Повести Невериона - Сэмюэл Рэй Дилэни
– Право же, Лавик!
– Именно так я и думала! Весь день провела не евши, и следующий тоже. Шесть дней подряд ничего не ела и не видела ни единой живой души!
– Почему же вы не ушли? – изумилась Прин. – Так недолго и с голоду умереть!
– Ты не знаешь, какой большой это замок – попробуй уйди из него, особенно не освоившись толком. Половина комнат изначально заброшена: между покоями графини Эзуллы и другим обитаемым крылом пролегают дюжины пустых помещений. Я боялась там заблудиться, но голодной смерти не опасалась. Батюшка то и дело постится по пятнадцать дней сряду, и я решила, что до десятого дня не стану тревожиться. Странно, конечно: я, девица из древнего, как сами боги, рода… наш род, впрочем, куда древнее безымянных богов, которым молятся нынче на севере… могла с тем же успехом быть рабыней, заточенной в заброшенной пещере старого Роркара!
– Что же было дальше? – спросила Прин.
– Они вернулись. Младшая графиня отправилась на запад собирать подати и решила взять всех подопечных с собой, полагая, что для молодежи это будет весьма познавательно. Только мне никто ничего не сказал – или я просто не слушала. Не увидев меня в пять часов, все решили, что меня переманили к себе другой патрон или патронесса. Вот она, придворная жизнь: ты то веселишься на императорском балу, то голодаешь неделю, а вокруг тебя плетутся интриги. Матушка не одобрит то, что я скажу дальше, но это правда. Нет в стране ни единого аристократа старше пятидесяти, не пробывшего в тюрьме от шести месяцев до шести лет! Я еще легко отделалась, если вспомнить, что случилось с людьми куда менее родовитыми.
– О том я и говорю, – сказала Тритти. – Я тоже побывала в тюрьме, но не прошло и года, как меня освободили с извинениями, сказав, что это была ошибка…
– Графиня Эзулла тоже сказала, что ошиблась.
– Со мной при дворе ничего подобного не случалось, – гордо вскинула голову Тритти. – Твоя беда в том, Лавик, что тебе не довелось посидеть в тюрьме. Это несравнимые вещи.
– Но ты же сама говоришь, матушка, что двор теперь стал не тот.
– Ну так что же?
– Мы знаем, что ты не хочешь посылать туда Ардру, – вмешался Иниге.
– Верно, но это потому, что он еще не готов. По той же причине твой отец не хочет, чтобы он работал на пивоварне. В мое время при дворе околачивалось много несмышленых юнцов – для Ардры мы с отцом этого не желаем.
– Попасть ко двору – самый быстрый способ получить офицерский чин, – заявил Ардра. – Там всех куда-нибудь назначают.
– Меня вот не назначили, – заметила Лавик.
– Потому что ты девчонка. Назначают тех, кто этого хочет.
– Знаешь, будь я мальчиком, со мной, думаю, ничего бы и не случилось.
– Ого, это что-то новое, – улыбнулся Иниге, взглянув на Прин. – Всё остальное мы сто раз уже слышали, но это требует серьезного обсуждения. Поведай нам, Лавик: почему это не могло случиться с мужчиной?
– Я сказала «с мальчиком». Прекрасно знаешь, почему: ты побывал при дворе за три года до меня и обо всем мне рассказывал!
– О, Лавик… – Видимо, рассказывал он не ей, а мачехе.
– Потому что старики, заправляющие всем при дворе, любят красивых и умных мальчиков не меньше, чем старый Роркар… кроме барона Кродара, некогда безумно влюбленного в малютку-императрицу – если верить, конечно, сплетням двадцатилетней давности.
– Ну-ну. – Иниге опять улыбнулся Прин. – Думаю, этот предмет куда как скучен людям, которые сами при дворе не бывали.
– Знаешь, матери всё чувствуют тоньше, даже если они едва не потеряли свое дитя. Разве тебе скучно, Прин?
– Я узнала много полезного, пусть и не о дворе.
– А какого ты мнения о старом Роркаре? – Тритти встала перед Прин, отгородив ее от всех остальных, и сменила разговор с восхитившей Прин легкостью. – Мне он, признаться, всегда казался несчастным. Осенью мы с его сиятельством устраиваем праздник урожая для всех видных персон в округе. Мы принимали Роркара в этой самой комнате пять лет подряд, и каждый раз мне передавалось его уныние. Он самый цельный человек из всех здешних богатеев, но совершенство, как видно, дается лишь ценой вечного недовольства. Вот Лавик, к примеру, самая цельная из наших детей, хотя мне трудно определить, почему это так.
– Да потому, – рука Лавик в домотканой дерюге обвилась вокруг тончайшего алого рукава мачехи, – что Тритти всем хочет добра и говорит только приятные вещи. Сердце у нее из чистого золота.
– Я не лицемерка, но и правда хочу, чтобы людям было приятно.
– Знаю-знаю, – шутливо вздохнула Лавик.
Прин в самом деле немного наскучили разговоры о дворе и незнакомых ей людях; она прикидывала, как бы намекнуть на это поделикатнее, но тут в коридоре послышались чьи-то шаги.
– Приветствую всех! – сказал бородач в мехах и обшарпанной кожаной юбке, тоже, видимо, графский родич – похожий на Иниге, только покрупнее и погрубее. По сравнению с бородкой и шевелюрой Иниге его собственные казались особенно неухоженными. Обняв и расцеловав Тритти, он проделал то же самое с графом.
– Здравствуй, Джента, – усмехнулся тот. – Это Прин, наша гостья.
Джента взъерошил волосы Ардре, отчего тот жалобно заскулил, и
