Андрей Круз - Двери во Тьме

Все, отсюда скорее! Перебирая руками, вытащил себя из-под днища, вцепился в борт. Так, где прорубь? Вон она!

К ней, к ней, по борту, затем вверх. Свет ближе и ближе, плеск, стук пулеметов как молотками по ушам! Испуганный Федька рядом с прорубью, что-то кричит вопросительно, а я, хоть и не слышу его, утвердительно киваю — что он еще спрашивать может?

Вцепился в петлю, за которую он меня подтянул, выбрался на лед на карачках, огляделся. Бьют все четыре пулемета — все в сторону ближнего берега. На склоне несколько темных туш лежит, крупных, не «гончих» — не знаю даже, что за твари. Пулеметы частят, выбивают фонтаны снега, какая-то тварь катится вниз, начиная «дымиться» Тьмой, — сдохла.

— Бегом давай! — орет Федька.

А мне не согнуться и не разогнуться: комбинезон на морозе сразу задубел. Сорвал капюшон и противогаз, бросил его на снег, бегу кое-как, как истукан деревянный, Федька меня за ту же петлю за собой тащит. Вот двери отсека, согнулся, ударился головой так, что чуть не завалился назад, — опять же спасибо Федьке, что удержался. Но язык прикусил, до слез и вкуса крови во рту.

Грохот выстрелов в отсеке такой, словно молотками по ушам. Меня толкнули в сторону, я свалился на сиденье, тут же залив его водой, Федька полез через спинку к пулемету, от которого к рулю соскользнул Тенго.

Я глянул в окно, увидел несущуюся по снегу вниз темную тварь, повадками скорее на льва какого-то похожую. Тварь тормознула у самой кромки берега, явно испуганно прыгнула на лед, но все же прыгнула. Вокруг ее конечностей поднялись облачка черного дыма — нет, все же не нравится им вода речная даже подо льдом. Что тварь сделает дальше, разглядеть не удалось — молчаливый боец, что ехал с нами, застрочил чудовище очередью, завалив на снег.

Взвыл двигатель, Со скрипом освободился тормоз, сани чуть тронулись с места, направляясь в плавный разворот.

— В винт не попадите, придурки! — заорал Тенго, удерживая повернутый руль.

Опять какой-то черный силуэт на белом, совсем рядом, потом сани повернулись, он исчез. Скорость начала нарастать. Я видел вторые аэросани, идущие параллельным курсом. Две головы над крышей, два ствола выбрасывают хвосты пламени. Быстрее, быстрее, быстрее…

— Раздевайся! — вдруг подскочила ко мне Настя. — Ты синий весь! Быстро!

А ведь точно — меня просто колотит, уже зуб на зуб не попадает. Распустила «закрутку» на спине, и я как муха из паутины начал вырываться из комбинезона. Черт, весь мокрый — выжимать еще рано, но ничего сухого на мне не осталось. Свитер долой, брезентовые портки… Белье вроде чуть суше, но все равно…

Опять оба пулемета разом задолбили длинной очередью, гильзы с грохотом покатились по крыше и посыпались через люк в отсек. А сани все быстрее и быстрее. Потом Тенго заорал что-то радостное и непонятное — по-грузински, кажется, — после чего Федька с пулеметом нырнул в отсек, захлопнув за собой люк и испортив весь воздух запахом сгоревшего пороха.

— Ушли! — объявил он, после чего спросил меня: — Вован, ты таких уже видел?

— Не-а, впервые, — честно признался я, снимая с себя очередной слой солдатского белья.

— Вот и я впервые. Замаешься, пока убьешь. Они воды все же боялись, многие на лед так и не выбежали, а вот если бы в поле — и из пулеметов могли бы не отбиться: здоровенные, падлы. Давай, переодевайся быстрее, тебя же трясет!

— Не суетись, водки достань сначала!

— Водку уже приготовили, ты скорее давай шевелись!

Снял с себя все, вытерся кое-как, переоделся. Одежду Настя предусмотрительно положила у печки, так что переодевался в теплое, за что ей большое спасибо. Накинул тулуп — и тут же Федька сунул алюминиевую кружку с водкой и следом бутерброд из горы тушенки на черном хлебе.

— Фигачь! — скомандовал он. — И закуси.

Водки даже не ощутил, зато услышал, как зубы выстучали дробь по краю кружки. А вот после второй дозы, выпитой почти сразу, уже отпустило. Дрожь исчезла, по телу растеклась волна тепла.

— Всем спасибо, — сказал я и взялся открывать контейнер.

Я читал записи Серых весь путь до Углегорска, затем в машине, потом дома, до середины ночи. Это был просто дневник событий, в который вперемешку записывалось все — теории, описания экспериментов, события. Обе сестры Скляр тоже там упоминались. Похитил их Паша, обеих. Убивал тоже он.

Однако самое главное, то, что Серых сказал Валиеву перед уходом, в записях упомянуто не было. Может, и вправду не было смысла — там же всего несколько слов. Для меня уже ничего непонятного во всем этом не было. И я решился.

На следующий день мы с Федькой загрузились в додж и поехали к Ивану, сидящему на «Ване-комсомольце» задумчиво.

— Черт знает что теперь с Фермой будет, — пояснил он свое настроение.

— Никто не знал, но Ферма останется, инфа из первых рук, — успокоил я его. — И это, Вань…

— Чего?

— Мы записки Серых добыли, — улыбнулся я скромно.

На Ферму Иван вез нас сам, на «шевролете». Ну и там, понятное дело, Милославский пожелал видеть нас немедленно. А потом одного меня уже, приватно.

— Хоть одна хорошая новость, — усмехнулся он, когда мы остались у него в кабинете вдвоем. — А то сократили тут мои полномочия по самое не могу. В курсе уже?

— В курсе, — кивнул я. — Хоть сам все пропьянствовал, даже не знал про переворот.

— Да, Пиночеты местные все аккуратно обтяпали, надо отдать должное, — сказал он, рисуя какие-то загогулины на листе бумаги, лежащем перед ним. — Я теперь как в вакууме — никого из тех, на кого я опирался раньше, не осталось. Здесь охраны осталось ровно… для охраны, не больше. Даже телохранителей моих забрали.

— Ну может быть, мы как-то… за счет новостей все компенсируем? — предположил я, глядя куда-то в потолок.

— Будем надеяться, — чуть оживился профессор. — Читали?

— Читал. Далеко не все понял. Кстати, ведь убивать этих сестер было не нужно, так?

— Так, — сказал Милославский. — По моим расчетам, канал открывается на человека… в смысле, на его присутствие, просто в правильном месте. А убивать… да еще возле Тьмы… Серых перепутал знаки, плюс и минус — он пробил себе, как мне кажется, проход во Тьму.

— Туда и дорога, — сказал я.

— Да… наверное. Ладно, я буду работать. Вы… вы отдыхайте. Да, отдыхайте. — Он поднялся из кресла, подошел ко мне и протянул руку. — Теперь я сам найду вас, когда буду готов. У нас осталось всего одно дело. А потом мы будем говорить с новой властью, потому что тогда станем незаменимыми. Годится?

— Вполне, — заулыбался я, изо всех сил изображая искреннюю радость.

Потому что не верил теперь Милославскому ни на грош.