Отцовские земли - Наиль Эдуардович Выборнов
Я кричу вместе с остальными. Именно так, убьем всех, никакой пощады не будет. Не захотели сдаться сразу, так теперь будете умирать. И наместника, за которого вы так рьяно держитесь, мы тоже убьем, только уже не сразу. Будет корчиться и гореть на костре, после того, как мы возьмем город.
Отразив очередной удар, я контратаковал своей излюбленной связкой: проскользнул вдоль клинка, отбил его в сторону и рассек сухожилия на руке. Меч выпал из руки курского воина, он отпрянул назад, прижимая к груди искалеченную конечность, а я уже вступил в бой со следующим.
Ударил слева, справа, тут же снова слева, что было сил, а потом резко толкнулся, прикрываясь щитом, и выбросил вперед клинок, целясь курскому дружиннику прямо в лицо. Меч вошел в глазницу, я провернул его, чувствуя, как оружие скрежещет по кости, а потом выдернул. Курский упал. Даже если он еще жив, то с выбитым глазом и залитым кровью лицом особо не повоюешь. Хотя сомнительно, чтобы выжил, все-таки не кричит, а орать он должен знатно.
За второй баррикадой воинов было гораздо больше, чем за первой. Но часть из них была лучниками, быстро побросавшими свои луки и схватившимися за клинки. Щиты у них были, но совсем малые, кулачные. Отбить таким удар можно, а вот отразить, скажем, стрелу, вряд ли получится. Но это и понятно, от стрел они должны были прятаться за баррикадами.
Я кольнул одного из таких лучников, но не в полную силу, даже кольчугу не пробил, рубанул справа. Он отразил мой удар, на это умения хватило, но только и всего. А я плоской частью отбил его клинок в сторону, сделал подшаг вперед и долбанул навершием меча прямо в лоб. И резким, наотмашь, ударом срубил ему голову с плеч.
Меня снова окатило чужой кровью, на этот раз не всего, потому что я закрывался щитом от удара еще одного из лучников. Этот был старше, и, наверное, более умелый. Вот и проверим.
Первый удар он отбил, второй тоже, но я заметил, что он все больше следит за моим мечом. А ведь щит – это тоже оружие. Поэтому я отвел клинок в сторону и ткнул его краем щита в прямо в зубы. Удар получился хороший, а у меня ведь и щит железом окован, так что несколько зубов я ему точно выбил.
Он отшатнулся, заорал от боли, брызгая во все сторону смесью крови и слюны, рванулся на меня и поймал клинок между ребер. Провернув, я выдернул меч и стряхнул с него кровь. Врагов вокруг снова не осталось. Второй промежуток между баррикадами мы взяли. Остался третий.
Над нашими головами снова полетели стрелы. Лучники стреляли высоко, так, что стрелы летели по крутой дуге, а потом падали. Большая часть, понятное дело, летела в никуда: стрелы попадали в крыши домов, в баррикады, просто утыкались в землю. Но это не давало возможности курским стрелять по нам. Если пару мгновений назад мы были прикрыты от стрелков спинам их товарищей, но теперь их больше не было. Кончились.
Мы снова прижались к баррикаде, пережидая обстрел.
– Раз! Два! Три! – крикнул я так, чтобы меня слышали все.
Последние стрелы пролетели над нами, и мы полезли через деревянные заграждения.
За этим в большинстве своем стояли уже лучники. Ну да, драться они тоже умели, но в большинстве своем стреляли гораздо лучше, чем владели мечами и топорами. Ну или что там у них еще было.
На этот раз я не полез через ограждение первым, дал сделать это своим воинам. А когда и сам стал перебираться через баррикаду, все уже было кончено, на земле валялись трупы, пара разрубленных луков и несколько тяжелых тесаков.
На этой улице все было кончено, хотя штурм города только начинался.
Я схватил притороченный к поясу охотничий рог, поднес его к губам и протрубил сигнал “Все ко мне”. Это был один из нескольких сигналов, которому меня обучил Денис Иванович. Были там и охотничьи сигналы, но были и исключительно боевые. Да и рог он подарил мне. Ну да, а как иначе, в бою особенно не докричишься друг до друга, особенно если вы атакуете осажденный город со всех сторон. А рог слышно издалека.
Ответ на мой сигнал прозвучал через несколько мгновений. Это было хорошо, значит, засадная сотня еще не успела вступить в бой. А в границах города сотня обученных дружинников могла сделать много. Особенно если учесть, что они все целые и свежие, в отличие от большинства врагов, которым, наверняка, уже пришлось побывать в схватках.
Мои воины принялись стаскивать в кучу убитых курских, ну и дорезать тяжело раненых, чтобы не мучились. Легких не было, дрались мои люди остервенело и никого не щадили. Да и не до пощады в бою, вот так не добьешь врага, а он тебе засапожник в бедро всадит и жилы кровяные порвет. И что тогда, поможет тебе твоя жалость?
Убрав трупы, мы принялись растаскивать баррикады. Это было гораздо труднее, потому что навалили тут со знанием и умением, но нам ведь не нужно было освобождать всю улицу. Все, что нам необходимо сделать – это освободить проход, по которому сможет пройти в ряд хотя бы пара воинов. Все, чтобы не тратить время и силы на перелезание.
Закончили мы как раз к тому времени, когда к пролому в стене подошла засадная сотня. Вел ее лично боярин Лука, и на то у меня были свои причины. Я опасался, что он может отправиться к детинцу, чтобы отбивать своего сына. А курские ведь наверняка только этого и ждут, на стенах-то людей много, а в детинце их наверняка еще больше, и лучники на стенах точно так же сидят.
Не то, чтобы я не доверял своему ближнему боярину, но все же сына он любил, а вот положить ради одного, пусть и хорошего воина и боярича, сотню я позволить не мог. Так что у меня были другие планы на них.
– Взяли проход, Олег? – спросил он.
Боярин Лука не улыбался. Он порывался идти в бой в первых рядах, как это делал всегда. И очень обиделся, когда я сказал ему, что ему придется ждать. Объяснил я свое решение, конечно, не опасениями, а тем, что мне больше некому доверить командование засадной сотней. А ведь этот резерв, то, что, возможно, и позволит нам взять город.
– Взяли, – ответил я, и только сейчас догадался пересчитать своих воинов.
Из лучников,
