Агония уже началась. Когда-то мир становился с каждым днем все лучше, но теперь лучше уже не будет, поскольку пройдена точка наивысшей энергии. У любого процесса есть расцвет, кульминация и закат. Кульминация этого мира в прошлом. Все. Наступает поздняя осень. И люди сыграли в этом не последнюю роль.
И действительно вдруг наступила осень. Мы с Оленем оказались в том самом пожелтевшем лесу, на краю той самой поляны. Моросил дождь. Медленно падали листья. Я поежился и опустил закатанные штанины.
— Погоди! — Я испугался, что Олень пропадет или я проснусь и не узнаю чего-то очень важного. — Ты сказал о роли людей.
— Тебя это волнует? — Олень поднял морду. — Как странно... Беда как раз в том, что люди стали никому не нужны. В том числе и самим людям. В том числе и сами себе. Никому ничего не нужно. Кроме денег.
— Разве что-то изменилось? — удивился я. — Разве раньше было не так?
— Конечно. Раньше мир был пестрым, как лоскутное одеяло. В каждом месте, а их было много, люди ценили разные вещи. В Римской Империи тоже деньги ценились превыше всего, но варваров в лесах было куда больше. Для них деньги не значили ничего. Они ценили то, что называли доблестью. Были и другие. Для кого-то что-то значила любовь, для кого-то что-то значил талант. Для кого-то бог не был пустым словом.
— Постой! — помотал я головой. — Сейчас тоже есть люди, которые ценят талант и любовь.
— Нет, — грустно заметил Олень. — Мир уже не такой пестрый. Осталось всего три или четыре лоскута, в которых ценятся разные вещи — красота, сила, страсть. Но большую часть вашей реальности заполонило желание денег. Ими измеряется все. Даже талант — за сколько можно продать творение или сколько на него было затрачено. Даже красота. Даже жизнь.
— Но далеко не все люди измеряют окружающее таким мерилом!
— Ну и что? — Олень посмотрел на меня тем же взглядом, каким иногда смотрела Зинаида Исаевна. — Сколько бы ни было, осталось их слишком мало. Порог перейден. Баланс нарушен. Все. Видишь, как падают листья? Надо уметь наслаждаться и такой красотой.
— Думаешь? — зло спросил я.
— Ничего другого не остается. И чем дальше, тем будет хуже. Агония человечества будет очень тяжелой. Болезненной. Люди никому не нужны. Даже себе. Они выкашивают друг друга в войнах, взрывают себя в толпе, выкидывают друг друга из окон, чтобы завладеть квартирой, а потом продать ее. Накачивают себя наркотиками, чтобы упасть красиво, как эти листья. Даже дети уже никому не нужны. Их попросту перестали рожать. Люди подсознательно чувствуют, что миру приходит конец.
— И ничего исправить нельзя? — с напором спросил я.
— Когда тебе снится кошмар, ты что-нибудь можешь исправить? — Олень посмотрел мне в глаза так, что я испугался до ледяных мурашек. Это не было взглядом травоядного. Это не было взглядом хищника. Нет! На меня через черные глаза Оленя смотрел какой-то древний демон, я ощутил это совершенно явственно.
«Ни хрена себе добрый волшебник!» — ужаснулся я, вываливаясь из сна.
Наверное, я вскрикнул, потому что, когда открыл глаза, Катя встревоженно приподнялась на кровати.
— Что с тобой, Саша? — спросила она.
— Ничего. Кошмар.
— Опять? — напряглась она. — Сфера взаимодействия?
— Нет, — ответил я. — Просто кошмар.
— Честно?
— Да.
За окном светало. Я уткнулся в подушку и снова заснул.
Глава 5
СТЕКЛА
Окончательно мы с Катькой проснулись около двух часов дня. Макс давно бодрствовал, что понятно было по гулким взрывам и коротким автоматным очередям, доносившимся из гостиной, где стоял домашний кинотеатр. Иногда звенели падающие гильзы.
— Хорошо, что эта ужасная ночь позади, — Катька обняла меня и прижалась щекой к плечу. — Хочешь соку?
В гостиной шарахнуло особенно сильно, взвизгнули осколки, посыпалось откуда-то битое стекло и кирпич.
— Томатного, — ответил я. — Когда плохо высплюсь, это единственное средство, способное привести меня в чувство.
Кто-то сдавленно крикнул за дверью, звонко лязгнул затвор.
— Знаю, — улыбнулась она.
Мы встали, оделись и направились в столовую. Проходя через гостиную, я махнул Максу.
— Сань, ты обещал отвезти меня в тир! — оторвался он от экрана.
— Отвезу, — подтвердил я.
Фильм шел новейший, наверняка из тех, что я привез от Гоги-пирата три дня назад. Очевидно, по сюжету назревала танковая атака, если бронированные машины, со свистом висевшие над выжженной землей, можно было назвать танками. С натяжкой можно, наверное.
В холодильнике отыскалась запотевшая банка итальянского томатного сока. Не из тех, на пакетах с которым гордо красуется надпись «без консервантов», а действительно натуральный продукт. Двадцать долларов за банку — достаточная гарантия того, что не будешь пить всякую рекламируемую дрянь.
Катька взяла телефон и принялась звонить Анечке — нашему домашнему доктору. Выпив сок, я достал из холодильника вчерашние суши с осьминогами и начал выкладывать их на поднос. Полгода назад у нас была кухарка, но вскоре мы от ее услуг отказались — по тем же причинам, что и от услуг многих наемных работников. Проще через Интернет заказывать еду в японском ресторане, чем связываться с трясущимися от жадности агентствами, предлагающими работников. Меня раздражало, что любой бизнесмен средней руки и выше мечтает получать деньги, ничего не давая взамен. В Москве это превратилось в какой-то спорт. Получится или нет? Сколько раз надо пообещать дать денег, а потом кинуть, чтобы человек перестал работать? Кто-то в этом спорте выигрывал по очкам, кто-то проигрывал, получив выстрел в голову, но сама игра не прекращалась. Однако больше всего меня напрягало то, что мы с Катькой теперь в этом спорте стали едва ли не чемпионами. Правда, лично у меня это не вызывало никакого азарта.
— Я договорилась с Анечкой на три, — сообщила Катя, кладя телефонную трубку. — Успеем?
— Должны, — кивнул я.
Мы перекусили, после чего я позвонил Пашке и велел готовить машину, а сам занялся выяснением подробностей вчерашнего покушения. Для этого надо было задействовать нашу собственную службу безопасности. Я набрал номер Эдика.
— Саша? — спросил он несколько удивленно. Я в последнее время редко к нему обращался, не было повода.
— Да. У меня тут очень щекотливое дельце.
— Зинаида рассказывала. С ментами проблемы?
— Нет. На это забей. Наоборот, я хочу сам создать им некоторые проблемы. Короче, надо у них изъять жмурика и кинжал, которым он меня чикнул. Это важно.
— Изъять?
Я ожидал удивления в его голосе, но услышал лишь легкое напряжение. Нервы у Эдика были, наверное, из хромированной стали.
— Именно так, — подтвердил я. — Изъять. Жмурика из криминального морга, а кинжал из хранилища вещдоков.
— Саш, ты понимаешь, как это сложно?
— Понимаю. Поэтому обращаюсь к тебе, а не к Ахмаду. Тебя мне рекомендовали как человека, для которого нет ничего невозможного в его области.
— На понт и на слабо меня, Саш, брать не надо. Обидно ведь! Что я, пацан какой? Если ты не шутишь, то возникает вопрос цены.
— Хочешь, я тебя удивлю? — улыбнулся я.
— Валяй.
— Бюджет на это дело не ограничен.
— В смысле? Лимон, что ли?
— Нет, Эдик. Вообще не ограничен. Постарайся уложиться в пятерочку, но если не выйдет, я еще подтяну средства. Но отчет потребую по каждому шагу и за каждую копейку, чтобы ты поскромнее кидал себе на карман.
— Ты меня сегодня второй раз обижаешь.
— Забей, Эдик. Меня вчера так сильно обидели, что ты уж как-нибудь переживешь. Веришь?
— Ладно, не грузись.
— Добро. Берешься?
— Без вопросов. Хочешь, я тебя тоже удивлю?
— Валяй.
— Пятерочка мне не нужна. В лимон уложусь.
— А смысл?
— Вопрос чести.
— Что?! — ему и впрямь удалось меня удивить.
— Понимаешь, если я с этим делом справлюсь, моя репутация укрепится, — ответил Эдик. — Это почти меркантильный интерес, Ты ведь сам потом снова обратишься ко мне, а не к Ахмаду.
— Почти меркантильный?
— Почти. Есть ценности подороже денег.
— Да ну, — поддел я его, желая выяснить, что он думает по этому поводу.
— Вот тебе и ну. Это Ахмад или Сулейман могут с лохов просто взять денег, а работу сделать спустя рукава. Я нет.
