Василий Звягинцев - Время игры

Человек, родившийся здесь и выросший, просто не представлял, что история России и мира может быть (еще точнее — должна быть) иной, поэтому любое историческое событие было для него объективно закономерным и, если так можно выразиться, равноценным. В смысле степени воздействия на существование реальности.

Кстати, о чем я еще нередко задумывался, и сейчас, и ранее, так это над поразительной слепотой и инертностью мышления наших, из «настоящей» реальности историков. А ведь казалось бы…

Еще в пятьдесят четвертом году был написан Азимовым «Конец вечности», гениальная в смысле провидчества книга, а ее словно бы и не заметили все, кроме фанатов фантастики. И продолжали твердить, как талмудисты в ешиботе[46]: «История не знает сослагательного наклонения», не понимая простейшей вещи: если бы все обстояло именно так, откуда бы вообще взялось в языке это самое наклонение? Зачем его придумали древние славяне, создатели нашего языка?

Кстати, я обратил внимание, что благодаря сравнительно спокойному, поступательному ходу истории не только в России, во всем мире практически отсутствовала фантастическая литература. Кое-что издавалось, конечно, но приблизительно столько же, как в начале наших двадцатых годов.

Понять можно. Кто когда-нибудь читал толковую датскую, швейцарскую, финскую фантастику? Она ведь, как писал Брандис, литература предупреждения, или, как считал я в СССР, — форма эскапизма.

Ни для того, ни для другого почвы здесь нет.

Здесь процветают детективы, боевики, солдатские романы, воспевающие «несущих бремя белых». Киплинг пополам с Ремарком.

Если кому интересно, могу добавить. Ремарк «На Западном фронте…» написать успел и издал в том же 1929 году, а больше — ничего. Не о чем ему стало писать.

Вот тут и подумаешь: а что лучше, фашизм и десятки великолепных антифашистских романов или ни того, ни другого?

Вторжение Наполеона и «Война и мир», покорение Кавказа и книги Толстого, Марлинского, Лермонтова или тишь, гладь и божья благодать?

Да и «Тихий Дон» с «Хождением по мукам», нужны они мировой литературе? Последний вопрос, чтобы подвести черту под этим рассуждением. Впрочем, «Хождение по мукам» я в библиотеке нашел. Называлось оно «Сестры», до момента побега Телегина из плена совпадало с оригиналом почти дословно, а потом сюжет поворачивался кардинально.

Ни в какую Красную Армию Иван Ильич не вступал, равно как и Вадим Петрович в Белую, Даша уезжала искать Телегина в Берлин, Рощин участвовал в антибольшевистском перевороте, Катя была все время рядом с ним, а потом они все встретились и уехали в Ниццу, где еще до войны адвокат Смоковников купил жене домик, чтобы отдохнуть от потрясений.

Но стилистически эта книга была написана гораздо лучше прежней, поскольку «красный граф» обошелся без идеологии и ограничился рамками семейного романа в эпоху крутых перемен.

Пока Ирина изучала документы XXI века, я продолжал зарываться в дебри и хитросплетения событий начала прошлого.

Я попросил Шульгина, и он из Фримантла, последнего цивилизованного города вплоть до Суэца, перебросил мне авиапочтой несколько книг из библиотеки «Призрака».

Теперь я мог квалифицированно сравнивать буквально дни и часы пресловутого 1903 года.

И вот оно, открытие! Момент Истины.

Не Шампольон я, конечно, расшифровавший Розеттский камень, и не Шлиман, нашедший Трою, но все же, все же…

Запись в дневнике здешнего Николая Второго от февраля 1903 года:

«Сегодня возвратились из Саровской пустыни. Настоятель монастыря отец Алимпий дал мне прочесть завещание Святого Серафима и его Послание будущим Самодержцам Российским. Сначала я очень расстроился и даже плакал. Какая мудрость, какая глубина и как страшна предсказанная мне судьба. Не утешило даже грядущее причисление меня к сонму Святых, в земле Российской просиявших.

Потом я перечитал Послание еще два раза и понял, что нужно делать. Не обо мне, недостойном, речь, а о судьбах возлюбленной России.

Милая Аликс со мной согласилась. Господи, дай мне силы!»

Вот она, точка поворота. В моем издании царских дневников ничего подобного не было. Вернее, было, только без двух последних абзацев, а именно они меняли не только смысл записи, но и грядущую историю.

Наш царь, узнав о своем будущем, отчаялся, опустил руки и бросил руль, предоставив России нестись на рифы грядущего. Хотя, говорят, был неплохим яхтсменом.

Наверное, в расстройстве не нашел в себе сил и желания перечитать Послание. А этот — нашел. И решил сражаться с судьбой (Гамлет?). У него был пример отца, деда и прадеда, монархов решительных, порою смелых до безрассудства. Почему бы и ему не стать таким же, наступить на горло собственной песне, ежедневно и ежечасно давить в себе прекраснодушие и нерешительность?

Отсюда все и пошло.

Неясен оставался по-прежнему механизм возникновения «развилки».

Ну, вышел Государь из монастырских палат обновленный и исполненный решимости, и что?

Ступил начищенным гвардейским сапогом на брусчатку залитого весенним солнцем двора уже в другой реальности?

Раздвоился в несколько минут или в одно мгновение?

А его двойник, утерев надушенным платочком слезы, тоже пошел к автомобилю или карете там, в нашем истинном прошлом, навстречу Порт-Артуру, Кровавому воскресенью, Цусиме и подвалу Ипатьевского дома?

Или все наоборот?

«Развилка» уже возникла, была создана Держателями, как создается она на дороге мастером-строителем и инспектором ГАИ, ставящим перед ремонтируемым участком табличку со стрелкой «Объезд».

И царь, как дисциплинированный водитель, увидел ее, притормозил и повернул руль?

Забавно, непостижимо и отчего-то страшновато прикасаться к тайнам такого рода.

Внутри реальностей жить все же проще, чем наблюдать эти процессы извне.

Не зря все сотрудники азимовской «Вечности» были психами в той или иной мере и степени.

Вечером мы посетили с Ириной кабаре «Бродячая собака» на Петровке. Программа была интересна, хотя и слегка, на наш вкус, пошловата. Шутки конферансье по большей части мы не понимали, слишком они были привязаны к чуждым реалиям, музыка уступала нашим ВИА[47] даже типа «Самоцветов», зато девушки-стриптизерки были выше всяческих похвал.

Зря говорят, что биологическая эволюция человечества прекратилась.

Все двенадцать артисток, совершавших соблазнительное действо на эстраде, а потом с ужимками и пританцовками рассыпавшихся между столиками, чтобы гости полюбовались их прелестями поближе, были идеально красивы.