Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие

— Да что тут не понять, — Анна не колебалась, — девок приставим. Только вот ведь какая незадача — мои-то дочери знают, что и как делать, за дедом мне помогали ухаживать, а вот остальные вряд ли. Учить их придется.

— Ну-ну, не так все страшно, больные да немощные в каждой семье бывают, так что многое девицы уже знают. Мы же им только уход доверим, лечить-то Юлька будет. А самых тяжелых — как Юлька скажет: или тут немного подлечим, или сразу в Ратное к Настене отправим.

— К Настене — это хорошо, дядька Филимон. — Анна покачала головой. — Только ты же сам говоришь, что она только лечит, а выхаживают их бабы. Не у всех наших отроков в Ратном семьи есть, а если и есть — то что они знают про раны, в бою полученные? Это не простуду выгонять, не стариков немощных обихаживать. Не-ет, тут продумать как следует надо. Лучше всего, наверное, на лисовиновском подворье отдельную горницу для раненых приготовить. Баб там хватает, руки заботливые найдутся…

— А с кем приказ передавать будешь? Сама-то не поедешь в Ратное, так ведь?

— А и не придется никому приказывать, дядька Филимон. Татьяна-то здесь пока. Переговорю с ней перед отъездом, она все и устроит — сама жена воина, понимает, что к чему. Да и Листвяна ей там поможет.

«Вот и будет Татьяне дело по силам. А вздумает кто из баб языком зря молоть, отговариваться да заботу о раненых на других спихивать — Листвяна там, с ней не поспорят».

— Ну смотри, тут тебе виднее, Анюта. А девок, конечно, проверить надо, кто что умеет, да подучить потом. Ну с этим Юлька справится — никому спуску не даст. Ты же им внуши сейчас: быть готовыми — не значит беду накликать.

— Ладно, с девками разберемся, а Юлька-то? Нет ее сейчас в крепости, и когда вернется — неизвестно. Достанет ли времени приготовить все? Тоже вот морока… Поругалась с Мишаней да сорвалась в Ратное. Хорошо, ворот в крепости еще нет, а то бы так хлопнула напоследок, — не сдержала недовольства Анна.

— Ой, да ладно тебе, Нютка, ворчать, не старуха, чай! — Филимон рассыпался мелким смешком. — Себя в ее возрасте вспомни. Подумаешь, поругались. Дело молодое — как поссорились, так и помирятся. Вот помяни мое слово: завтра, край — послезавтра вернется Юлька, да еще вид сделает, что по делу ездила — мать проведать, совета в лекарском деле спросить, недостающих снадобий набрать…

— Вернется — посмотрим. А девчонкам я сегодня же скажу, и начнем их потихоньку учить. Пусть привыкают, тем более что среди отроков-то у каждой если не родной брат, так двоюродный, или уж сосед.

С этими словами боярыня встала, отряхнула платье от налипшего сора и уважительно поклонилась старому наставнику:

— Спасибо тебе за науку, дядька Филимон. Завтра же начнем готовить все, что надо. Юлька приедет — девкам все необходимое покажет. У нее не забалуют. А тебя прошу, если еще какое упущение заметишь — говори, не отказывай мне в помощи, ладно?

— Ладно, ладно, куда ж я от вас денусь, — пробурчал бывший воин, довольный тем, что и для него есть посильное дело.

Еще ночью, дожидаясь, пока испекутся караваи, Анна переговорила с Ульяной. Пока усадьба для обозного старшины не была даже заложена, дел у Ульяны на посаде не было, так что боярыня предложила ей взять на себя присмотр за теми холопками, которые стирали сменную одежду отроков. А ее тезку — Аринину бывшую холопку по просьбе деда Семена определила ему в помощь на посад, за скотниками и птичницами приглядывать — те без хозяйского надзора тоже ленились.

Проводив Илью и повздыхав, его жена выяснила, куда сваливали выстиранное, и сейчас разбиралась с грудами заношенных рубах и портков, откладывая в разные стороны пока еще целые и требующие срочной починки. Заглянув к ней мимоходом узнать, не нужна ли какая помощь, Анна с удивлением обнаружила в закутке, помимо Ульяны, еще и одну из девчонок, прижавшуюся лицом к уютному плечу. Женщина гладила ту по голове и что-то ласково приговаривала. Увидев боярыню, она только помотала головой, скосила глаза на всхлипывающую фигурку и махнула рукой. Анна понимающе кивнула и вышла, тихонько прикрыв дверь.

«Кто это там с ней? По спине и не разберешь… Небось забилась в угол и ревела, а Ульяна ее услышала. Не дело, конечно, сегодня слезы лить, но в один день такому не научишься. Ладно, Ульяна баба опытная, объяснит, что надо».

Если уж только вчера приехавшей Ульяне пришлось плачущую девку утешать, то про Аринку и говорить нечего: целый день девчонки вокруг нее стайкой вились, в глаза заглядывали, будто подтверждения своим надеждам искали. Вертелись вот так рядом с ней по двое-трое, успокаивались и убегали по своим делам, а им на смену новые приходили. И для каждой у нее ободряющие слова находились.

«А ведь сама, поди, извелась — за Андрея переживает… Вот и ладно — за него так, наверное, со смерти матери никто не тревожился. А теперь и его ждут. И она, и девчонки. Ему это сейчас лучше любого оберега душу греет…»

Отроки же все больше на кухню забегали, находили повод заскочить, пусть ненадолго. И привлекала их не столько возможность перехватить на ходу хоть какой кусок, сколько сама Плава. Каждый раз при встрече с ней Анна удивлялась: жизнь старшую повариху крепости била нешуточно, один муж-недоумок чего стоил; внезапно свалившееся на голову холопство, закончившееся казнью старшей дочери… Всего этого любой другой хватило бы, чтобы озлобиться, а Плава мало того что подкармливала тех парней, которые за каким-то делом приходили на кухню, но и всегда была готова выслушать их и утешить. Это друг перед другом да перед девками они хорохорились, а наедине с ней опять становились самими собой: оторванными от привычной жизни, от семьи и родного дома мальчишками, порой напуганными, временами возбужденными, часто уставшими и всегда голодными. Было дело, не в меру услужливая холопка наябедничала боярыне, что старшая повариха-де завела себе любимчиков и подкармливает их втайне от остальных. Анна тогда эту ретивую дуру по щекам отхлестала, приговаривая, что не куски в чужих ртах считать надобно, а самой работать больше — тогда сил на глупости не хватит. Плаве же дала понять, что все знает и не осуждает ее: что греха таить, отроки всегда есть хотят, а уж после целого дня занятий на воздухе — тем более.

«К Ульяниному плечу поплакать прижмутся, Аринке за утешением в глаза заглядывают, к Плаве, как к родне близкой, забегают, от Верки даже тычки как ласку принимают… а тебе, матушка-боярыня, отроков для поручений приставили, как к воеводе… Вроде как и не баба. Да и нельзя мне бабой быть… Некому пенять — сама себе стезю выбрала. Какой там стезю — крест! Выбрала — вот и неси!»