Александр Зорич - Клад Стервятника
Дождик, что накрапывал весь день, стих. Над косогором с большими проплешинами выгоревшей травы, где застыла цветным пятном железная «стрекоза», дул приятный ветерок, разгоняя гнилостные миазмы болотной воды. Солнце деловито разворотило тяжелый свинцово-белый свод небес, еще час назад нависавший над землей плотным козырьком, и теперь Милостиво проливало тепло и свет на обездоленные хляби. А в его лучах, отчаянно щурясь и прикрывая лоб ладонью, стоял Гордей.
Миляга глупо улыбался.
Признаться, я надеялся, что застану его опирающимся на свой экстраполятор-восстановитель. Однако колдометр — весьма дорогая штука, и не только с точки зрения дензнаков. Сейчас он явно лежал, как следует упакованный, в летучей машине. А машина и впрямь впечатляла.
Маленькая, обтекаемая, с аккуратной кабиной пилота, на легких, но прочных шасси-лыжах — да, эта железная стрекозка должна стоить немалых денег.
Неужели теперь каждый очкарик примется барражировать над Зоной, безнаказанно посмеиваясь над незадачливым братом-сталкером и бесконтрольно выцепляя с воздуха наш хабар насущный?
— Стой!
Слабая вибрация прошла по земле как раз в тот момент, когда я услышал тихое гудение. Точно где-то рядом завелся рой невидимых, но очень деловитых чернобыльских ос.
— Стой где стоишь, — негромко, но отчетливо произнес Гордей и медленно повел головой из стороны в сторону, фиксируя обстановку по обе стороны моего бренного тела.
Я послушно застыл соляным столбом, ощущая в эту критическую минуту каждый позвонок своего хребта.
Когда он меня предупредил, я с неприкрытой завистью таращился на его винтокрылую машину. А очкарик в это время, получается, смотрел мне под ноги. Он работал за меня! Ах я ворона…
Ладно, собрались!
Я уже давно приучил себя к мысли, что в подобных критических ситуациях, когда тебя аномалия «видит», а ты ее — нет, таким людям, как Гордей, нужно доверять. Честно говоря, окажись рядом мой кумир и старший товарищ Комбат и прикажи он мне бежать со всех ног, прыгать или петь песни, я бы все равно послушал сначала Гордея, наверное.
Потому что Комбат — сталкер, пусть и великий. А Гордей — исследователь. И если у сталкера есть сноровка, опыт, память предыдущих рейдов и накрепко вбитая в башку карта Зоны со всеми прошлыми, настоящими и будущими аномалками, то у настоящего исследователя есть чутье.
А чутье, ребята, в Зоне сполна заменяет иной раз и опыт, и память, и сноровку вкупе со всем прочим ассортиментом популярного магазинчика «Тысяча мелочей, или Как подольше не навернуться в Зоне». Этот магазинчик размещается в башке у каждого сталкера, и разница, по сути, лишь в ассортименте и торговых площадях.
Чутье же я сейчас отчетливо увидел в глазах Гордея. Он весь подобрался, как ищейка, затрепетал ноздрями что твой припять-кабан и сделал первый осторожный шажок.
Но почему-то, зараза, в противоположную от меня сторону!
— Что… тут? — отчаянным шепотом просипел я. Гудение немедленно изменило тон, стало более интенсивным. Мой организм тут же среагировал: пот выступил на лбу крупными каплями и стал застилать глаза, несмотря на противотуманную защиту пылевых очков.
Вместо ответа Гордей приложил палец к губам. Сделал еще один расчетливый шаг, вновь указал на свой рот и предостерегающе покачал головой. Молчи, значит. Ну, ясен пень.
После чего очкарик просто и непринужденно повернулся ко мне задом. И вдруг ткнул себя в ягодицы пальцем.
И стал себе чего-то там бесстыдно накручивать рукою! И при этом еще обернулся и нахально мне подмигнул!
Тут уж я натурально впечатлился.
Эге, да он не просто очкарик!
— Нет свиного хвоста? — вдруг пропел Гордей на одной монотонной ноте.
Я выпучил глаза, как лещ, и из-за этого даже не сразу понял суть вопроса. У нас что тут, ночь в опере?
Мне живо представилось, как мой ученый дружок вышагивает вокруг своего вертолета, точно на одном конце сцены. И при том этот напыщенный петух поигрывает бровями и поминутно распевает фальшивым тенорком:
— Иди ко мне!
А я ему в ответ, прямо со дна неизвестной мне аномалии, педерастическим голосом, типа тоже баритон:
— Иду к тебе!
И так битых полчаса. А потом мы расходимся за кулисы, каждый в свой угол. Вернее, он садится в вертолет, а я низвергаюсь в ад.
Так и не встретились два голубка!
А Гордей щеки надувает, будто настоящий Трубач теперь уже не я, а он. Показывает руками на свое пузо, будто в мгновение ока забеременел противно всем законам природы. И снова крутит около задницы. А потом так же — у виска.
И тут до меня дошло!
«Свиной хвост»! Ему нужен артефакт.
Быстренько перебираю в памяти. От чего же защищает «хвост» глупых сталкеров, угодивших в… в…
Чем быстрее вспомню, тем скорее пойму, во что я вляпался.
Тем более что «свиного хвоста» у меня, увы, нет.
Гордей тут же энергично закивал, что означает: я знаю, что ты знаешь, что я знаю.
«Что тут? „Горячее пятно“?» — безмолвно спросили мои глаза. Вот бы поменяться с ним сейчас местами — я бы мог читать все его вопросы по губам!
Ага, размечтался.
Гордей отрицательно мотает головой. А я боюсь повернуть голову, чтобы глянуть себе под ноги, и раскрыть рот, потому что эта фигня подо мною, похоже, активируется быстрее как раз под акустическим воздействием.
Короче, свистни — и лопнешь.
И хотя сейчас вовсе не до лекций, не удержусь от короткой справки. Вдруг в жизни пригодится?
«Свиной хвост» — и вправду очень похожий на поросячий завиток увесистый белый сгусток него-то. И это что-то способно отпугивать всякие аномалии. Как? Почему? То неведомо. Но дрейфующие, нестационарные, бродячие аномалии раз за разом уверенно обминают владельца «свиного хвоста» десятой дорогой.
Бродячие? Ах, вот куда я угодил! Она накрыла мои щиколотки сзади, неслышно поднявшись из грунта. И, кажется, намеревается пожевать сапоги. А раз так, значит, это…
— Кар-русель, кар-русель, начинаем рассказ, это радость, шутки и весе-е-елье, — опять монотонно загундосил Гордей. — Стой и не рыпайся-а-а-а!
И я понял, что угодил в «жабью карусель» — дальнюю родственницу «птичьей карусели».
С отягчающими, так сказать, обстоятельствами.
Во-первых, это явно карусель-бродяга. Блуждающая аномалия, которая, подобно песцам, подкрадывается незаметно.
Во-вторых, у нее постоянный псевдосенсорный голод, как сказал бы высокоученый Гордей. То есть сенсоров у «карусели» нет, а жрать она все равно хочет. И оттого реагирует на любые акустические изменения среды. Например, учащенное дыхание сталкера или неприлично громкое пускание ветров — тоже случается!
Поэтому Гордей и нудил на одной ноте. Более-менее стабильная частота — а на конкретном примере вокала нашего очкарика она весьма и весьма средняя, батенька! — более-менее сносно стабилизирует всю систему аномалии. Та в это время колышется, как кисель, но не прет наружу.
И в-третьих, кажется, покойный приятель моего номинального шефа в «Лейке», олигарха скупщиков Хуареса, сталкер с характерным имечком Барбитурат, в свое время гробанулся именно на «жабьей карусели», которая мягко стелет, да быстро крутит.
А если это так, то мне, как и бедняге Барбитурату, сейчас грозит самое настоящее четвертование! Комбат рассказывал, что тому прямо у них на глазах оторвало все конечности. Причем еще в воздухе, пока летел к земле-матушке.
Мама дорогая!
Все это я успел продумать в течение каких-то трех несчастных секунд. И это неудивительно: резкий выброс адреналина всегда приводит к «архивированию» времени.
А Гордей тем временем, продолжая шамански гундосить себе под нос, снял с пояса что-то вроде ладанки и вынул оттуда прозрачный пакетик. После чего быстро показал его мне.
Ага, «пленка». Очень тонкая стекловидная штука с хитрыми преломляющими свойствами.
Эх, мне бы ее сейчас в руки, и можно было бы сбросить с плеч чудовищную усталость, которая не отпускала меня все эти дни. «Пленку» порождает другое исчадие Зоны под названием «лифт». Но у нее есть еще одно ценное свойство. Ребенок в свою очередь способен порождать собственного родителя. И это значит, что Гордей собрался сию минуту сгенерировать небольшое коммунально-лифтовое хозяйство.
Пока я лихорадочно соображал, что к чему, ученый уже основательно размял «пленку» в кулаке, вытянутом точнехонько в мою сторону. В моем воспаленном мозгу тут же пронеслась невесть из каких уголков подсознания выхваченная надпись, нацарапанная гвоздем на обожженной пластмассовой панели вызова этажей в лифте дома моего детства:
ГРАЖДАНЕ!
УБЕДИТЕЛЬНАЯ ПРОСЬБА:
НЕ МОЧИТЕСЬ В ЛИФТЕ!
ПОНЯЛИ, КАЗЛЫ?
О том, что со мною случилось в следующую минуту, очень хорошо может рассказать старая коммунальная загадка. Помните, про человека, который жил на десятом этаже в доме со старым лифтом? Каждое утро он спускался на лифте вниз и шел на работу. А вечером, возвращаясь со службы, доезжал лифтом только до восьмого этажа, а потом вылезал из лифта и оставшиеся два этажа шагал пешедралом. Почему так, спрашивала загадка?
