Диана Удовиченко - Эффект преломления
Перед воротами, метрах в двух от земли, трепеща нетопырьими крыльями, порхал китайчонок лет четырех. Кроме памперса и эргээмника, на «херувимчике» ничего не было.
Киан-ши умеют поразить воображение.
— С-с-стильно, с-с-сука… — прошипел я, выворачивая руль.
Жахнуло под правым колесом. «Паджерик» повело и опрокинуло на бок, в кювет, легкого пацана отдачей отнесло на посеребренную «колючку», в которой прятались провода под напряжением. Тело упыреныша разлетелось на тысячи кусков, окровавленный памперс шмякнулся на лобовуху.
Бронированный джип легко выдержал встряску. Я тоже. Только вот вытащить машину из кювета самостоятельно было без шансов. Я подхватил оружие, выбрался наружу и рванул к воротам, на ходу доставая из кармана пульт.
Не успел: над головой раздались дикие вопли и свист падающих тел. Упыри пикировали на меня с подплывшего дождем неба, как стая воронья. Хлопали на ветру крылья и кожаные плащи, выли за забором, безумея от беспомощной ярости, чующие нежить псы, киан-ши отвечали им задорным визгом.
Прижавшись спиной к воротам, которые так и не успел открыть, я выстрелил из кольта в того, кто подлетел первым. Черноволосая башка взорвалась фонтаном крови и мозгов.
— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, — проорал я, поливая упырей из водяных пистолетов, — огради мя святыми Твоими ангелы и молитвами…[6]
Еще два киан-ши свалились на землю и забились в конвульсиях. Их кожа дымилась, невидимое пламя пожирало не-мертвые тела, и никакой дождь не мог потушить его.
— Всепречистыя Владычицы нашея Богородицы…
Молитва изгнания нечистой силы действовала на киан-ши, как дихлофос на мух. Косоглазые физиономии искажались болью, крылья слипались, и твари падали мне под ноги. Я добивал их серебряными пулями и святой водой.
— …и Приснодевы Марии, Силою Честнаго и Животворящаго Креста… а-а, зассали, сучье отродье!
Почуяв, что просто так со мной не справиться, упыри отступили. Одни взмыли в воздух и растворились в низких тучах, другие рассыпались вдоль забора.
— …святаго архистратига Божия Михаила…
Он появился из-за машины и двинулся ко мне, ступая неуклюже, словно космонавт по лунному грунту. Костюм химзащиты сковывал его движения, зато отлично защищал от святой воды. Похоже, молитва на упыря тоже не действовала. Если это был упырь, конечно.
— …и прочих Небесных сил безплотных, мать твою!
Бесполезно. Существо неумолимо приближалось. И пуля из кольта его тоже не остановила: видно, под резиновым костюмчиком имелся еще и броник. Святая вода безобидно скатывалась по гладкой поверхности. Чучело в резинке издевательски помахало мне левой рукой, правой поднимая странную штуковину.
Что-то просвистело в воздухе, кольнуло в шею. Дротик. В голове помутилось. Отравленный.
— …святаго… пророка… — выговорил я немеющими губами.
Существо откинуло капюшон, стащило защитную маску, и я увидел довольно улыбающуюся физиономию одного из близнецов киан-ши, которого два года назад не добил возле особняка делла Торре.
Я сполз на землю, да так и застыл, прислонившись к воротам. Дыхание остановилось, в ушах звенел отчаянный вой псов. Последнее, что успел зафиксировать взгляд, перед тем как сознание отключилось, — черные силуэты в небе. Потом на меня упала крепкая сеть, а мир вокруг перестал существовать.
Из истории рода Батори
Замок Варанно, 8 мая 1575 года от Рождества Христова
Белый шелк и атлас свадебного платья. Белые жемчуга, словно капли перламутровой росы, запутавшейся в черных волосах. Серебристая фата, оттеняющая и без того бледную кожу. И — алые, будто нацелованные уже губы.
И безумное пламя в черных глазах. Эржебета не сдерживала его более, не прятала счастье и страсть. Сегодня наконец она станет женою Ференца.
Не было страха ни перед брачной ночью, ни перед будущим. О первой она мечтала давно, о втором ей все рассказал Черный человек. Эржебета уже разучилась бояться.
— Ты готова, дитя? — в комнату заглянула Оршоля, суетливо оправила длинный, и без того ровно лежащий шлейф. — Хороша. Бледна только что-то…
Цвет лица будущей невестки расстраивал Оршолю. Она боялась: не гнездится ли в чреве девушки какая-нибудь болезнь, из-за которой Эржебета не сможет родить наследников? Да и что за красота в бледности?
— Сейчас, дитя. — Госпожа Надашди ухватила невесту за щеки, ущипнула.
Не помогло. Не появилось румянца. Эржебета, словно норовистая кобылка, зло покосилась на старуху. Избавиться бы от тебя, серая, скучная, неумная. Постылая…
Она строптиво вскинула голову, шагнула к двери — высокая, тонкая, напряженная, как струна. Слуги распахнули створки, и Эржебета вышла в залу, где уже ждали гости, жених и священник. Летела к нему, к Ференцу, только на него смотрела. Словно собою всю красоту, все счастье мира хотела жениху вручить.
Гости восхищенно перешептывались, разглядывая невесту, прелестную во всем блеске и расцвете ее пятнадцати лет. И лишь в глазах одного человека застыла странная, удивленная тоска.
Уже потом, после церемонии, Ференц подвел ее к невысокому худощавому юноше:
— Позволь представить тебе, любезная жена. Мой лучший друг — Дьёрдь Турзо. Отчаянный рубака, славный воин, а еще царедворец и мудрец, книжная душа…
Расхохотавшись, хлопнул товарища по плечу и ушел, увлекая за собою молодую жену. А Дьёрдь смотрел ей вслед, беспомощно и беззащитно. Так он будет смотреть на Эржебету всю жизнь…
Она не запомнила тогда. Что ей какой-то мальчишка с больными глазами, когда рядом Ференц — такой сильный, такой грубый, такой желанный?
Замок Варанно, где Надашди устроили свадебное торжество, утонул в ночи. В залах продолжалось веселье, не умолкали песни, не утихали танцы, а молодую уже отвели в супружескую спальню. Агнешка с Пирошкою мялись возле дверей, ожидая, когда старшая горничная позовет раздевать невесту.
Эржебета сидела на краю огромной кровати, смотрела в зеркало, взгляд черных глаз ее был неподвижен.
— Не шелохнется даже, — шептала Агнешка, — не вздрогнет, не заплачет. Бесстыжая.
— Да бог с тобою, Агнеша. — Пирошка даже задохнулась от возмущения. — С чего барышне стыдиться-то? Венчанного мужа ждет, не полюбовника какого.
— Девка на то и девка, чтоб стыдиться, — поучительно сказала Агнешка. — Вот тебе в первый раз небось совестно будет?
Пирошка ойкнула, прижала ладони к заалевшим щекам.
— Вот и выходит, что не девка она уже, — сплетничала Агнешка. — Видать, Ердегу не только душу, а и тело отдала. Лидерка она!
— Опять ты за свое, — рассердилась Пирошка.
— Вот увидишь, скоро молодой господин начнет чахнуть, а потом и помрет! — стращала Агнешка.
— Кыш, сороки! — К двери подошла старшая горничная, ведя за собою еще служанок. — Ступайте к молодой госпоже.
Раздевали невесту торжественно, как полагалось по обычаю. Под протяжные песни сняли покров из вуали, расшнуровали тугой корсаж, стянули платье, оставив Эржебету в рубахе из невесомого шелка. Расплели длинные косы.
Агнешка, расчесывая смоляные волосы, слишком сильно дернула прядь. Эржебета развернулась, изо всей силы ударила девку по щеке. Лицо молодой госпожи при этом оставалось бесстрастным, лишь во взгляде появилось ленивое любопытство. Агнешка шепотом вскрикнула, но слезы сдержала.
Невеста стояла посреди спальни, нетерпеливо дожидаясь, когда служанки, нагруженные ее одеждами, уйдут прочь. Как только за последней девкой закрылась дверь, Эржебета кинулась к шкафу, достала из дальнего угла крохотную склянку с рубиновой жидкостью.
Это зелье она тайком от Оршоли сварила в подземелье замка Шарвар. Любовно подбирала ингредиенты, выпаривала и процеживала. А потом месяцами настаивала, наблюдая, как вызревает сладкий яд.
Подошла к столику, на котором горели свечи в тяжелом канделябре, стояли два кубка и кувшин с вином.
— Каплю Эржебете, — шептала она, наклоняя склянку над кубком. — Всего каплю, чтобы уменьшить боль. И ему… две… три…
Он придет пьяный, разгоряченный вином. Этого хватит, чтобы немного укротить жар. До времени…
Девушка прикрыла глаза. Губы ее зашевелились, беззвучно произнося слова то ли заклинания, то ли молитвы.
За дверью раздались тяжелые шаги. Вошел Ференц. Его заметно пошатывало, взгляд блуждал, на губах играла довольная улыбка. Эржебета замерла возле столика, вдыхая такой знакомый, такой любимый запах — мужского и конского пота, костра, полыни, с едва заметным оттенком крови…
Ференц смотрел на молодую жену — черные волосы тяжелым плащом окутывали ее плечи, тонкая материя рубахи не скрывала высокой груди, слишком пышной для хрупкого тела. Стиснув зубы, Ференц шагнул к девушке, схватил ее в охапку, грубо прижал к себе.
