Константин Дроздов - Свастика в Антарктиде
«Что дальше?» — спросил я себя, уже находясь в полудреме. Ощутив, что мозг обволакивает сон, а голова свешивается на грудь, я мысленно заорал на себя: «Встать, не время спать! Пока мы в лабиринте — мы в опасности. Встать! Надо выбираться».
Медленно, опираясь спиной о стену, я поднялся на ноги. Плеснув в лицо водой из фляги, осмотрелся. В зале было три двери. Одна из них вела к Монаху, что за остальными — неизвестно. Я вспомнил про амфетамины и сухой паек, оставленные в ранце на скале. Растормошив Хенке и оставив его в качестве часового, я направился к Монаху. Когда я снова оказался на вершине горы, то обнаружил, что почти ничего не изменилось. Также светила полная луна, а горные пики вокруг подавляли своим величием. Коленопреклоненный Гауссер также смотрел в снег, а ранец лежал на валуне. Вот только странного незнакомца нигде не было. Я спустился к валуну и закинул за плечи свой ранец. Порыв ледяного ветра заставил меня задуматься о том, какую цену придется заплатить, чтобы спуститься в долину. Рядом с обледеневшим Гауссером я замедлил шаг. Оглядевшись, я увидел в скалах неподалеку небольшую нишу. Стараясь не обращать внимания на колючий холод, я перетащил в нее тело солдата и заложил его камнями. Постояв немного над могилой, я двинулся в обратный путь.
Проходя обратно через «Зал Мертвого Тела», я все же снова подошел к саркофагу. Положив руку на плиту, я вдруг ощутил такую глубокую грусть, будто в этом саркофаге находился мой хозяин, а я был его верным псом, тоскующим по хозяйской руке. Отдернув ладонь, я заспешил к товарищам. Собачьи ощущения не пришлись мне по нраву.
В большом зале все спали, в том числе и Хенке. Коридор, за которым он должен наблюдать, был чист, и я не стал будить лейтенанта, а решил посмотреть, что за следующей дверью. Повинуясь движению моей руки, створки поползли в стороны. За ними ничего особого я не увидел. Небольшое помещение — не зал, а большая квадратная комната. На каждой стене стилизованное, легкозапоминаемое изображение какого-то животного — птица, обезьяна, паук. Существо, изображенное на стене напротив, было мне незнакомо. У всех изображений была общая особенность. Каждое из них соприкасалось с соседними во всех четырех углах. Я поднял голову — на потолке изображение человеческой фигуры с раскинутыми руками и расправленными за спиной крыльями. Я видел похожий рисунок Леонардо да Винчи в одной из многочисленных книг отцовской библиотеки. На мгновение мне даже показалось, что я нахожусь в доме отца в пригороде Берлина. Устало я сел на пол и закрыл глаза.
Я вспомнил этот дом — старый и крепкий, посреди небольшого, но густого сада. Терпкий запах пышной листвы проникал сквозь открытое окно библиотеки. Медленно провожу пальцами по корешкам переплетов фолиантов на полке и с удовольствием ощущаю их ребристое тиснение. Не глядя, на ощупь, я узнаю каждую книгу. Я помню их цвет, их шрифт, каждую пометку на полях. Я мысленно здороваюсь с ними и подхожу к отцовскому столу. Там всегда лежала какая-нибудь книга — старая, пахнущая восковыми свечами, или новая, со сладким ароматом свежей типографской краски. Я сажусь в кресло и перелистываю страницы. Нахожу закладку и аккуратно провожу по странице ладонью, разглаживая ее. Кресло подо мной тихо скрипнуло. В левой руке что-то мешается, и я кладу этот предмет на стол рядом с собой. Это девятимиллиметровый пистолет-пулемет «МП-40». Я вскакиваю из-за стола. На мне военная форма, забрызганная кровью. В окно медленно влетает полосатая оса и лениво садится на ствол автомата Майера. Видимо, все происходящее — сон. Я закрываю книгу и смотрю на обложку — Чарльз Форт, «Книга проклятых», год издания — 1919-й. В 1930 году именно Чарльз Форт — английский исследователь необычных явлений и фактов — придумал термин «телепортация», взяв за основу греческое слово «tele» — «далеко» и английское «por-tage» — «перенос». Под этим термином он подразумевал мгновенное и невидимое перемещение тела в пространстве, а возможно, и во времени. Этот термин он ввел под влиянием изучения свидетельств необъяснимых перемещений в пространстве, имевших место в известной истории человечества. На столе моего дома я нашел ее летом 1931 года. Мы тогда долго обсуждали с отцом эту книгу, прогуливаясь по саду теплым июньским вечером. Вспоминая об этом, я выглянул в окно. В дальнем конце сада я увидел высокого, немного грузноватого мужчину, медленно идущего по одной из ухоженных тропинок, заложив руки за спину. Это был отец, которого я не спутаю ни с одним человеком в мире. А рядом с ним, так же медленно, но с руками в карманах, вышагивал стройный и плечистый молодой человек с непокрытой головой. Это был я, только одиннадцать лет назад. Я отпрянул от окна, настолько реалистично выглядело все происходящее вокруг. Ошеломленный, я на несколько секунд зажмурил глаза. Но когда я снова их открыл, все оставалось на своих местах. Плюхнувшись в кресло и схватив автомат, я снова зажмурился и сосредоточился на комнате в лабиринте. Я в подробностях вспомнил изображения животных на стенах, человека на потолке. Мысленно я соединил изображения по углам. Но тут я понял, что не помню, что было изображено на полу. Я решил вспомнить тот момент, когда входил в таинственное помещение. Вот створки мягко плывут в стороны, и я делаю шаг в слабо, но равномерно освещенную теплым желтоватым светом комнату. Я вспоминаю одновременно охватившие меня страх и любопытство. Медленно я выхожу на середину комнаты, внимательно рассматривая все вокруг. И в этот момент в памяти всплывает: цвет пола черный, а в центре, на фоне серебряного диска, распласталась пауком золотая свастика, закрученная влево.
Открыв глаза, я с облегчением обнаружил, что сижу на этой самой свастике в середине той самой комнаты, вернувшись сквозь время и пространство назад в лабиринт. Вскочив на ноги, я подошел к дверям. Быстрым движением ладони по поверхности одной из створок я распахнул их и вернулся к товарищам.
Все продолжали спать, и я, окончательно растеряв тягу ко сну, решил узнать, что скрывается за следующей дверью. Открыв флягу с водой и осушив ее почти наполовину, я вошел в третье помещение. Оно представляло собой небольшой зал в виде сферы. Все тот же тусклый, но теперь голубоватый свет. На стенах никаких знаков либо рисунков. Двери за мной сомкнулись, и я двинулся к центру зала. Снова смешанное чувство страха и любопытства. Неожиданно свет погас, и я очутился в полной темноте. «Неужели ловушка?» — подумал я, замерев на месте и сжав автомат. Но еще мгновение, и я увидел, что нахожусь под звездным небом. Купол надо мной был усеян тысячами, а может быть, миллионами мерцающих звезд. Я смотрел как завороженный — до чего же было красивое зрелище.
«Эрик, — вдруг услышал я знакомый женский голос. — Я чувствую, что ты слышишь меня, ответь».
Голос звучал четко и чисто, будто говорящий находится прямо передо мной.
«Кто ты?» — мысленно спросил я, уверенный, что теперь знаю предназначение этого зала.
«Меня зовут Мария. Я знала твоего отца — он спас мне жизнь. Доверься мне, и я попробую помочь тебе».
«Ты медиум „Аненербе“?»
«Да».
«Хорст рядом?»
«Нет, я одна — посторонние мне мешают. Расскажи мне, где ты. Я чувствую, что это необычное место. Я знаю, что ты далеко, но ощущаю тебя совсем близко».
«Это действительно необычное место, Мария», — усмехнулся я и поднял голову к куполу.
«Я вижу его! Вокруг тебя все усеяно звездами!» — до этого ровный голос Марии стал взволнованным.
«Здесь, под землей, есть особый зал, купол которого усеян звездами. Я сейчас в нем. Думаю, что он усиливает возможности передачи мысли на расстоянии».
«Я вижу твоими глазами, Эрик!»
«Мария, у меня трое раненых. Запасы воды и пищи на исходе. Единственный выход из этого лабиринта — на вершине одной из гималайских гор. Если мы пойдем этим путем, дойдут не все, а я хочу, чтобы все выжили. Что скажешь на это?»
«Хорошо. Закрой глаза и постарайся ни о чем не думать, поддайся тому образу, который начнет возникать перед тобой. Ни о чем больше не спрашивай. Просто доверься мне».
А я и не собирался ни о чем спрашивать — я уже знал, о чем идет речь. Закрыв глаза и усевшись на пол, я расслабил тело. Через некоторое время я почувствовал тепло, будто припекает солнце. Темнота вокруг стала рассеиваться, и вокруг меня стали различаться пологие песчаные холмы. Еще мгновение, и я увидел перед собой неясную человеческую фигуру. Еще немного, и образ человека сформировался окончательно, превратившись в хрупкую молодую женщину, сидящую на песке, по-турецки скрестив ноги. Ландшафт пустыни вокруг меня тоже постепенно приобрел четкие очертания. Я взял в руку горсть песка и струей высыпал обратно, различая каждую песчинку. Голубые глаза Марии внимательно смотрели на меня из-под козырька выгоревшего форменного кепи. Больше вокруг не было никого, только дюны и солнце высоко в небе.
