Руслан Мельников - Пески Палестины
Взбираться на высокобортный когг фашистам тоже пришлось с помощью веревок. Начищенные сапоги скользили по мокрой обшивке. Мундиры пачкались о просмоленное дерево. Фрицы ругались. Наверное, им самим осточертели все эти бессмысленные проверки. Но — служба… Ее гитлеровцы несли исправно.
На палубу поднялись два автоматчика. Один, судя по нашивкам, сержант‑шарфюрер. Другой — рядовой. Крепкие ребята. И вымуштрованные. Оба лезли на корабль, забросив «шмайсеры» за спину. Но едва нога коснулась палубы, оружие снова было в руках.
Немецкий десант перебрался на когг ловко, даже не потревожив щитов, закрывавших простреленный борт. Может, пронесет?
Фрицы обратили угрюмые лица к Бурцеву. С ним они перекрикивались при сближении и его же принимали за главного.
Заговорил тот, что с сержантскими нашивками:
— Чей корабль?
— Венецианский, — Бурцев указал на флаг со львом.
Немцы и бровью не повели. Союзникам тут поблажек не полагалось.
— Что за азиаты на борту?
Шарфюрер неприязненно глянул на Сыма Цзяна и Бурангула. Покосился на Хабибуллу.
— Нас нанял китайский купец со своим слугой, — выкручивался Бурцев. — И сарацин этот. Он тоже купец, партнер и проводник. А также знаток местных рынков, цен и обычаев…
— Что везете? — перебил сержант.
— Товар из Китая. Тюки с шелком.
— Хм, через Европу? Через Венецию?
— Так выгоднее, уважаемый. Новый шелковый путь недавно открылся — не слыхали? Половину товара мы выгодно продали в Италии. Половину привезли сюда.
— Половину? Что‑то осадка у вашего корабля такая, будто вы все свое добро в Венеции распродали.
— Так шелк — он ведь не тяжелый совсем. А у нас, окромя него, и нет ничего боле. Но зато шелк лучший из лучших! Невесомый, как воздух, на ощупь нежный, как кожа юной девы… — Бурцев расхваливал несуществующий товар, заговаривал зубы.
— Хватит паясничать. Позови купцов, — приказал эсэсовец.
Бурцев позвал.
Сыма Цзян подошел — важный и приветливый одновременно. Хабибулла следовал за ним. Напряженный, насторожённый.
Глава 15
— Куда направляется корабль? — сержант продолжал допрос. Смотрел на «купцов», а говорил Бурцеву: — Переведи, что я спросил.
Бурцев обратился к попутчикам по‑татарски, благо язык степняков понимали оба:
— Ну‑ка, ребята, покажите этому немцу, что такое восточный базар.
Китаец и араб показали. Затараторили одновременно на двух языках, замахали руками, забрызгали слюной.
Немец сплюнул, рявкнул:
— Молча‑а‑ать!
Снова повернулся к Бурцеву:
— Где товар?
Дело все же стойко пахло керосином!
— В трюме, где ж ему еще быть‑то. Сержант обернулся к подчиненному:
— Проверь. Все обшарь как следует. Короткий кивок. Автоматчик побежал к трюму.
Исполнительный и шустрый типчик. М‑да, похоже, номер не прошел. Будет драка. Ой, бу‑у‑удет!
Бурцев тоже кивнул. Освальду, стоявшему у люка наготове. Начинать заваруху предстоит добжиньскому рыцарю. Пан Освальд осклабился, предвкушая кровавую потеху.
Освальд откинул крышку трюмового люка, с деланным радушием пропустил немца вперед. Шагнул следом. Придерживая меч на поясе…
— Сколько миль вы прошли? Каким курсом следовали? — сержант вновь обращался к Бурцеву.
— Сколько миль? Каким курсом? Э‑э‑э…
Он заставил себя оторвать взгляд от распахнутого люка.
— Ты капитан или кто? — немец грозно сдвинул брови. Ткнул Бурцева «шмайсером» в грудь. А бо‑о‑ольно!
— Это мой помощник и толмач, — выступил вперед Джеймс. — Капитан — я. Что вас интересует, синьор?
Брави смотрел прямо, безбоязно и немного насмешливо. Это, наверное, не очень понравилось шарфюреру СС.
— Для начала твое имя, капитан.
Фриц отцепился от «шмайсера», расстегнул правый нагрудный карман под светло‑голубым, с коричневым подбоем, орлом Третьего рейха, извлек записную книжку, карандаш. Вот дела! Оказывается, здесь зарождается немецкая бюрократия!
— Имя? — Джеймс улыбнулся. Бурцев заметил, как чуть оттопырился правый рукав брави: нож‑кольтелло уже готов к бою. — Мое имя Джезмонд.
Джезмонд Одноглазый.
Бурцев напрягся.
И ничего не произошло.
Ну, то есть ни‑че‑го‑шень‑ки! Или сержант был тугодумом, каких поискать. Или напрочь забыл о знаменитом наемном убийце, прирезавшем венецианского монаха‑штандартенфюрера. Или, что наиболее вероятно, эсэсовское командование не спешило информировать о подобных вещах солдат и младших офицеров цайткоманды. Немец лишь с сомнением глянул в ясные наглые очи брави. Целые и невредимые очи.
— Одноглазый? По тебе и не скажешь.
— Одноглазый‑одноглазый, — заверил Джеймс. — Так уж вышло. Прозвище такое.
Эсэсовец хмыкнул:
— Ладно, пусть. Объясни своим купцам, одноглазый, что за право стоянки в порту Яффы, за торговлю на местном рынке и за провоз товара по городским улицам им надлежит заплатить пошлину…
Ух ты! Бурцев обалдел. Да, фашики тут не только бюрократию развели, но и денежки считать научились. Такими темпами освоения прошлого цайткоманда скоро выйдет на полную самоокупаемость.
Эсэсовец хмурил лоб…
— Что там у вас за товар? Шелк? Так, значит… пошлину… пошлину…
Он сосредоточенно листал блокнот, сверялся с чем‑то, высчитывал и потому не сразу заметил, что из трюма, куда спустились двое, поднялся только один. С обнаженным окровавленным клинком, с встопорщенными усами.
Освальд улыбался довольно и плотоядно.
— Пошлину в размере…
Сержант‑шарфюрер наконец узрел добжиньца. Раззявил рот, бросил блокнот с карандашом, схватился за «шмайсер». Ан поздно! Нож брави ударил под дых. Снизу вверх. С проворотом.
Остальные тоже действовали. Без команды. Без приказа. Но четко и слаженно.
Звякнули две тетивы на корме. Шелестнули в воздухе две стрелы. Без вскрика, без всхрипа уткнулись носами в палубу катера оба пулеметчика. Ствол МG‑42 задрался кверху. А Бурангул и дядька Адам уже повторно натягивали тетиву. А на низенький катерок береговой охраны с высокобортного парусника уже сыпалась группа захвата: сам Бурцев, Гаврила, Дмитрий и Збыслав. Джеймс тоже не остался в стороне. И Сыма Цзян. И Хабибулла. Только Освальд так и не успел принять участия в скоротечной схватке. Хотя очень спешил…
Збыславу тоже не повезло — помешал щит на борту. Литвин споткнулся, рухнул в воду. Зато остальные упали ошарашенным эсэсовцам как снег на голову. Нет, не как снег — как тяжеленные глыбы, сворачивающие к едрене фене шеи, что оказываются на пути.
Стрелы, кулаки, мечи и ножи сделали все как надо. Сделали быстро. Выстрелов не было. Криков тоже.
Бурцев не тратил время на драку с солдатней. Даже меч из ножен не вынул. Зато первым ввалился в рубку катера. К офицеру, что давеча орал им в рупор. Офицер тянулся к красной кнопке на панели управления. Сирена?!
Но, честное слово, лучше бы этот фриц использовал руки иначе. Ударом ноги Бурцев отбросил эсэсовца к стене. Уже сползая вниз, противник вцепился в «вальтер». Потащил пистолет из кобуры. Бурцев схватил гитлеровца за шиворот, крутанул, вырвав с мясом воротник и петлицу, отшвырнул немца в сторону.
«Вальтер» вылетел из ослабевшей руки, мелькнул в открытой двери рубки, плюхнулся в воду. Фашист приложился виском о край металлической скамьи. Хрустнуло. Офицер цайткоманды затих. Ибо человеческие черепа на такое не рассчитаны…
Глава 16
Дерзкого и стремительного захвата патрульного катера не заметили. Ни с берега, ни с безлюдных палуб кораблей, стоящих на якоре в бухточке Яффы.
Бурцев был доволен. Они разжились вторым судном, и коггу с Ее Величеством Алисой Шампанской на борту теперь нет нужды заходить в порт. Впрочем, Бурцеву и его дружине там тоже делать нечего. Уж слишком негостеприимная эта Яффа.
— В город не пойдем, — распорядился Бурцев. — Пусть Жюль увозит отсюда королеву, а мы поплывем вдоль берега. Найдем какое‑нибудь укромное местечко. Там и высадимся.
— А ты сможешь совладать с этой лодкой Хранителей? — спросил Гаврила.
— Да уж управлюсь, Алексич.
По сути, катер береговой охраны был всего лишь навороченной и вместительной моторкой. Разобраться с этой посудиной — куда как проще, чем с «раумботом».
Из воды тем временем вытащили Збыслава. Хорошо, оруженосец пана Освальда шел на абордажную схватку без доспехов — не утоп. С когга в катер спустился и сам добжиньский рыцарь. За ним — Ядвига. Алиса Шампанская предлагала полячке остаться на корабле, однако легницко‑кульмская красотка отказалась. Настаивать королева не стала. В конце концов, долгий путь во Францию тоже приключение не из безопасных. Да и Освальд не желал надолго разлучаться с женой.
