Роман Глушков - Стальная петля
При мысли о том, что вскорости мне предстоит влететь на «Пустельге» прямо в этот отвратительный прыщ, я ощутил себя вероломно обманутым и почти беспомощным. Хорошенькую мне честь оказали, слов нет! Говорите, особое задание для лучшего из лучших? Ну-ну! Хотелось бы узнать, господа командиры, какие приказы у вас получили бы штрафники, если бы вдруг вы призвали и их на это дело.
Москва – вернее, лишь та ее часть, что не угодила под удар Катастрофы, – была запружена войсками. Мне приходилось долго вертеть головой, дабы высмотреть на улицах гражданских, не эвакуированных из столицы по тем или иным причинам. И над всей этой камуфлированной и бронированной суетой возвышался Барьер, кажущийся с земли еще более огромным и ужасающим. На его фоне даже небоскребы и барражирующие в небе вертолеты смотрелись как спички и мошки рядом с куполом астрономической обсерватории.
Мне было не по себе. Нет, конечно, я не трясся от страха, будто осиновый лист, и не впадал в панику, хотя кое-какие ее признаки все же ощущал. Терзающий меня страх был непривычен, и потому я понятия не имел, как его быстро обуздать и вернуть себе боевой настрой. Впервые в жизни я – пилот грозной бронированной машины – ощутил себя ничтожным и уязвимым. Даже в компании тысяч соратников я не являлся достойным противником для той силы, с которой намеревался воевать. И тем не менее мы собирались бросить ей вызов, рассчитывая непонятно на что.
В штабе оперативной войсковой группировки, который располагался неподалеку от Барьера и куда мы с Сафроновым прибыли на инструктаж, нас ожидали обнадеживающие новости. Стало доподлинно известно, что гравитационная аномалия вокруг всех зон Катастрофы уходит в глубь них лишь на три километра. Это выяснилось, когда гравитация в оболочках «пузырей» резко понизилась до трехкратной, а по краям она отныне превышала силу земного притяжения всего в полтора раза. Висящая в воздухе муть немного рассеялась, но все равно еще не позволяла рассмотреть, что творится под покровом оседающей пыли.
Все – и военные, и ученые – уповали на то, что Барьеры в конце концов исчезнут, и обстановка за ними нормализуется. Однако ждать, когда это произойдет, было нельзя. Их ослабление и последовавшая затем стабилизация сделала эту преграду проницаемой и для машин, и для людей. А значит, если за нею еще остались выжившие, их требовалось немедленно оттуда эвакуировать. Но сначала предстояло провести там тщательную разведку и заодно проложить для быстрого оттока пострадавших прямой, беспрепятственный коридор.
В Москве эту задачу уже вовсю выполняла группа «Альфа-12». Завалы у края Барьера были столь высоки и неприступны, что командование капитана Баграмова решило использовать для прорыва в зону бедствия один из полуразрушенных участков метро. И сейчас разведчики при поддержке метростроевцев полным ходом расчищали тоннель, заново укрепляли его стены, а также пробивали новый вход и выход из него.
– Ваша первая задача, лейтенант, будет состоять в том, чтобы преодолеть Барьер на максимальной высоте, – взялся инструктировать меня командующий операцией полковник Решетов. – Никто до вас этим еще не занимался. Но наши умники из научного отдела предполагают, что чем выше вы взлетите, тем вам будет легче пересечь область повышенной гравитации. Верна эта теория или нет, судить не берусь. Ее предстоит проверить вам. Покамест нам известно, что оборудование проходчиков и противоперегрузочные десантные скафандры наших разведчиков функционируют в аномальной зоне без сбоев. Вопросы по этому пункту плана у вас есть?
– Так точно, господин полковник, – ответил я. – Поскольку к вам уже поступили первые доклады от «Альфы-12», хотелось бы узнать, что именно ее бойцы чувствуют, переходя через аномалию. Были ли у них при перегрузке какие-либо нетипичные ощущения, галлюцинации или что-то в этом роде? Думаю, эта информация поможет мне во время полета.
– Капитан Баграмов утверждает, что при проходе через Барьер его тело утратило подвижность и будто налилось свинцом, – просветил меня Решетов. – Еще говорит, что если бы не механические усилители мускулатуры, вряд ли он и его ребята смогли бы вообще там передвигаться. Иных проблем вроде бы разведчики не испытали. Но для вас-то, пилота, троекратные перегрузки более привычны, верно? К тому же вам ведь не придется находиться в аномалии несколько часов. Пролетите опасный трехкилометровый участок, а дальше… Хм, а дальше, если я ответил на ваш вопрос, давайте перейдем ко второй вашей задаче. Сами понимаете: время нас поджимает…
Спустя час я уже сидел в кабине «Пустельги», прогревал двигатель и проводил привычную предполетную проверку бортовых систем и оружия. На душе у меня по-прежнему скребли кошки, но за последний час моя тревога не усилилась. Она стабилизировалась, подобно Барьеру, а когда я забрался в пилотское кресло и услышал приветствие виртуального штурмана, мое настроение даже чуть-чуть приподнялось.
Хороший знак. Все вокруг с ума посходили, привычная реальность рассыпается, словно песчаный замок, а в моем маленьком мирке все осталось как прежде. И голос Железной Леди – моего штурмана Марги – все так же невозмутим и по-деловому сосредоточен.
И чья только умная голова придумала давать бортовым компьютерам военных вертолетов последнего поколения голоса фригидных и властных стерв? Однако нельзя не признать: задумка удалась. В училище я постигал азы пилотирования на престарелом «Ка-52», который общался со мной хорошо поставленным, четким голосом профессионального диктора. Со временем ты попросту привыкал к его неизменно-бодрым интонациям и в итоге начинал относиться к нему, как к хорошему другу. С ним порой удавалось поболтать, на него можно было прикрикнуть или же попросту от него отмахнуться. Подобная дружба с виртуальными штурманами долго считалась в порядке вещей, пока однажды не выяснилось, что неуставное общение с техникой пагубно влияет на внимание и концентрацию пилота.
И тогда на смену нашим привычным электронным приятелям пришли Железные Леди. К ним нельзя было привыкнуть в принципе. А подружиться или, не дай бог, заигрывать с ними – и подавно. Резкие, холодные голоса штурманов нового поколения стегали вас, будто плетка, но это была именно та порка, которую принято называть воспитательной.
Если верить статистике, количество аварий, вызванных человеческим фактором, среди вертолетчиков, летающих со штурманом-стервой, снизилось втрое. Пилоты опасались сказать ей лишнее слово и стали внимательнее прислушиваться к ее рекомендациям. А она педантично фиксировала все случаи, когда вы от них отступали, и сию же минуту докладывала об этом куда следует.
«Черные ящики» остались в прошлом. Теперь диспетчеры могли при необходимости узнать обо всем, что творится в кабине пилота, как будто сами находились рядом с ним. К чести создателей Железной Леди, надо заметить, что они наделили ее не только мерзким характером и обязанностями сексота, но и недюжинным искусственным интеллектом. И если она видела, что выбранная пилотом тактика оказывалась лучше предложенной ею, то всегда без обиняков это признавала.
И пусть штурман-стерва делала это тем же невозмутимым, суровым голосом, тебя от ее похвал прямо-таки распирало от гордости. Еще бы! Ведь они тоже фиксировались где положено и благоприятно отражались на твоей профессиональной репутации. Самые дотошные и самолюбивые из нас даже вели учет услышанных в свой адрес от Леди скупых комплиментов и похвалялись ими перед сослуживцами. Я такой ерундой никогда не занимался, хотя, скажу без ложной скромности, тоже мог бы предъявить на этом состязании достойный список собственных заслуг.
– Добрый день, лейтенант, – поприветствовала меня Марга, после чего не преминула отметить: – Ваш психический настрой перед полетом вызывает у меня серьезные опасения. Я рекомендую Тольтеку снять вас с этого задания и поручить его кому-то другому.
– Ну попробуй, сними, – с легким злорадством усмехнулся я. – Только, боюсь, сегодня не твой день, и к твоему совету никто не прислушается.
– Спасибо, Марга, я тебя понял. Твоя рекомендация отклоняется. Кайман остается в строю и приступает к выполнению задания, – раздался спустя несколько секунд в наушниках голос Тольтека. Таков был позывной подполковника Сафронова, которому Решетов поручил руководить моим полетом с земли. Опять-таки затем, чтобы я чувствовал себя увереннее. Еще одно мудрое решение. Перед полетом в пугающую неизвестность командование поддерживало меня как могло. Что ж, огромное спасибо ему и на этом. Его чуткое отношение ко мне и впрямь ободряло.
Предполетная проверка прошла по плану. Слово Тольтека было для Марги весомее моего, и она без пререканий допустила меня к управлению «Пустельгой». Я в последний раз окинул взглядом мониторы и индикаторы, пристегнул ремни, после чего выждал пару секунд и доложил:
